Дочь Шидзуко

После акварелей пошли карандашные рисунки, запечатлевшие жизнь маленькой Юки: здесь она в парке... В гавани... Вот дома, среди разбросанных игрушек... Юки поглощена изучением новой игрушки, а Шидзуко делает зарисовки, видимо торопясь, — пока дочка не переменила позу. Изо дня в день наблюдения за дочерью, новые и новые наброски Шидзуко. Хидеки быстро пролистал страницы. Акварель — он сразу узнал маленький домик в горах, где они жили несколько летних дней. Кажется, это был последний отпуск, который он провел вместе с Шидзуко и дочерью. Юки — в дверях дома, на ней белая кофта и розовые шорты. Ей, наверное, лет семь. Помнится, рядом с домом находилась ферма, где разводили коров и овец. Да, так... — перевернув страницу, он видит Юки, боязливо стоящую в нескольких метрах от коровьего стада. Еще несколько акварелей: коровы, овцы, цветы. В самом конце альбома — портрет Юки: длинные волосы заплетены в две косы, украшенные красными лентами, она улыбается, прижимая к лицу букет маргариток. Когда был написан портрет? Должно быть, во время школьных каникул. Портрет-портретом, а вот чтобы Юки улыбалась ему, отцу, — такого случая он не мог припомнить. Наконец, последняя страница: Хидеки видит свой портрет — карандашный набросок: он изображен спящим в шезлонге в том самом доме. К странице приклеены маленькие цветочные лепестки цвета чернильной кляксы, лепестки собраны в соцветия — по четыре в каждом. И таких соцветий было по меньшей мере десять. Хидеки вспомнил: это засохшие лепестки гортензий.

Пришли на память некоторые подробности того отпуска. Однажды они с Шидзуко из-за чего-то поссорились, и он в расстроенных чувствах ушел побродить. Через несколько часов он вернулся с большим букетом гортензий, собранных в горах, и неловко отдал букет Шидзуко. Сначала его переполняла злость, но потом стало очень грустно. Пробормотал, что гортензии оказались голубыми, а не розовыми, как он хотел, но он не виноват: то ли влажность чрезмерная, то ли сухость. Затем он сел в шезлонг, надеясь, что Шидзуко поведет себя так, будто никакой ссоры между ними и не было. Шидзуко поставила цветы в воду и спросила его, не пойти ли им поужинать в отель. При этом она ни словом не обмолвилась о недавней ссоре. Потом занялась Юки, подробно рассказала ей о гортензиях, которые в зависимости от влажности почвы меняют цвет. Словом, Шидзуко, как всегда, была на высоте — мягкая, тактичная, щадящая его чувства. Она не повышала голоса и тем более не выскакивала из дома, хлопая дверью. Он понял тогда, что она его простила, и мирно уснул в шезлонге: многочасовой поход по горам утомил его. А Шидзуко набросала тем временем его портрет и обклеила его лепестками гортензий.

Хидеки попытался вспомнить, как выглядела в тот день Шидзуко, но ее образ ускользал. Кроме выцветших лепестков, приклеенных к странице альбома, он так ничего и не увидел. Он снова спрятал альбом в ящик и долго сидел, поставив локти на край письменного стола и уткнув голову в ладони.

Глава 14

ПОСЛЕ ДОЖДЯ (август 1975)

После ливня бабушка Маса вышла в сад чуть свет. Из-за суши, державшейся две недели, она привыкла вставать рано, чтобы до наступления жары полить растения. Обходя сад — сначала грядки с овощами, а потом цветочные клумбы, она заметила, что ветер сломал два помидорных куста. Вот, пожалуй, и весь ущерб от ливня и урагана.

Маса направилась в южный угол сада, где росли подмаренники. На прошлой неделе пышные шапки этих цветов белели, словно как кучи облаков. Но вчера, услышав по радио предупреждение о надвигающемся шторме, она срезала их. Теперь здесь остались лишь зеленые листочки, напоминающие увядший салат. А сами цветы висят и сушатся в чулане. Через несколько недель приедет из Химеджи ее невестка Эцуко и заберет. Она плетет из засушенных цветов венки и украшения для корзин и продает их владелице сувенирной лавки. Маса выращивала эти цветы специально для нее. Эцуко и Сабуро жили в перенаселенном городе, где дома стояли впритык друг к другу. Там дышать нечем — какие уж цветы! Маса пыталась было помочь Эцуко плести венки, но ее пальцы потеряли гибкость, да и глаза быстро уставали.

Удивительно, но цветы каждый год воскресают. Посмотришь на вмятые в землю листья и думаешь: отжили свое. Но нет. Ранней весной вытягиваются длинные стебли, а потом появляются белоснежные шапки. Маса всегда находила утешение в этом круговороте природы. Зимой она беспокоилась о многолетних посадках, над которыми хлопотала годами. Некоторые деревья и растения были старше ее детей. Весной она с нетерпением ожидала, когда они зацветут. Первыми — в феврале — распускались сливы. В марте — фиалки. В начале апреля зацветала сакура. Но после смерти дочери отношение Масы к растениям странно изменилось. Весной того страшного года пышно расцвела лаванда, которую ей помогла сажать Шидзуко. А еще в июне расцвели желтые розы, тоже посаженные Шидзуко. Маса тогда почувствовала: цветы, возвращающиеся весной к жизни, не приносят ей утешения. До той поры она почти не сажала однолетников: ей грустно было видеть, как они цветут летом, а осенью погибают. Из однолетников они с мужем выра- шивали лишь пурпурные вьюнки. Такео каждую осень собирал их семена, а по весне их высевал. Казалось, что эти цветы не умирали осенью, а лишь засыпали на зиму и пробуждались весной.

После смерти Шидзуко Маса стала отдавать предпочтение однолетникам: сажала анютины глазки, петунии, душистый горошек, циннии. Иногда белые петунии цвели до конца октября, пока не ударяли первые заморозки.

Маса медленно пошла к дому, то и дело останавливаясь, чтобы сорвать пожухлый лист или увядший цветок или выдернуть из земли буйный сорняк. Сорняков было немного. Те, что выросли после отъезда Юки, не выдержали засухи. А Юки, гостившая у них две недели, часами занималась прополкой. Маса даже подумала, что внучка старается больше проводить времени в саду, чтобы избегать лишних разговоров. Потом, впрочем, отогнала подозрения: в конце концов, если бы внучка не хотела их видеть, зачем ей приезжать.

Юки навестила их во второй половине июня, когда начались студенческие каникулы.

Говорила, что погостила бы у них подольше, но, увы, ее ждет работа. Кроме того, ей надо регулярно заниматься в библиотеке и изучать тонкости фотографии в фотостудии колледжа.

— Я вот не понимаю, — сказала однажды Маса, — если у человека есть талант художника, зачем ему читать книги и даже ходить в колледж? Мне кажется, ты сама всему научишься. Многие великие художники прошлого были самоучками, ни в какие колледжи не ходили.

— Сейчас другие времена. И, кстати, большинство великих художников вовсе не были самоучками. Они начинали учениками у известных мастеров и проходили прекрасную школу. Есть и другие тонкости, но долго объяснять.

— Я к тому клоню, что ты могла бы жить у нас круглый год и все равно стала бы отличным художником. У нас здесь хорошо — тихо, спокойно. Подумай хорошенько.

— А где я буду зарабатывать на жизнь?

— Об этом не беспокойся. Дедушкиной пенсии нам хватит, если, конечно, жить скромно. Кстати, ты можешь давать уроки рисования.

— Но мне неинтересно часами разглядывать детские рисунки.

— Тогда тренируй легкоатлетическую команду нашей сельской школы. Тебя возьмут. В прошлом году все здесь читали в газетах, что ты победила на важных соревнованиях.

— Не хочу я никого тренировать.

— А что ты станешь делать, когда окончишь колледж? Будешь преподавателем живописи и уедешь куда-нибудь еще?

— Бабушка, не знаю, — вздохнула Юки. — Я только начала учиться. До окончания колледжа еще очень далеко.

— Какой же смысл учиться в колледже, если ты даже не знаешь, зачем туда ходишь и кем станешь?

— Может быть, я хожу туда именно потому, что еще толком не разобралась в себе. Пока что я просто хочу изучать живопись. А что будет через четыре года, меня мало волнует. Не хочу загадывать.

Маса собиралась сказать, что нельзя так легкомысленно относиться к своему будущему и плыть по течению, но Юки быстро встала и надела соломенную шляпку.

— Пойду в сад. Не успела прополоть твою петунию. Если еще нужно что-то сделать, скажи.

В этот приезд Юки держала себя в руках: не грубила, не взрывалась по пустякам. Даже когда она спорила с дедом или бабушкой, ее лицо было — воплощенное терпение. И все же что-то оставалось не так. Разговаривая с ней, Маса чувствовала некоторую напряженность и была уверена, что у Юки то же ощущение. Во многом виноват ее отец, думала старушка. Если бы он разрешал ей ездить к нам каждое лето, все пошло бы по-другому. Маса заметила: Юки быстро меняется, она уже совсем не та, что раньше — сейчас это высокая, стройная девушка, можно даже сказать, молодая женщина с невозмутимым лицом. Дав- ным-давно, когда Юки была ребенком, такое выражение лица было и у Масы. Теперь все перевернулось, причем неожиданно, как по мановению волшебной палочки.