Дочь лесника

Как Лорка выбирала, что надеть и чем украситься, рассказывать не буду, даже не уговаривайте. Однако же явились даже за двадцать минут до назначенного времени.

Его величество предписал нам прибыть в Малый Летний дворец, этакий небольшой архитектурный шедеврик сразу за столичной окраиной. Нас проводили к крыльцу, выходившему в дворцовый парк, и велели ждать. Сами понимаете, смотреть на часы в этой ситуации было бы с моей стороны непозволительным хамством, но у меня сложилось впечатление, что император вышел к нам точно в назначенное время, минута в минуту.

На свои официальные портреты его величество был, конечно же, похож, но именно что похож. Начнем с того, что лицо его оказалось не таким бледнокожим, как это, по местным стандартам, должно быть у аристократов. Уж где его величество сумел приобрести легкий, но хорошо заметный загар, не знаю, но именно в нем и состояло первое и главное отличие живого оригинала от многочисленных живописных копий. Вторым отличием было императорское одеяние. Если на портретах император всегда изображался в каком-нибудь парадном мундире и с многочисленными орденами, то сейчас он был одет в белый полотняный китель с погонами полковника конной гвардии и одним-единственным орденом. Да и выражение на августейшем лице смотрелось куда более живым и менее величественным, нежели на портретах, хотя все же по-настоящему монаршьим.

К нам его величество вышел в сопровождении какой-то дамы лет за тридцать, одетой в неожиданно простое светло-бежевое платье с белоснежным передником. Лорка блеснула свежеприобретенными манерами, почти что безукоризненно выполнив реверанс, я поклонился, прижав к груди шляпу.

Ответив на наши приветствия, император передал Лорику приглашение ее величества, и вышедшая с ним дама увела мою супругу во дворец. Мне же монарх предложил прогуляться по парку, на что я, сами понимаете, моментально и со всем почтением согласился.

– Знаете, Миллер, я читал все ваши доклады относительно этого Шеля, инцидента с Кройхтом и его последствий, - в такт неспешному прогулочному шагу начал император. Ага, понятно, для чего последние рапорты я писал в двух экземплярах! Точнее, для кого. Что ж, решение Стеннерта отказаться от посредничества писаря стоило признать верным.
– Что вы предложите в отношении Кройхта?

– Мне известны печальные обстоятельства, приведшие Кройхта к несколько...
– я замялся, подбирая нужное слово, - ... несколько болезненному отношению к продолжению рода. Поэтому как человек я готов его простить. И вас, ваше величество, почтительно прошу помиловать Кройхта, если в его отношении будет вынесен судебный приговор.

– Даже так?
– удивился император.

– Да, ваше величество. Работать вместе с ним я бы, говоря откровенно, не хотел, думаю, и ему со мной не захочется, но... Он сделал для меня много хорошего, да и повредить мне не сумел, пусть не в его воле это и было.

С чего бы вдруг такое всепрощенчество? Да так, под настроение. Опять же, душой я не покривил - Петров (черт, все-таки именно Петров, хоть и не хотел я даже для себя так его называть) и правда сделал для много чего, и повредить не повредил... Стеннерт вот тоже просил за него, а со Стеннертом мне точно еще работать и работать. И потом, Кройхта так или иначе все равно как-то накажут, причем без учета моего мнения, так уж лучше самоустраниться, показав при этом себя этаким положительным персонажем.

– Я учту ваши слова, Миллер, - кажется, его величество согласился не со мной, а с какой-то собственной мыслью, - но от службы в обществе Золотого Орла Кройхт будет отставлен.

Я коротко поклонился, принимая императорское решение. Впрочем, принимал я его или нет - что бы от этого поменялось?

– А почему вы не просите за сына ротмистра Киннеса?
– неожиданно поинтересовался его величество.

– Ротмистр просил меня позаботиться о его сыне, - сказал я.
– И я в состоянии оказать помощь мальчику и женщине, которая его растит.

– У меня это получится лучше, - император покровительственно улыбнулся.

– Я признаю ребенка законным сыном ротмистра с получением фамилии отца и его дворянского состояния. А по достижении необходимого возраста мальчика примут в кадетский корпус на полное казенное обеспечение.

Да уж, тут его величество опять прав. Помочь материально - это да, это я могу, но сделать внебрачного ребенка законным наследником... Не мой, как говорится, уровень. Хотя, как я помнил, наследовать там можно действительно лишь фамилию да дворянство - за неимением всего остального. Вот с этим самым остальным и помогу.

– Впрочем, будет справедливо, если и вы примете участие в судьбе сына этого храброго и самоотверженного офицера, - император милостиво не стал ограничивать меня в моих благих намерениях.

Мы некоторое время шли молча. Нет, вы чувствуете? 'Мы' - я и император! Но это я так, в порядке юмора. На самом деле молчание было... как бы это помягче выразиться? Каким-то немного тревожным, что ли... Что-то подсказывало, что сейчас последуют либо неудобные вопросы, либо неоднозначные предложения, либо то и другое вместе. Как говорится, предчувствия его не обманули. 'Его' - это меня, если кто еще не понял.

– Скажите, Миллер, - кажется, началось...
– Каково это - жить с двумя разумами?

Ну, спросил... Честно сказать, я и сам пока не сильно понял, каково. В основном-то мы с Шелем порознь функционировали, а одновременно оба разума работали тогда только, когда мы с ним общались. Кстати, когда у меня сложилось впечатление, что скорость нашего общения в таком варианте выросла, я решил это проверить. Что ж, и правда выросла. Потому как я теперь не проговариваю мысленно свои реплики, а изъясняюсь непосредственно мыслями. Видимо, и Шелю так легче, потому что и он отвечает быстрее. Но вот за исключением этого, у нас, как говорится, мысли врозь. Самое главное - врозь воспоминания. Не хватало еще к личному его подпускать...

Зато интересно было побеседовать с Шелем после его первого опыта самостоятельного управления человеческим (увы, моим) телом. Беседа, надо сказать, началась с активного выражения мною своего недовольства в адрес искусственного интеллекта, без ругани, правда - ругаться я после той ссоры с Петровым вообще стал меньше. Но тут я был в своем праве: с управлением пешей ходьбой не справился Шель, а стукнулся из-за этого ногой об стол все-таки я. Кстати, что особенно интересно, от боли перехват управления организмом от Шеля ко мне прошел мгновенно. Не скажу, что так уж сильно меня воодушевляет идея использовать боль (мою, между прочим, боль!) для оного перехвата управления, но то, что такое возможно, душу слегка греет. В общем и целом, пока что использование Шелем возможностей моего организма носило все еще учебный или, скорее даже, ознакомительный характер.

С другой стороны, кое-что насчет Шеля начал понимать и я. Ну как понимать - в самых-самых общих чертах, конечно. Пустил он однажды меня в свой разум, вроде как на экскурсию... Честно скажу: не понял. Ничего. Вообще. Зато после этого, когда мы начали мысленно общаться у меня в голове, понимаю его с ходу. Такие вот у нас взаимные учебные занятия...

Другое дело, что ради выполнения всех этих упражнений мне приходилось исправно ходить на работу в тот самый особняк на улице Белых Ворот. Не очень, признаться, хотелось, чтобы это видела Лорка. Нет, она все понимает, с ней я еще в больнице поговорил, но кто хочет переспорить женщину, пусть занимается этим сам, без меня. 'Ты мой муж, и видеть тебя я хочу только таким! Против Шеля ничего не имею, но видеть его вместо тебя не желаю!' - и все. Да я и сам не против такой постановки вопроса...