Дочь палача
Шрифт:
– И почему я узнаю об этом только сейчас? – прошипел он.
– Мы… не хотели будить вас, – промямлил Бенедикт. – Думали, что это может подождать и до завтра. Я хотел сообщить вам пораньше с утра.
– Подождет до завтра? – Лехнер с трудом управлял голосом. – Через день или два сюда явится княжеский управляющий со всей свитой, а у нас тут дьявол разгуливает. Если до этого времени мы не представим ему виновного, то он сам примется за поиски. А тогда помоги нам господь! Он не ограничится одной ведьмой, можете мне поверить!
Секретарь резко развернулся
– Куизль! – крикнул Лехнер уже на ходу. – Ты идешь со мной, остальных это тоже касается! Мы выжмем из Штехлин признание. Сегодня, если придется, я и мертвого заставлю говорить!
Утренний туман начал постепенно рассеиваться.
Когда последний из них покинул площадку, откуда-то послышался тихий плач.
Марта Штехлин все еще была без сознания и ни на что не реагировала. Она металась в горячке и бормотала во сне, а Бонифаций Фронвизер прижался ухом к ее груди и прислушивался.
– Знаки… дети… у всех… – вырывались из Марты обрывки фраз.
Старый лекарь покачал головой. Он с раболепием взглянул на Лехнера, который стоял, прислонившись к двери, и с возрастающим нетерпением наблюдал за его действиями.
– Ну что? – спросил секретарь.
Фронвизер пожал плечами:
– Дрянь дело. У женщины лихорадка. Возможно, она умрет, так и не приходя в сознание. Я попробую пустить кровь…
Лехнер отмахнулся:
– Оставь этот бред. Так она помрет еще быстрее. Знаю я вас, врачей… Нет никакого другого средства привести ее в чувство хоть ненадолго? Когда признается, пусть себе помирает, но сначала мне нужно ее признание!
Бонифаций Фронвизер задумался.
– Есть одно верное средство, но я таким, к сожалению, не располагаю.
Лехнер нетерпеливо побарабанил по решетке.
– А у кого оно есть, это верное средство?
– Ну, полагаю, у палача. Но это дьявольское творение. Сделать кровопускание, и знахарка…
– Стража! – секретарь уже двинулся к выходу. – Приведите палача сюда. Пусть поставит Штехлин на ноги и быстрее. Это приказ!
Торопливые шаги стали удаляться в сторону Кожевенной улицы.
Фронвизер осторожно приблизился к Лехнеру:
– Могу еще чем-нибудь быть полезным?
Тот лишь мотнул головой. Он погрузился в раздумья.
– Ступай, я позову тебя, если потребуется.
– Господин, прошу прощения, но заработок у меня…
Лехнер со вздохом сунул лекарю несколько монет и вошел обратно в тюрьму.
Знахарка лежала на полу камеры и тяжело дышала. В пыли возле нее, едва различимый, был нарисован знак.
– Дьявольское отродье, – прошипел Лехнер. – Скажи, что тебе известно, и отправляйся в ад.
Он пнул женщину в бок, так что она со стоном перекатилась на спину, а затем стер знак и перекрестился.
Позади кто-то потряс решетку.
– Я видел, как она рисовала знак! – крикнул Георг Ригг. – Тогда я и влепил ей камнем в голову, чтобы она никого не заколдовала. Ха, на Ригга можно положиться! Верно, господин?
Лехнер развернулся.
– Ты, жалкий неудачник… Из-за тебя как бы весь город не загорелся! Если бы ты ее не изувечил, она уже сейчас могла бы
отправиться к дьяволу, чтобы все наконец успокоилось! Так нет же, надо вам сначала управляющего дождаться. При том, что в городской казне и так ни гроша нет… Безмозглый ты дурак!– Я… не понял…
Но Лехнер его уже не слышал. Он снова вышел на улицу. Если до полудня палач не сможет вылечить знахарку, придется созывать совет. Дело выходило из-под контроля.
13
Понедельник, 30 апреля 1659 года от Рождества Христова, 8 утра
С корзиной в руке Магдалена поднималась по крутой дороге от реки к рыночной площади. Ни о чем другом, кроме как о событиях прошедшей ночи, думать не получалось. Хоть она так и не сомкнула глаз, спать не хотелось вовсе.
Когда Лехнер увидел, что знахарка действительно без сознания и тяжело ранена, он, разразившись отборной бранью прогнал отца с лекарем вон. Теперь оба сидели дома у палача, усталые, голодные и беспомощные. Магдалена сразу догадалась принести с рынка пива, хлеба и копченого мяса, чтобы как-то их подбодрить. Раздобыв на рыночной площади буханку ржаного хлеба и хороший кусок сала, она свернула к трактирам за городским амбаром. Девушка не стала заходить в «Звезду», так как Карл Земер, хозяин трактира и первый бургомистр города, плохо отзывался о ее отце. Каждый знал, что палач был на стороне ведьмы. Потому она прошла в «Зонненброй», чтобы купить две кружки пива.
Когда Магдалена вышла с пенящимися кружками, то услышала, позади шепот и смех. Она обернулась. Перед входом в трактир собралась кучка детей; все уставились на нее, кто со страхом, кто с любопытством. Магдалена продралась сквозь толпу ребятни, и тут за спиной у нее сразу несколько голосов запели песенку. Песенка была оскорбительной, и в ней прозвучало ее имя.
Палачихе МагдаленеЗаклеймили рожу —Пусть юнцов-коротконожекНе таскает к ложу!Девушка свирепо развернулась.
– Кто это был? А ну выходи!
Несколько детей пустились наутек. Но большинство остались стоять, язвительно глядя на нее.
– Кто это был? – повторила она.
– Заколдовала Симона Фронвизера, чтобы всюду бегал за тобой, как собачонка, и с ведьмой Штехлин ты одного поля ягодка!
Бледный мальчишка лет двенадцати с кривым носом вышел вперед. Магдалена узнала его. Это был сын пекаря Бертхольда. Он упорно смотрел ей прямо в глаза, однако руки его дрожали.
– Ну, и кто же говорит такое? – спокойно спросила Магдалена и попыталась улыбнуться.
– Мой отец говорит, – прошипел маленький Бертхольд. – И считает, что тебя следом отправят на костер!
Магдалена оглядела всех с вызовом.
– Кто-нибудь еще верит в эту чепуху? Если есть такие, то проваливайте, пока не получили.
Ей вдруг пришла идея. Она полезла в корзину и вынула горсть засахаренных ягод, которые вообще-то купила на рынке для близнецов. Улыбнувшись, она заговорила снова: