Дочь палача и театр смерти

Действительно, между бедрами уже виднелась темноволосая головка. Штехлин стала помогать окровавленными руками. Роженица в последний раз взревела от боли, и ребенок наконец-то оказался у знахарки в руках. Штехлин перерезала ржавыми ножницами пуповину, шлепнула младенца по спине, чтобы тот издал первый крик, и осторожно передала новоиспеченной матери.

– Это мальчик, – пробормотала она. – И на вид крепенький. Буду молиться, чтобы в этот раз Господь не забрал его у тебя.

Ева Баумгартнер действительно произвела на свет уже двух детей, но оба умерли через пару недель. По крайней мере, священник успел крестить бедняжек и они не угодили в чистилище.

Магдалена сбросила в кадку послед и невольно задумалась о собственных предстоящих родах. Страх на мгновение стиснул горло. Что, если Господь снова заберет у нее дитя, как маленькую Анну-Марию?

Ева Баумгартнер между тем уснула от изнеможения. Младенец тоже закрыл глаза. Престарелые тетки проковыляли за дверь, сообщить мужу радостную весть. Магдалена опустилась на скамью рядом со знахаркой.

– За месяц уже в седьмой раз принимаем роды, – вздохнула она. – И все с осложнениями… А теперь еще и мой бестолковый супруг оставил на меня цирюльню! О неприятностях из-за Барбары я вообще молчу. Не будь я так измотана, взвыла бы от злости!

В ней снова вспыхнула злость на Симона за его решение задержаться в Обераммергау. Вот так всегда: мужчины незаметно смывались, а женщинам приходилось управляться самим…

– Черт, мне разорваться надо, чтобы всюду поспеть!

Штехлин усмехнулась.

– Люди доверяют тебе, – сказала она. – Возможно, даже больше, чем Симону. И больше, чем мне. Кто бы мог помыслить такое десять лет назад, когда ты пришла учиться у меня…

Теперь невольно усмехнулась и Магдалена. Она хорошо помнила, как впервые помогала знахарке принимать роды. Она была тогда юной и неумелой и скорее мешалась, чем помогала. Многие роженицы тогда умирали еще во время родов от лихорадки, необъяснимой и неминуемой как проклятие. Но многим другим женщинам Магдалена смогла помочь.

– У тебя есть то, что мы, знахарки, зовем исцеляющими руками, – заявила вдруг Штехлин серьезным голосом.

– Исцеляющие руки? – Магдалена недоумевающе взглянула на знахарку. – Что ты имеешь в виду?

– Ну, многие полагают, что их исцеляют лекарства. – Штехлин кивнула на многочисленные горшки с мазями и порошками, в беспорядке стоявшие на столе. – Но послушай старую женщину. Дело не столько в лекарствах, лечит прежде всего вера. И я говорю не о вере в Господа. Люди верят в тебя, Магдалена, они доверяют тебе. Ты к ним прислушиваешься. Это делает тебя хорошей целительницей.

Дочь палача молча посмотрела на свои мозолистые, покрытые пятнами крови руки. Действительно, за последние годы она стала не только хорошей повитухой, но и в цирюльне ее умения нашли всеобщее признание. Люди ценили ее, особенно в бедных кварталах Шонгау, в Кожевенном или здесь, у реки, недалеко от пристаней. Но в самом городе многие по-прежнему считали ее безродной палачкой, хотя ей стукнуло уже тридцать лет. Тем не менее к ней и к Симону тайком заходили горожане и более высокого положения, поскольку доверяли их умениям больше, чем ученому доктору. Зачастую люди даже испрашивали у Магдалены совета по житейским вопросам. Стоит ли пускаться в дальнюю поездку, как успокоить гневливого супруга, можно ли еще расторгнуть сомнительную помолвку…

– Значит, исцеляющие руки, – с улыбкой проговорила Магдалена и еще раз взглянула на грязные ногти и мозоли от работы в саду. – Что ж, этим рукам сегодня предстоит еще немало работы.

В окно неуверенно постучали. Она поднялась и крикнула:

– Можешь войти, Лукас! Все прошло хорошо.

Послышались торопливые шаги; затем дверь распахнулась и в комнату влетел молодой Лукас Баумгартнер. Он поцеловал спящую жену в лоб и неуверенно посмотрел на завернутого в пеленку младенца.

– Это… – начал он смущенно.

– Да-да, можешь быть покоен, это мальчик, – опередила его Штехлин. – Еще один пьяный, драчливый мужлан. Как будто вас и без того мало!

Лукас ухмыльнулся. Это был высокий красивый парень двадцати лет. Только прошлой осенью его приняли в Гильдию извозчиков. Магдалена помнила, как он еще мальчишкой дразнил ее отца. И вот Лукас уже обзавелся собственной семьей…

Улыбка на лице молодого извозчика неожиданно сникла.

– Сколько я вам должен? – спросил он нерешительно.

– Полгульдена, – ответила Штехлин. – Шалфей и подорожник даром, этого у меня в саду больше, чем сорняков.

Лукас смущенно уставился в пол:

– У меня столько нет. Сегодня утром в Совете объявили указ, и нам урезали жалованье. Сказали, что пришлось так поступить, потому что в городе перегружается не так много товара.

– Какое совпадение! – усмехнулась Магдалена. – Стоит Лехнеру выехать из Шонгау, как Совет урезает жалованье… Еще одно достижение, за которое стоит поблагодарить почтенного бургомистра Маттеуса Бюхнера.

Но, несмотря на все насмешки, она тоже понимала, что решение Совета имело свои основания. Раньше по торговым трактам через Шонгау ежедневно проезжали десятки повозок с товаром из Венеции и Генуи. Торговля процветала. Но за несколько десятилетий движение сместилось к северу страны, откуда пузатые суда отбывали в Новый Свет и прибывали, нагруженные серебром, пряностями и другими ценностями. Шонгау нищал, а с ними и многие плотогоны и извозчики.

– А вашего распорядителя, как я посмотрю, сокращение жалованья не затронуло, – проворчала Штехлин. – Во всяком случае, я видела, как они с Бюхнером сегодня в «Звезде» умяли жареного гуся на обед.

Лукас кивнул:

– Они в последнее время часто видятся, это верно. Десятникам, видать, тоже неплохо живется. Я, по крайней мере, не слышал, чтобы они жаловались… – Он вздохнул, но лицо у него вдруг просияло. – Я могу дать вам задаток. На следующей неделе у меня будет куча денег, обещаю.

Штехлин сухо рассмеялась:

– Откуда же? Неужто решил ограбить жирного торгаша из Аугсбурга?

Лукас покраснел:

– Нет-нет, это скорее… приработок. – Он смущенно порылся в кошельке. – Могу заплатить вам пять крейцеров…

Магдалена отмахнулась:

– Ладно тебе, Лукас. Лучше купи на эти деньги колыбельку и одежку на крещение.

– Правда? – Молодой извозчик прямо засиял. – Это… это очень любезно с твоей стороны.

– Отплатишь, когда сам станешь десятником, – с улыбкой ответила Магдалена и повернулась к Штехлин: – Давай уже собираться. Отец теперь тоже уехал, и мне пришлось попросить живодера, чтобы присмотрел за Паулем. Боюсь, мальчишка ему все нервы истрепал.

* * *

Через некоторое время они стояли у пристаней. С полдюжины извозчиков сгружали на плот одну из немногочисленных партий товара. Большие бочки опасно покачивались на бревенчатой палубе. Магдалена с удивлением взглянула на солнце, уже скрывающееся за деревьями. Как правило, плоты отчаливали утром или к полудню, чтобы вовремя поспеть в Аугсбург, ближайший крупный город. Хотя возможно, что этот груз готовили к отправке заранее.

На пристани, широко расставив ноги, стоял распорядитель Михаэль Эльбль и выкрикивал команды. Это был упрямый мужчина с перебитым носом. Он терпеть не мог Магдалену и, если случалось заболеть, ходил только к доктору Рансмайеру. Завидев женщин, Эльбль одарил их недовольным взглядом.