Дочь палача и театр смерти

Но потом в комнату вошел Георг Кайзер, отвел его от окна и снова уложил в кровать. Учитель был очень добр, но не стал объяснять, что там стряслось. Сказал только, что утром все встанет на места.

А пока нужно спать.

Провалявшись в кровати еще пару часов, Петер наконец встал. Снизу временами доносился шум; видимо, Кайзер еще не ложился. Он, конечно же, отнесется к нему с пониманием: в такую ночь просто невозможно было уснуть. Кайзер был человеком отзывчивым и приятным, и Петер привязался к нему за последние дни. Учитель заставил его поверить в собственные силы. Он хвалил его за рисунки, за его познания в латыни и сообразительность – и всегда был в хорошем расположении духа. Хотя зачастую вид у него был усталый, даже болезненный, а иногда какой-то рассеянный.

Босиком и в ночной рубашке Петер прошлепал по холодному полу, осторожно приоткрыл дверь и спустился по лестнице. Дверь в кабинет была только притворена, и в коридор падал тонкий луч света. Петер прокрался на цыпочках и заглянул внутрь. Ему не хотелось отвлекать учителя. Если он очень занят, Петер отправится в комнату с книгами. Кайзер, конечно, позволит ему немного почитать.

Учитель сидел за столом в своем поношенном сюртуке и хмурился над кучей мятых листов и документов. Время от времени он что-то черкал пером в черновике. Петер решил, что Кайзер по-прежнему работает над пьесой. Но разве представление не отменили?

Петер нерешительно стоял у двери, глядя на этого тощего, согбенного человека, сотрясаемого очередным приступом кашля. Петеру стало жаль его. Кайзер, несомненно, очень болен. Ему бы следовало лежать в постели, а не корпеть над этой пьесой! Быть может, отец утром осмотрит его еще раз и даст какого-нибудь лекарства. Например, того вкусного сиропа с медом, которым поил иногда его самого…

Кайзер словно почувствовал его присутствие. Он резко поднял голову и посмотрел на дверь. Казалось, появление Петера поначалу его рассердило, но потом он слабо улыбнулся.

– Ну, заходи же, малыш, – сказал учитель. – Видно, не уснуть нам с тобой этой ночью. Слишком много всего случилось за последнее время.

Петер нерешительно переступил порог. В комнате отдавало сыростью, но было тепло. Кайзер поманил его к себе и предложил ему сесть.

– Давай я разожгу печь в соседней комнате и ты там немного порисуешь? – предложил он. – Все равно скоро рассветет, и твой отец наверняка вернется.

Петер с облегчением кивнул. Он уже стал подниматься, но тут взгляд его скользнул по вороху мятых листов на столе. На вид они были довольно старые; некоторые изорваны, на других были мелкие, спешно начертанные наброски, Петер не мог разглядеть подробнее. Возможно, это были чертежи сцены или что-то в этом роде. На некоторых листках Петер заметил символы, значения которых не знал. Они изображали солнце, луну или перевернутый крест.

– Это и есть та пьеса, про которую все говорят? – спросил он с интересом.

Кайзер посмотрел на него нерешительно, потом улыбнулся.

– Это ее старое издание, – ответил он. – Очень старое. Я читаю, изменяю кое-какие строфы, некоторые вообще опускаю… – Он вздохнул: – Тебе, конечно же, известно, что пьеса очень длинная. Наверное, слишком длинная.

– Но ее ведь даже не поставят теперь, – возразил Петер.

Кайзер фыркнул:

– В этом году не поставят, а через четыре года – вполне. Я привык доводить дела до конца. – Он посмотрел на Петера приветливо, но при этом строго и поднял указательный палец: – Тебе тоже не помешает усвоить это. Всегда доводи дела до конца.

Некоторое время оба хранили молчание. Потом сын цирюльника показал на мятые документы:

– Написано на латыни.

Учитель усмехнулся:

– Ты прав, мальчик мой. Мало того, написано жутким почерком. Довольно сложно разбирать его.

Петер пробежал взглядом по неровным строкам, местами до того мелким и тесным, что буквы расплывались перед глазами. Иногда автор писал красными чернилами, похожими теперь на засохшую кровь и во многих местах стертыми. Тем не менее Петеру удалось разобрать кое-какие слова.

Aurum… Argentum… divitiae magnae…

– Тут про золото и серебро! – воскликнул он удивленно, водя пальцем по строкам. – И про богатства!

Кайзер вздрогнул и забрал у него пергамент.

– Видно, у тебя глаза поострее, – проговорил он и прищурился: – Я до сих пор не мог разобрать этих строк. Ну-ка, посмотрим…

Учитель нацепил на нос пенсне и поднес документ вплотную к лицу.

– Так вот оно что, – сказал он и тихо рассмеялся. – Это сцена, когда Иисус изгнал из храма торговцев и ростовщиков. Она, конечно, не входит в мистерию, но история все равно хорошая. Черт знает, кто вложил ее сюда.

– А это? – перебил его Петер и показал на другой пергамент, плотно исписанный, словно автор очень торопился. – «Там, где молния сразила дуб, поверни налево и до глубокого разлома», – перевел он медленно, но безошибочно и с удивлением взглянул на Кайзера: – Это разве есть в Библии?

Кайзер вдруг переменился в лице. Он прищурил глаза, чернеющие теперь пустотой, как два глубоких колодца.

– Твои познания поистине… хм… поразительны для мальчика семи лет, – заметил он, запинаясь. – Но полагаю, теперь тебе уж точно пора в постель.

В этот момент Петер прочел еще одну строку, которая показалась ему знакомой. Он не сразу вспомнил. До сих пор ему не доводилось такое читать, но эту фразу он слышал. Она накрепко засела у него в голове – наверное, потому, что была очень странной. Та таинственная фраза, которую обронил Йосси у Меченой скалы, когда Петер впервые побывал в секретном убежище ребят.

Там, где орел крикнет в два голоса, держись по узкой тропе тени горы…

На Меченой скале был нарисован двуглавый орел. Тогда же Йосси упомянул о венецианских карликах.

– Венецианцы! – прошептал Петер. – Так они и в самом деле существуют? Это ведь про них говорится в документе? – Он наморщил лоб, как делал всякий раз, когда усиленно размышлял. – Но откуда ребята знают, что написано в этих бумагах?

Георг Кайзер резко встал и запер дверь на засов. Потом развернулся к мальчику:

– Потому что они – мои маленькие венецианцы, Петер, – произнес он мягким голосом. – Мои карлики. – Учитель вздохнул. – Воистину ты слишком преуспел в латыни. Боюсь, теперь у нас с тобой появилась маленькая тайна. И я, к сожалению, не знаю, можно ли тебе доверять…

Кайзер подошел к Петеру и склонился над ним. Лицо у него стало вдруг серым и морщинистым, как у древнего духа, который спустился с Кофеля в поисках маленьких детей. И чтобы забрать его, Петера, в темную, сырую пещеру, затерянную в горах…

– Скажи мне, Петер, – прошептал Кайзер ему на ухо, – могу ли я тебе доверять? Хочешь ли и ты стать моим маленьким, проворным карликом?

* * *

Якоб некоторое время потрясенно смотрел на Йосси и Максля. В пещере по соседству продолжала свистеть розга.