Дочь палача

Когда Бонифаций покинул дом, Симон с минуту молча сидел у головы мертвеца и рассматривал бледное лицо мальчика. Второе убийство за два дня… Узнал ли Антон своего убийцу?

Наконец, лекарь повернулся к отцу мальчика.

– Где его нашли? – спросил он.

Ответа не последовало. Родителей окутало пеленой горести и печали, куда с большим трудом проникал человеческий голос.

– Прошу прощения, но где вы его нашли? – повторил Симон.

Только теперь Клемент Кратц поднял глаза. Голос его был осипшим после рыданий.

– У порога. Он захотел только сбегать быстренько к друзьям… Когда он не вернулся, мы пошли его искать. Открыли дверь, а он лежал там. В крови…

Мать снова начала всхлипывать. Четверо остальных детей сидели в дальнем углу с расширенными от страха глазами. Самая младшая дочь прижимала к груди грязную куклу из лоскутов.

Симон повернулся к детям.

– Вы знаете, куда собирался ваш брат?

– Он нам не брат, – голос старшего сына Кратца звучал, несмотря на испуг, твердо и упрямо. – Он приемыш.

И вы уж точно не раз ему об этом напоминали… Симон вздохнул.

– Итак, еще раз. Вы знаете, куда собирался Антон?

– Захотел к остальным, – мальчик смотрел ему прямо в глаза.

– К кому «остальным»?

– К другим сиротам, к кому же еще. Они всегда собирались у Речных ворот. Вот он и захотел опять к ним. Я еще в четыре часа видел с ним рыжую Софию. У них прям что-то важное было. Шушукались, как идиоты.

Симону вспомнилась девочка, которую он всего пару часов назад спас от хорошей взбучки. Рыжие волосы, дерзкий взгляд. В двенадцать лет София, похоже, успела нажить себе кучу врагов.

– В самом деле, – вмешался отец. – Они и вправду часто встречались у Штехлин. София и Марта, обе они ведьмовские отродья. Мой сын на их совести! Это они нарисовали ему дьявольский знак, уж точно!

Его жена снова принялась рыдать, так что ему пришлось ее успокаивать.

Симон подошел к трупу и осторожно перевернул его на живот. На правой лопатке действительно был такой же символ, как и у Петера. Хоть уже и не такой отчетливый – кто-то пытался его смыть. Но краска въелась глубоко под кожу, и знак выделялся на плече мальчика.

Симон почувствовал, как сзади подошел Клемент. Он с ненавистью воззрился на знак.

– Это Штехлин сотворила. И София, – прошипел он. – Точно. Сжечь их надо обеих.

Лекарь попытался его успокоить.

– Штехлин в тюрьме, она не могла этого сделать. А София еще совсем ребенок. Неужели вы верите, что ребенок…

– В девочку вселился дьявол! – закричала сзади Агата. Глаза ее покраснели от слез, лицо побледнело и распухло. – Дьявол в Шонгау! И он заберет всех наших детей!

Симон еще раз взглянул на блеклый знак на плече мальчика. Не было сомнений, что кто-то безуспешно пытался его стереть.

– Кто-нибудь из вас пытался его смыть? – спросил он громко.

Отец мальчика перекрестился.

– Мы даже не прикасались к печати дьявола, да поможет нам бог!

Остальные члены семьи тоже качали головами и крестились.

Симон вздохнул. Убеждать здесь было бесполезно. Он попрощался и вышел в темноту. Позади себя юноша услышал, как снова начала рыдать Агата, а старый лавочник принялся бормотать молитвы.

Тихий свист заставил его обернуться. Ищущий взгляд заскользил по переулку. В темном углу к стене прислонилась маленькая фигурка.

Это была София.

Симон огляделся, вошел в тесный переулок и наклонился к девочке.

– В последний раз ты от меня сбежала.

– Я и в этот раз от тебя сбегу, – ответила она. – Но сначала выслушай. Про Антона спрашивал какой-то мужчина, чуть раньше перед тем, как его зарезали.

– Мужчина? Но откуда ты знаешь…

Она пожала плечами, улыбка скользнула по ее лицу. Симон мельком подумал, какой же она станет лет через пять.

– У нас, сирот, по всему городу уши. Это спасает нас от побоев.

– И как он выглядел, тот мужчина?

– Большой. В плаще и шляпе с широкими полями. На шляпе перо. И на лице длинный шрам.

– И все?

– У него была костяная рука.

– Не говори чепухи!

– Он расспрашивал у плотогонов на реке про дом Кратца, а я пряталась за бревнами. Левую руку он все время держал под плащом, но один раз тот слетел. И рука на солнце была белой. Костяная рука.

Симон наклонился еще ближе и обнял девочку за плечи.

– София, я тебе не верю. Лучше всего будет, если мы сейчас вместе пойдем к…

София стала вырываться. Глаза ее от злости наполнились слезами.

– Никто мне не верит. Но это правда! Человек с костяной рукой зарезал Антона. Он хотел встретиться с нами у реки, а теперь мертвый… – голос девочки превратился в плач.

– София, мы обо всем можем…

Девочка вывернулась из хватки Симона и побежала по переулку. Через несколько шагов она уже слилась с темнотой. Симон хотел было броситься за ней, но тут заметил, что с пояса пропал кошелек с монетами, на которые он собирался купить новую одежду.

– Ах ты…

Он взглянул на кучи помоев и фекалий в переулке. Потом решил, что гнаться все равно бессмысленно. Вместо этого он отправился домой, чтобы, наконец, хорошенько выспаться.

5

Четверг, 26 апреля 1659 года от Рождества Христова, 7 утра

Погрузившись в раздумья, Магдалена перешла мост через Лех и побрела по грязной дороге в направлении Пайтинга. В мешке у нее на плечах лежали кое-какие травы и девичий порошок, который она приготовила еще вчера. Прошло уже несколько дней, с тех пор как она обещала занести его старухе Даубенбергер. Старой знахарке было за семьдесят, и она ходила с трудом. Несмотря на это, для Пайтинга и всей округи она еще оставалась деревенской знахаркой, которую везли к себе, если случались тяжелые роды. Катарина Даубенбергер приняла на свет сотни детей. Славу ей принесли ее руки, до сих пор способные вытянуть даже самого упрямого малыша. Она слыла повитухой и целительницей, и священники с врачами смотрели на нее с недоверием. Хотя болезни она определяла неизменно точнее и лечила не в пример лучше. Отец Магдалены частенько ходил к ней за советом. В качестве небольшого одолжения он снабжал ее девичьим порошком. Ведь ему самому могли бы в скором времени понадобиться от нее какие-нибудь травы.

Когда Магдалена прошла мимо первых домов Пайтинга, она заметила, как крестьянки оборачивались ей вслед и шептались. Некоторые крестились. Дочери палача в деревне мало кто радовался. Многие полагали, что она была в сговоре с Вельзевулом. Верили также, что красота ее досталась ей не иначе как после сделки с самим сатаной. И обещала она ему уж не меньше, чем собственную бессмертную душу. Магдалена никого не переубеждала – так она, по крайней мере, могла хоть уберечься от назойливых ухажеров.