Дочь Некроманта

Потому что Храм — это и то, и другое, и третье вместе и еще многое-многое другое, о чем за пределами его стен если кто и догадывался, то почитал за лучшее держать язык за зубами — в том числе и такие персоны, как милорд ректор ордосской Академии Высокого Волшебства, и хозяйка Волшебного Двора Мегана, несмотря на все свое могущество.

Ведь меч — это не только и не столько прямой (или как-то изогнутый) кусок заостренного и заточенного по краям железа. Меч — это выражение пути, способа, цели. Меч — то, что возвышает и возвеличивает. Меч берет в руки человек, стремясь достичь чего-либо; и неважно, собирается ли он при этом проливать потоки чужой крови или, скажем, всего-навсего составить ученый трактат или достойную компиляцию из древних авторов.

В Храме учили Пути. Умению ставить цели и достигать их, отрешаясь от средств. И притом совсем не обязательно мечами.

Ниакрис прошла все круги. Прожила десять жизней. Когда ты живешь в сотворенной для тебя мастером иллюзии, время в настоящем мире почти что не движется. В иллюзии пройдут недели и месяцы, а здесь, в жаркой пустыне к востоку от Стены Салладора, — считаные часы.

Она побывала на всех континентах и островах. Бродила по сотням дорог. Горела, тонула, падала в пропасть, срывалась с гор, бессчетное число раз погибала в поединках с чудовищами или вражескими колдунами — но куда чаще одерживала победу. Она могла легко и непринужденно станцевать на королевском балу и пить всю ночь наигнуснейшую брагу в логове лесных разбойников. Она управилась бы со столовым прибором из двадцати четырех предметов и не побрезговала бы ничем из кухни поури. Она без запинки прочитала бы наизусть все восемьсот с лишним строф «Деяний Спасителя» и любой из многочисленных символов веры. Ее сочли бы своей в высшем свете и на самом дне.

Настала пора уходить.

Храм отпускал ее. На один год. Она была свободна и могла идти куда возжелается, делать все, что угодно. Но через год — ее ждали обратно.

…Мрак в низком подземном зале, казалось, щекотал ее кожу мягкими шелковистыми лапками. Она стояла в полной темноте, на коленях, как и в тот далекий день, перед воротами Храма. Сегодня — ее последний день. Впереди — год свободы. Потом она должна вроде как вернуться… что-то там такое совершив, о чем намеками и околичностями говорили два ее наставника, те, что позволяли себе разговоры с ней. Но на самом деле все это значения не имеет. За прошедшие годы ее Враг набрал поистине великую силу. Храм Мечей, казалось бы, наглухо отгородился от мира, но какие-то слухи все же проникали. Ниакрис подозревала, что именно Стоящий во Главе определял, о чем можно обмолвиться с ней обычным наставникам и о чем — нет.

Конечно, никто не знал, что она имеет своего собственного Врага, да еще такого. Никто в Храме ее ни о чем не спрашивал. Ее прошлое умерло в тот миг, когда за ней захлопнулись черные ворота. Теперь она — воин Храма, и этим все сказано.

Во мраке возникло движение. Нет, это не заколебался воздух, не возникло легчайшее эхо, не вздрогнул едва-едва пол под ногами — Стоящий во Главе появился совершенно беззвучно, словно соткавшись из этой самой темноты. Ниакрис, несмотря на все годы ученичества, так и не смогла понять, что же за чародейство стоит за этим. Как не смогла понять, кстати, кто вообще такой этот Стоящий и чего, собственно говоря, добивается Храм. Власти? — с такими воинами ничего не стоило покорить пару-тройку соседствовавших с пустыней королевств или княжеств. Несколько десятков ассасинов — и к ногам Стоящего падет любая столица, быть может, даже блистательный Ордос.

Но никто не отдавал подобного приказа, и Храм жил как бы сам по себе, не допуская Ниакрис, несмотря на все ее старания, к своим сумрачным тайнам.

Сегодня она надеялась узнать чуть-чуть побольше.

Стоящий во Главе заговорил. Ниакрис услыхала его голос впервые за пять с лишним лет, с того самого достопамятного дня, когда он нашел, что у нее «есть характер».

— Мы закончили, — самым что ни на есть будничным голосом сказал глава Храма. — Больше тебе здесь делать нечего.

Сама Ниакрис так не считала — но не станешь же сейчас спорить!

— Да-да, не станешь же, — подтвердил Стоящий во Главе, даже не считая нужным скрывать то, что он читает ее мысли. — Ты вполне готова.

Ей очень хотелось спросить: «Готова к чему?» — но вместо этого Ниакрис лишь еще ниже наклонила голову, не сомневаясь, что Стоящий во Главе, несмотря на мрак, видит каждый ее жест и движение.

— Ты покидаешь Храм. Немедля, как только закончится наш разговор. Ты свободна идти куда хочешь и делать что хочешь. Через двенадцать месяцев, в этот же день, ты вновь придешь к воротам Храма. И узнаешь свою судьбу. А за этот год ты должна… — он сделал паузу, — ты должна отнять жизни у троих. Троих людей, или эльфов, или гномов, или… словом, трех любых разумных. Выбор за тобой. Можешь говорить, — неожиданно позволил он.

Ниакрис не знала, как обращаться к Стоящему во главе. Все принятые у людей и нелюдей вежливые «господин», «сир», «милорд», «тан» и так далее явно не годились. И она заговорила просто, без всяких словесных вывертов, хотя по спине на миг и пробежал холодок — а ну как ему подобная дерзость не понравится?..

— Поменьше думай о том, кому и что не понравится, и побольше о том, что предстоит сделать, — суховато заметил ее собеседник. — Ну, говори, говори, я слушаю.

— Как я смогу определить…

— Плохой вопрос, — покачал головой Стоящий. — Попробуй еще раз.

— Я должна угадать?..

— Да. Ты должна угадать. Не каждое отнятие жизни удовлетворит Храм. Не меня, запомни это хорошенько, — Храм. То, частью чего ты должна стать. Я знаю истории, когда люди выходили за ворота, убивали трех первых попавшихся пастухов, возвращались в Храм, и Он принимал их. И я знаю истории, когда воины преодолевали немыслимые трудности, проникая в святая святых королей и прелатов, убивая тех, кого, как считалось, убить невозможно, — и заканчивали свои дни храмовыми рабами, потому что их деяние оказалось неугодно той силе, которой мы все служим.

— То есть… — кажется, Ниакрис следовало бы испугаться. Но пора испугов давно прошла. У нее одна-единственная цель — ее Враг, и как она доберется до него — уже неважно. Клятвы, обязательства — все это ничто перед тем, что она обязана совершить.

— То есть никто не может тебе ничего посоветовать, не может приказать, не может попросить. Ты — сама по себе и сама за себя. Ни твои наставники, ни я — мы больше ничем тебе не поможем. Вслушивайся в себя и, когда поймешь, что должна убить, — убивай. Вот и все, что я могу тебе сказать на прощанье.

И у девушки не возникло даже мысли спросить о том, что происходит с теми, кто не выполняет волю Храма и не возвращается.

* * *

Истину говорили о Храме Мечей — прошедшим его не нужно оружие. Ниакрис не дали с собой ничего. Ничего, кроме легкого серого плаща да грубой веревки подпоясаться. Все остальное она оставила за черными воротами, молча и равнодушно захлопнувшимися за ней.

Это странное чувство — свобода. Оголодавший человек может умереть, дорвавшись до еды, привыкший к цепям и ошейнику раб оказывается сущим зверем, едва только выйдя на волю; Ниакрис стояла, крепко зажмурившись, запрокинув голову. Даже сквозь веки она видела яростное в здешних краях солнце, яркий белый круг — теперь она может доверять только ему, дневному светилу. Поиск не может затянуться, у нее в запасе двенадцать полных лун, о том, что будет потом, если она не вернется в Храм, сейчас лучше даже и не думать. Бессмысленно. А первое, чему ее научили в Храме, — не думай о недостижимом, невыполнимом и бессмысленном. Даже если ты ошибаешься, и это окажется потом вполне достижимым, очень даже выполнимым и совершенно не лишенным смысла. Это неважно. Важно лишь, как ты думаешь об этом сейчас. Сомнения обессиливают. Не берись, если сомневаешься. И потому столько времени в Храме тратилось на то, чтобы понять, понять без сомнений, можешь ты сделать то или иное — да или нет?..

Едва заметная дорога вела через пустыню к черным воротам. В двух неделях пути на юг — океан, о котором она столько слышала, но никогда не видела. Там — города, большие, шумные, где звучит речь с таких дальних концов Эвиала, что плыви по океану хоть год — не доплывешь. А можно повернуть на запад. Одолеть пустыню, выжженные горы Восточной Стены — и попадешь в сказочный Салладор, где дворцы, говорят, и вовсе не опишешь словами.

На востоке за пустынями и лесами, особыми, не знакомыми ей лесами-джунглями, за крошечными лесными городами-государствами, по-ученому прозывавшимися «полисы», за страной каменных идолов, если взять чуть севернее, — Царство Синь-И, а еще дальше на полночь — и вовсе незнаемые черные леса, одним плечом упирающиеся в ледяные тундры.