Дочь палача и театр смерти

Горшок золота в конце радуги… Серебряная карета, которая увезет меня в другую страну… Метла, на которой можно слетать до Нюрнберга и обратно только затем, чтобы поглазеть там на богатеев…

Барбара была любопытна, разделяя эту черту со всеми Куизлями. Быть может, попробовать для начала с мелкого заклинания? Направить молнию в старый дуб, устроить маленький ураган или…

В дверь постучали, и Барбара вздрогнула. Она быстро спрятала книги под кровать и осторожно прошла к лестнице, ведущей в переднюю. Магдалена точно стучать не стала бы. Может, снова явился стражник? И теперь ее заберут за слежку? Барбара затаила дыхание.

– Кто… кто там? – спросила она неуверенно.

– Это я, Йозеф. У меня живот крутит.

Барбара вздохнула с облегчением. Йозеф Ландталер был выпивохой и батраком, зарабатывал у плотогонов жалкие гроши для очередного похода в трактир. Барбара терпеть его не могла. Он был хитрым, совершенно не следил за собой – но по крайней мере не был стражником.

– Сестры нет дома, – заявила Барбара. – Приходи завтра, Йозеф.

– Но меня к тому времени разорвет! – пожаловался Ландталер. – Мне и нужно-то немного калгана…

– Господи, тогда ступай к Рансмайеру, если так приперло, – предложила Барбара.

– Доктор нашему брату не по карману… Открой, прошу! Или я прямо тут штаны спущу…

– Ладно, ладно.

Барбара вздохнула и отворила дверь. Йозеф переминался с ноги на ногу и застенчиво скалился, показывая черные пеньки зубов. Рубашка и штаны его были мокрые и забрызганы речным илом. Батрак мелко дрожал и зябко потирал руки, лицо у него было бледное и худое.

– Что ж, проходи, – сказала Барбара уже любезнее. – Посмотрю, что можно найти.

Йозеф заискивающе поклонился и вошел внутрь.

– Ты так добра, – пролепетал он и показал ржавый крейцер. – Мне и заплатить есть чем.

Барбара отмахнулась:

– Оставь себе. Довольно будет, если уберешься поскорее. У меня еще дела. – Она показала на скамейку возле печи: – Сядь пока, отогрейся. Сейчас принесу тебе калгана.

– Господь этого не забудет! – сказал Йозеф и с заметным облегчением устроился у печи. – Не торопись.

Барбара прошла в соседнюю комнату, где отец с Симоном держали лекарства. Поскольку дом еще принадлежал Якобу Куизлю, здесь по-прежнему хранились некоторые принадлежности для пыток и казней. В двух сундуках по левую руку лежали веревки, цепи, тиски для пальцев и клещи. Рядом к стене была прислонена висельная лестница. Напротив стоял громадный шкаф с тремя створками. Его использовали еще прародители Барбары; в нем Куизли хранили книги и пергаментные свитки, а также травы, настои, бутылочки, мешочки и пузырьки. От шкафа приятно веяло ароматами лета.

Барбара не сразу отыскала ящичек с размолотым калганом. От поноса это было лучшее средство. Осталось не так уж много, но Йозефу должно было хватить. С помощью ложки Барбара насыпала порошок в маленький тигель и вернулась в общую комнату.

– Вот твой калган, – сообщила она. – Сделай отвар и…

Она запнулась. Ей показалось, что в комнате что-то не так.

Йозеф по-прежнему сидел возле печи, но Барбара заметила на его лице вороватую ухмылку. Кроме того, ей показалось, что прежде батрак сидел ближе к стене, где сушились мокрые плащи. Хотя она могла и ошибаться.

– Что-то стряслось? – спросила она недоверчиво.

Йозеф принял невинный вид.

– С чего бы это? – Он взял у нее горшочек и вдруг куда-то заторопился. – Ну, спасибо тебе большое. Мне пора возвращаться. Мы дожидаемся груза из Аугсбурга.

Он поспешил к двери. У Барбары вдруг возникло ощущение, что ему стало гораздо лучше.

Без всяких лекарств.

Йозеф поклонился на прощание и побежал через сад к реке. Прежде чем он скрылся за кустарником, девушке словно бы послышался злорадный смешок.

В некотором недоумении Барбара закрыла дверь и вернулась в свою комнату. Читать колдовские книги ей больше не хотелось, поэтому она задвинула тома за ночной горшок под кроватью, где Магдалена их точно не найдет. После этого она отправилась в сарай, чтобы накормить кур, лошадь и корову, которая уже беспокойно мычала.

Если бы Барбара чуть внимательнее огляделась в комнате, то, возможно, заметила бы, что сундук стоит немного косо, как если бы кто-то сдвигал его в большой спешке.

Но она уже не вспоминала о приходе Йозефа.

6

Аммерталь, вечер 6 мая 1670 года от Рождества Христова

В свете заходящего солнца десятник Урбан Габлер быстро шагал через болота между Обераммергау и монастырем Этталь. Последние лучи золотым венцом охватывали вершины гор. Ореол света понемногу тускнел и наконец совсем угас. Долина погрузилась в тень.

Поднялся слабый ветерок, и Габлеру пришлось придержать шляпу, чтобы ее не сорвало с головы. Погруженный в раздумья, он шагал мимо берез, среди вереска и кустарников, напоминающих очертаниями сгорбленных гномов и троллей. Время от времени впереди показывались черные лужи, и Урбан обходил их широкой дугой. Вайдмоос затянул в свои недра уже немало беспечных путников. Габлер с детства знал эти места, но не хотел рисковать без нужды.

Тракту он предпочел узкую тропу через топи, потому что не хотел, чтобы его увидели. Далеко не все были согласны с его сегодняшним намерением. Но Габлер больше не мог молчать. То, что он имел сказать, нельзя было утаивать.

Урбан направлялся к аббату Эккарту.

Собственно, его давно мучили угрызения совести. До сих пор он с этим уживался, однако смерть Доминика Файстенмантеля открыла ему глаза. Они провинились и теперь несли перед Господом заслуженную кару! Габлер довольно поздно нашел себя в истинной вере, но тем более велико был его рвение. Недаром в инсценировке Страстей Христовых Урбан исполнял роль Фомы. Тот тоже поначалу усомнился, а после отправился с Благой Вестью в далекую Индию. Габлер знал, что все на земле суть небесное знамение. И не могло быть знамения более великого, чем распятие!

Габлер вполголоса бормотал молитвы, пробираясь среди луж и зарослей боярышника. В сущности, на этой деревне давно лежало проклятие! Процветали зависть и неприязнь, особенно между старожилами и приезжими. Во время представления в Обераммергау всегда воцарялось единодушие. Но теперь и это было в прошлом, с тех пор как Конрад Файстенмантель правил в деревне, точно король, и решил поставить инсценировку раньше срока. Драка на кладбище стала для Габлера последней каплей. Пора раз и навсегда положить конец этому кощунству!

И разумеется, была эта резная фигурка.

Накануне вечером она вдруг оказалась у него на подоконнике как подарок. Или, что более вероятно, проклятие. Снизу были вырезаны два слова на латыни: Et tu. Габлер долго раздумывал, кто бы мог подсунуть ему фигурку. Или это всего лишь совпадение? Но теперь Габлер был убежден, что это очередной знак Божий.

И ты, сын мой…

Погруженный в раздумья, он спрятал фигурку в карман, где она так и лежала до сих пор. Габлер остановился и вынул ее. По платку и талиту – верхней одежде типа тоги – в фигурке безошибочно угадывался фарисей, один из тех еврейских законников, которые назвали Иисуса самовлюбленным лицемером. В представлении им тоже была отведена роль. Габлер прислушался к воронам, что кружили над громадой Кофеля. Казалось, они что-то кричат ему: «Сознайся, Урбан, сознайся, сознайся… Воротись на путь истинный…»