Дочь Сталина

Когда арестовали Анну Сергеевну и Евгению Александровну, Светлана была уже взрослой девушкой. Её мучили сомнения, и она осмелилась спросить у отца, в чем их вина? «Болтали много, знали слишком много. А это на руку врагам», — ответил тот. И добавил серьезно и зло: «У тебя тоже бывают антисоветские высказывания». Я не стала ни возражать, ни спрашивать, откуда у него такие сведения…

Но мне хотелось уйти из этого дома хоть куда-нибудь», — жаловалась Светлана.

Интересно сравнить этот эпизод «заступничества» с аналогичным в воспоминаниях Киры Политковской. Она дает более жесткий вариант, то ли поведанный много лет спустя самой Светланой, то ли пришедший к Кире Павловне через вторые-третьи руки, по рассказам матери, тети Ани или других родственников. Светлана будто бы с упреком спросила у отца, почему он посадил ее теток, которые заменяли ей мать. Сталин ответил раздраженно: «Будешь адвокатничать, я и тебя посажу!»

Но в каких бы вариантах ни доходили до нас истории из прошлого — в мемуарах, воспоминаниях, письмах и дневниках, мы интуитивно чувствуем истину, подлинность или придуманность какого-то события. Светлане действительно не хватало родных, без них не было чувства семьи и опоры в жизни. Но мучили ее не только бесприютность и одиночество…

По рассказам Киры Павловны, вечером того же дня, когда вернулись из тюрьмы ее мать и тетя Аня, в дверь к ним позвонила Александра Андреевна Бычкова, Светланина няня. «Светочка очень переживает, Светочка очень переживает», — несвязно бормотала няня. Почему Светлана не осмелилась прийти сама, сначала прислала няню? Сомневалась, что они не захотят видеть ее? Чувствовала и свою ответственность за их несчастья, толику и своей вины?

Но вернемся в тридцать седьмой — тридцать восьмой годы, переломные в жизни Светланы, когда у нее отняли не только родственников, счастливое детство, но отняли и Зубалово. Дух уютной старинной усадьбы начал исчезать после смерти Надежды Сергеевны. Однажды приехав на воскресенье в Зубалово, Светлана не нашла в лесу свою детскую площадку с качелями, кольцами и домиком Робинзона. Площадку словно метлой вымели. Исчезла любимая воспитательница Наталья Константиновна, интеллигентная старая гувернантка. Скорее всего, ее выжили. Учителю Василия Александру Ивановичу тоже «отказали». Он был слишком строг и требователен к своему подопечному. Может быть, Василий на него нажаловался. Он с детства умел добиваться своего, хитростью и маленькими интригами.

Выгнали экономку Каролину Васильевну. Только в тридцать седьмом вспомнили, что она «из немок», хотя Каролина Васильевна проработала в семье уже десять лет. Сначала удалили из Зубалова интеллигентных воспитателей, старорежимных слуг. Сталин, недоучившийся семинарист, недолюбливал интеллигенцию. Со временем эта нелюбовь переросла в ненависть. Власик, комендант и сотрудники КГБ (тогда еще ГПУ) убирали старых, «ненадежных» людей и подбирали новую «обслугу» для Зубалова и кремлевской квартиры. Это были люди с собачьим нюхом. Они угадывали настроения Хозяина, его тайные пожелания. Именно такими «преданными» Сталин себя и окружил.

Уютный семейный дух усадьбы быстро сменился казенным, государственным. Светлана так об этом пишет: «Сменилась вся система хозяйства в доме. Раньше мама сама набирала людей, понравившихся ей своими человеческими качествами… Сразу же колоссально возрос штат обслуживающего персонала или «обслуги», как его называли в отличие от прежней буржуазной прислуги. На каждой даче появились коменданты, штат охраны со своим особым начальником, два повара, двойной штат подавальщиц и уборщиц… Все эти люди, попав в обслугу, становились сотрудниками ГПУ.

Когда не удалось выжить из семьи вождя няньку Александру Андреевну, ее тоже оформили младшим сержантом. С того времени бабуся и повар обязательно при встрече козыряли друг другу и говорили: «Слушаюсь, вашество!», «Есть!» Эти добродушные простые люди так и не осознали себя сотрудниками грозного управления и воспринимали свои звания как шутку.

Кстати, свою любимую бабусю Светлана все-таки сумела отстоять. Как ей это удалось, мы не знаем. Но, наверное, все средства пошли в ход — просьбы, слезы, жалобы… Когда ей очень чего-то хотелось, она умела добиваться своего. То же самое можно сказать и о Василии. Но далеко не всегда Светлана проявляла такую настойчивость и упрямство. Почему, из страха перед отцом? Родственники Светланы утверждали, что такое чувство ей было неведомо: «Она никого не боялась, наоборот, все боялись ее». Эта черта характера — бесстрашие и упорство еще не раз проявятся в критические моменты жизни.

Кроме бабуси среди многочисленной «дворни» было не так уж много людей, сохранивших что-то человеческое, домашнее, не казенное. И о каждом из них Светлана считает долгом сказать доброе слово. О коменданте Зубалова и Ближней Сергее Александровиче Ефимове она писала, что он всегда относился тепло к детям и к уцелевшим родственникам, «вел себя скромно в отличие от прочих чинов охраны, у которых было лишь одно стремление — побольше хапануть себе, прижившись у теплого местечка. Все они понастроили себе дач, завели машины за казенный счет, жили не хуже министров и самих членов Политбюро».

Скрытая ирония все же чувствуется в похвалах бескорыстному коменданту: Сергей Александрович не был хапугой, «хотя по своему высокому положению тоже пользовался многим, но в меру. Словом, до уровня министров не дошел, но член-корреспондент АН СССР мог позавидовать его квартире и даче. Это было с его стороны, конечно, очень скромно». Сергей Александрович дослужился до генеральского звания, но в последние годы лишился расположения Сталина и был отстранен. По выражению Светланы, «его съел свой «коллектив», другие генералы и полковники, превратившиеся в своеобразный «двор» при отце».

О другом генерале Светлана упоминает без всякого удовольствия. Но приходится это делать, потому что Власик продержался возле Сталина более двадцати лет, стал не только начальником всей охраны, но и всесильным вельможей. Светлана называет его Николаем Сергеевичем. Это или ошибка памяти, или желание самого Власика облагозвучить свое «деревенское» отчество, потому что по документам он Николай Сидорович. И в охране Сталина он служил с 1931 года, а не с 1919-го, как пишет Светлана в «Двадцати письмах к другу».

При жизни Надежды Сергеевны Власика было не слышно и не видно, он даже в дом не смел заходить. Вскоре он стал главным управителем всех резиденций Сталина, которые росли как грибы, — кроме Зубалова и Кунцева, в Липках, Семеновском, дачи в Рице, Крыму, на Валдае. Сталин мог появиться в Семеновском всего один раз за год, но многочисленный штат «обслуги» всегда был наготове.

Светлана характеризует любимца отца как «малограмотного, глупого, грубого» и чрезвычайно наглого сатрапа. Власть так развратила его, что «он стал диктовать деятелям культуры и искусства «вкусы товарища Сталина», так как полагал, что он их хорошо знает и понимает. А деятели слушали и следовали этим советам. Ни один праздничный концерт в Большом театре или Георгиевском зале не проходил без санкции Власика».

Историк Александр Колесник считает, что Светлана недооценила зловещую фигуру Власика, видя в нем только малокультурного, тупого и грубого солдафона. Это был хитрый и тонкий интриган, лицемер и угодник. Он якобы настраивал Сталина против собственных детей, доносил на них. И в то же время во всем угождал Василию, тратил огромные суммы на его капризы, потакал его пьяным разгулам. Светлана впоследствии обвиняла Власика в том, что он и его сподручные из охраны приучили Василия пить и сквернословить и внушили ему пагубную мысль, что он сын великого человека, чуть ли не наследный принц, а потому может жить по другим законам, чем обыкновенные смертные.