Дочь Сталина

Связь между Битовым и Светланой была целиком вымышленной. Годы спустя выяснилось, что Битов действительно стал невозвращенцем, но, скучая по своей семье, добровольно вернулся в Советский Союз. Они со Светланой даже никогда не встречались.

На заре перестройки, когда у власти был еще едва живой Громыко, было легко поверить в тайный сговор. По всей видимости, Джордж Кеннан тоже поддерживал мысль о существовании заговора с целью выманить Светлану обратно в Советский Союз. В сентябре 1987 года Кеннан писал в письме Фрэнку Карлуччи, советнику президента США по национальной безопасности, о текущем положении Светланы и мимоходом упомянул: «Если вы помните, несколько лет назад она вернулась в СССР. Ее сын, врач из Москвы, выманил ее туда, а потом, после ее приезда, умыл руки». Возможно, Кеннан узнал об этом от самой Светланы или от своей подруги журналистки Патрисии Блейк, которая упрямо продолжала настаивать, что «существовал заговор КГБ, длительный тайный сговор с целью вернуть Светлану в Россию». Может быть, это были только слухи, но Кеннан сослался на эти слухи в письме к очень высокопоставленному лицу из Белого дома. Узнал ли он что-то из разговоров с Фрицем Эрмартом в 1984 году, когда Светлана отправилась в СССР? Эрмарт был начальником отдела ЦРУ, занимающегося разведкой в СССР и Восточной Европе, и, конечно, имел выходы на КГБ. Невозможно ничего сказать точно, поскольку все документы ЦРУ, касающиеся Светланы, все еще остаются засекреченными.

Что полностью ясно — так это то, что в советских кругах ничего и никогда не бывает простым и ясным. Было это в действительности или нет, но сама Светлана на самом деле считала, что ее сын был способен на такую гнусность. И это стало для нее новым мучительным предательством.

Старая подруга Светланы Уча Джапаридзе представляла себе ее состояние души. Джапаридзе очень боялась за Светлану. Публика никогда не воспринимала Светлану такой, какая она была: «смелой, чрезвычайно благородной и честной женщиной». Вместо этого «журналисты слепили ее образ как довольно ничтожной и непроходимо глупой особы». Во время «холодной войны» она оказалась игрушкой в руках обеих сторон, из-за своего имени вынужденной играть политическую роль. Люди постоянно ждали от нее «огульного осуждения — и на Западе, и на Востоке. Ужасная ситуация». Особенно ужасная, потому что она разрушила то, что любой изгнанник и отверженный называет домом, — мир семьи и личные воспоминания.

Глава 33 Учиться жить в американском действительности

Светлана поселилась в уединенном уголке неподалеку от Сприн Грин в фермерском доме, который для нее подобрали Роберт и Дерри Грейвс. Несмотря на то, что все вокруг напоминало ей о присутствии поблизости Уэсли Питерса, который ныне стал главой Талиесина после кончины Ольгиванны Райт в прошлом году, одиночество было ей приятно. После хаоса всех предыдущих месяцев ей становилось спокойно, когда она сидела в одиночестве на ступеньке крыльца и смотрела на пробуждающуюся весеннюю природу и дикие вишневые деревья, покрывающие холмы. Светлана с нетерпением ждала, когда в школе у дочери кончится семестр и та сможет приехать домой на летние каникулы. Само собой, она с опаской думала о том, как американцы будут смотреть на нее теперь, после возвращения. Ожидая, что на ее голову обрушатся упреки с их стороны, но надеясь на понимание, она написала по вежливому письму таким своим друзьям, как Аннелиза и Джоан Кеннан, а также Бобу и Рамоне Рейлам.

В мае Рэймонд Андерсон, преподаватель журналистики в университете Висконсина, расположенного неподалеку в Мэдисоне, взял у Светланы интервью для «Нью-Йорк Таймс». Он задавал ей вполне ожидаемые вопросы о внезапном бегстве обратно в СССР, в ответ на которые она без обиняков заявила, что причиной стал ее сын, получивший приказ вызвать мать. «Я стала жертвой грязной игры, которую, вполне вероятно, вел против меня КГБ». Светлане понравилось, что Андерсон спросил у нее о жизни в Союзе, потому что мало кого интересовало ее мнение о текущей политической обстановке. Она ответила, что жить в СССР тяжело. Страна находилась в экономической яме и население испытывало проблемы даже с приобретением одежды и продуктов. Несмотря на то, что Михаил Горбачев, по всей видимости, искренне хотел изменений к лучшему, его реформы были далеко не так глубоки, как было необходимо. Прежние догмы были все еще живы. Светлана сомневалась, что горбачевские маршалы и генералы были во всем согласны со своим генсеком. «Время покажет, смогут ли он и ему подобные превозмочь чудовищ бюрократии, армейской машины и устаревшей идеологии». Конечно, она в конечном итоге оказалась права. В августе 1991 года, пытаясь сорвать горбачевскую перестройку, коммунистическая партия затеяла переворот, нацеленный против Михаила Горбачева. Хотя он продолжался всего два дня, Горбачев был вынужден подать в отставку.

Светлана настаивала, что интервью, которое она дала, должно было стать последним. Когда Ольга вернулась домой на каникулы, ей удалось найти подработку в магазинчике азиатских ремесленных изделий. Как-то раз утром какой-то репортер явился в этот магазин в поисках Ланы Питерс. Ольга и хозяин магазина долго хмыкали и мычали в ответ на его расспросы, и в итоге признались, что да, они знают Лану, но нет, ее здесь сейчас нет. Вдруг по лестнице спустилась вниз фигура с обмотанным платком лицом, шваброй и ведром. Уборщица, суетливо протискиваясь между покупателей, начала добросовестно мыть пол, но журналист не обращал на нее никакого внимания. Ольга и хозяин магазина едва смогли удержаться от хохота: ведь это была сама Светлана. Так она преподала дочери забавный урок, как спасаться от внимания репортеров.

Во второй половине лета 1986 года Светлана купила охотничий домик на пяти акрах земли в глубине леса. Он находился примерно за двенадцать миль от Сприн Грин в местечке, известном как Плизант-Ридж в районе Доджвилля. Архитектор спроектировал охотничий домик как уединенное жилище со стеклянными раздвижными дверями, открывающимися прямо в лесную чащу. Там было так безлюдно, что, бывало, на рассвете к порогу забредали олени. Это был прекрасный маленький дом, к тому же, налоги на владение им были минимальными. Светлане нравилось, что здесь ее никто не сумеет отыскать. Ее финансовое положение было очень шатким. Светлана оставила кое-какие средства в английском банке для Ольги, и помощь со стороны супругов Хаякава обеспечивала Ольге возможность возвращаться в США во время каникул, но было необходимо и зарабатывать деньги, поэтому Светлана активно восстанавливала контакты с книжными агентами и издательствами, пытаясь развернуть продажи своей книги «Далекая музыка» в США. Также она развернула кампанию по восстановлению своего доброго имени.

В феврале 1987 года, десять месяцев спустя после возвращения из СССР, Светлана отправила два письма. Первое было адресовано «давним друзьям и бывшим покровителям». Она жаловалась в нем, что американская пресса представляет ее как «ненавистницу Америки» (имелась в виду, прежде всего, статья Патрисии Блейк в «Тайм Мэгэзин»). «Я никогда не говорила подобного… — защищалась Светлана. — Можете ли вы сказать от своего имени несколько слов в подтверждение того, что… в двадцатую годовщину моего удочерения этой страной… я люблю ее, ПОТОМУ ЧТО я ЛЮБЛЮ мою американскую дочь».

Во втором размноженном в нескольких копиях письме, обращенном просто «к друзьям» и отосланном примерно трем десяткам адресатов, Светлана сокрушалась, что пыталась выстроить свою жизнь как писателя, но ее книги «попали в какой-то порочный круг». Ей не удавалось переиздать две первые книги, и никто не хотел печатать третью. Денег оставалось всего лишь на месяц, и Светлана просила помощи, чтобы содержать свой домик в лесу. «Мне трудно просить у вас милостыню, но я должна продолжать писать. Сейчас наступило самое трудное время во всей моей жизни».

Большинство друзей разозлились и даже были оскорблены, получив от нее письмо с просьбой о материальной помощи. В Америке не принято клянчить деньги. Каждый нуждающийся должен подтереть свои сопли и заработать деньги сам. Но Светлана, отправляя эти письма, действовала в русской культурной традиции. По советскому обычаю было вполне нормально занять денег у друзей и людей своего круга в тяжелой жизненной ситуации. В СССР даже говорили «помочь деньгами» вместо «дать взаймы», подчеркивая таким образом необязательность возврата долга. Светлана не видела ничего дурного в том, чтобы просить о помощи.

Светлана пыталась выяснить, не может ли она получить средства из своего «Благотворительного фонда Аллилуевой», в распоряжении которого до сих пор было 275 тысяч долларов. 200 тысяч она потратила на создание больницы имени Браджеша Сингха и ее содержание в течение двадцати лет. Доклады о финансовом состоянии фонда приходили редко. Может быть, теперь, когда она была разорена, можно было бы передать этот проект кому-нибудь другому? Однако Высший суд графства Мерсер постановил, что несмотря на то, что закон позволял Светлане изменять получателей дохода общества, она не имела права брать деньги для своих нужд, поскольку фонд был создан как безотзывный до конца ее жизни. Поэтому Светлана переназначила пожертвования в адрес медицинского центра в Принстоне и католической школы Стюарт.

Светлана продолжала искать альтернативные источники дохода. В мае того же года она приняла приглашение прочесть лекцию о Горбачеве студентам колледжа Манделана в Чикаго, изучающим курс истории. Кратко свою позицию по Горбачеву она изложила в письме к Филиппе Хилл:

Он хочет «гласности», то есть, открытости, но где же независимые открытые газеты, в которых люди могли бы свободно изъявлять свою позицию? Таких все еще нет. До тех пор, пока они не изменят и не подорвут саму основу своего однопартийного режима и не позволят законно существовать другим партиям, у них не будет никакой «открытости».

А пока это все слова-слова-слова. Но время придет, и, все равно, если не Горбачев, то следующий, кто придет ему на смену, даст ход реальным реформам.