Дочь пекаря
Шрифт:
Вслед за ней вышел седеющий, крепко сбитый мужчина лет пятидесяти.
– Доброго денечка, Яна! И герр Арен. Как поживают наши лучшие покупатели?
– Хорошо, – отрезала фрау Раймерс. – Мне, пожалуйста, буханку фермерского, а Арен… – Она посмотрела на сына: – Ну? Скажи герру Шмидту, что ты будешь?
– Коричную улитку, – решительно заявил тот.
Дама вздохнула и поправила шляпу.
– Конечно, самое дорогое выбрал. Хорошо, но помни, что в юнгфольк толстяков не берут.
– А я и не хочу в юнгфольк, – парировал сынок. Мать шлепнула его по щеке:
– Болван. Посмотри, –
Йозеф жевал, не поддакивая. Мальчик слишком мал для юнгфолька, да, впрочем, и для булочного ожирения.
– Ой, Яна, оставь ты ребенка в покое. Посмотри на меня! Я вырос на мучном и сладком, а доктор утверждает, что я здоров как бык.
– Одну коричную улитку? – переспросила Элси. Дама пожала плечами:
– Ну да, наверное. Но, Макс, как у вас подорожало…
– Сахар трудно найти. Продукты не те, что раньше.
– И вот мне божье наказание – ребенок, который лопает один сахар да масло!
Элси завернула хлеб и положила выпечку в коробку, а пекарь между тем сменил тему и заговорил о влиянии холода на укроп, который он посадил на подоконнике.
– Кушай, Арен, – прошептала мальчику Элси. – Я тоже их обожаю. – Она подмигнула, а он живо улыбнулся в ответ.
– Прекрасно! – Фрау Раймерс заглянула в сумку. – Макс, ты лучший пекарь страны. – Она вытащила из бархатного кошелька несколько новеньких монеток и звякнула ими о прилавок. – Арен, пойдем!
Мальчик вышел вслед за ней. В пекарне сразу стало гораздо тише. Герр Шмидт направился к Йозефу.
– Здравствуйте, офицер, – сказал он. – Дочка сказала, вы интересуетесь Гейзель и Петером Абендом, упокой Господь его душу.
Йозеф почтительно привстал и смахнул крошки с губ.
– Это правда лишь отчасти. Я приехал проведать Абендов и зашел позавтракать.
– Ну, очень рад, что зашли. – Герр Шмидт крепко пожал ему руку. – Абенды хорошие люди. Смерть Петера – трагедия для всех нас. – Он сел и усадил Йозефа. – Элси, завари нам черного чаю.
– Есть только цикорий, – ответила она.
– Хорошо, давай цикорий.
– Но, папа, его осталось совсем чуть-чуть, и…
– Заваривай, дочка, – распорядился герр Шмидт. – Не каждый день к нам приходят офицеры и притом друзья семьи.
Элси пошла на кухню.
– Скучает по сестре, – объяснил герр Шмидт. – Она еще маленькая и мало что смыслит в политике, войне, патриотизме… Но мы все гордимся нашей Гейзель.
Йозеф проглотил последний кусок булки, который держал за щекой.
– А вы откуда будете? – спросил герр Шмидт.
– Из Мюнхена, – ответил Йозеф.
Герр Шмидт откинулся в кресле.
– А, столица нашего движения.
Йозеф с улыбкой кивнул и отодвинул тарелку с недоеденным сладким маслом.
Шестнадцать
Пограничная застава
Эль-Пасо, Техас
Монтана-авеню, 8935
10 ноября 2007 года
– Кэрол
варит на ужин спагетти с фрикадельками. Ты точно не хочешь? – спросил Берт, надевая куртку.– Спасибо, я закупился в «Тако кабана», – Рики показал на большой пакет на холодильнике. – И детишек угощу.
– Не знаю, как ты можешь это есть! – сказал Берт. – Я пробовал питаться в «Тако кабане» и набрал шесть фунтов за неделю. Это ж почти фунт в день!
– Генетика. – Рики согнул руку, напряг мускулы. – Телу нравится пища предков.
– Или, что вероятнее, с Кэрол и детьми мне достается только полтарелки. – Берт засмеялся. – Слишком много всего происходит. – Он с улыбкой пожал плечами и постучал костяшками по стенду с расписанием: – Завтра отправляешь их обратно?
– Прямо с утра.
Берт кашлянул и выудил ключи из кармана.
– Поговорил с Ребой?
Рики закинул ноги на стол.
– Может, позвоню попозже.
– Могу заехать, проверить, как она там. Одна ведь сидит.
Он потер щетинистый подбородок большим квадратным ключом. Тактично с его стороны, но Берт не знал ту Ребу, которую знал Рики.
– Ей нравится сидеть одной.
– Ну да. – Берт помолчал. – Можно ведь и не ночевать на работе. Поживешь у нас с Кэрол, пока жилье не найдешь.
– Спасибо, Берт, я подумаю.
Берт дотронулся до края кепки и отбыл.
Служащие сновали туда-сюда, но на станции все равно слишком тихо. Рики включил радио на столе. На волнах закачалась популярная мелодия. Он подпевал вполголоса, бродя по Интернету. Так он путешествовал. Посетил виноградники Северной Калифорнии, дельты Луизианы, побывал на ловле лобстеров в штате Мэн, увидел Белый дом и мемориал Линкольна, Голубой хребет и оба океана; он двигался с места на место одним щелчком, сидя в удобном кресле.
Рики любил родной штат и никогда не выезжал севернее Санта-Фе и восточнее Сан-Антонио. Отчасти тем и привлекла его Реба, что была «издалека». Она вошла в его жизнь и принесла весь мир, через нее он надеялся увидеть все, о чем мечтал, не ступая за дверь. Не то чтобы он боялся уезжать, просто это же естественно – оставаться там, где родился, где ты на месте, среди своих.
Так его воспитали родители. Они смело пересекли Рио-Гранде и получили американское гражданство, но всегда напоминали Рики, что он сын иммигрантов из Мексики, человек иной культуры, иных традиций, расы и религии.
Даже когда отец умирал, когда туберкулез подточил его тело и подорвал дух, он включал Си-эн-эн и смотрел, как ведущие, политики и простые люди вели дебаты об иммиграционном законодательстве.
– Они воруют рабочие места у настоящих американцев, – говорил в камеру один протестующий. – Валите к себе домой! – орал другой.
– Смотри, mi hijo [33] , смотри, – наставлял отец между приступами кашля. – Будь осторожен. Доверяй только своим.
33
Сынок (исп.).