Дочь Востока. Автобиография
Шрифт:
На совещании центрального исполкома ПНП на следующий день после смерти Зии решено было принять слова президента Исхака Хана за чистую монету и надеяться, что дела не разойдутся со словами. Мы согласились поддерживать нынешнего президента, если он будет действовать в соответствии с конституцией и проведет первые за 11 лет выборы в стране.
Однако к нашему глубокому сожалению, Исхак Хан составил временное правительство из прихвостней Зии. Вместо нейтрального непредвзятого кабинета мы увидели тех же представителей коррумпированной системы Зии, для которых честные выборы означали бы потерю власти и всех привилегий. Мы призвали к их отстранению, что сделали и многие другие политические партии, однако наш призыв остался неуслышанным.
Первым
В первые дни после смерти Зии можно было слышать толки — а особенно читать в иностранных газетах, — что моя решимость и народная поддержка ПНП ослабнет после смерти Зии. В течение многих лет люди трактовали мою политическую позицию как желание отомстить за убийство отца. Но они ошибались. Нельзя жить горечью. Горечь разъедает, она не может вести вперед. Моей движущей силой все эти годы оставалось стремление вернуть Пакистан на путь демократического развития при помощи свободных и справедливых выборов.
После смерти Зии мы жили предстоявшими выборами. Каждый день я встречалась с прессой, с аппаратом и активом собственной партии, с партнерами по ДВД. Мы определялись с кандидатами на 207 мест Национальной ассамблеи для всеобщих выборов 16 ноября и на 483 места провинциальных парламентов, выборы в которые назначались на 19 ноября. Приходилось готовить четыре списка. На случай выборов на партийной основе мы предлагали менее известных кандидатов, поддерживаемых партийной символикой, а на случай непартийных выборов — более узнаваемых, более известных.
Карачи наводнили толпы желающих попасть в кандидаты по списку ПНП. В городе не осталось свободных номеров в отелях. Почти 18 тысяч человек предложили свои кандидатуры на семь сотен центральных и провинциальных мест. Чтобы сломать политическую машину Зии. ПНП открыла двери для бывших членов «Мусульманской лиги». Возвращались и собственные беглые, покинувшие партию в 1985 году. Меня просили выставиться на три места — от Ларканы, Лахора и Карачи. Мать должна была вернуться в Пакистан, чтобы представлять меня, когда я буду оправляться от родов. Ее выставили на два места, одно от Ларканы и одно от Читрала в Приграничье.
В конце августа после особенно долгого заседания ДВД я почувствовала дурноту, акушеры провели ультразвуковое обследование плода. Мне казалось, что ребенок во мне почти не двигается. Я же слышала, что плод в утробе должен постоянно шевелиться. Когда я поделилась наблюдением с подругой, она успокоила: «Значит, сын. Мальчики ленивые, малоподвижные». Высказала свои опасения врачу, но тот тоже успокоил: «Ребенок двигается, просто вы очень заняты и не замечаете».
Обследование показало, что в матке слишком мало околоплодных вод, поэтому ребенок стеснен в движениях. Врач сказал, что это следствие малоподвижного образа жизни, долгих заседаний. Кровообращение замедленное, плоду не хватает питания. По настоянию врача я провела следующие четыре дня в постели, читая Асифу в алфавитном порядке детские имена на урду. После этого врач велел мне лежать по часу каждое утро и каждый вечер, концентрируясь на движениях ребенка. В противном случае он пригрозил госпитализацией. Раз в четыре дня я должна была появляться в больнице для проверки состояния плода. «И приготовьтесь: в любой момент, возможно, придется прибегнуть к кесареву сечению». Видя обеспокоенность медиков, я тоже забеспокоилась, пригласила мать, и через две недели она прибыла в Карачи.
Состояние ребенка внесло дополнительное напряжение в мою и без того напряженную жизнь. Каждый четвертый день я в сопровождении Асифа направлялась в клинику, выбирая более спокойные вечерние часы. Я быстро привыкла к изменению
привычного графика жизни. Медики не находили отклонений, и я тут же возвращалась домой. В течение трех недель я вела размеренную жизнь, проводя дни в партийной работе, вечером возвращаясь в наш новый дом.Во время рутинного обследования 19 сентября врач сказал мне, что ждать мне еще три недели, поэтому я не ожидала ничего необычного в следующий вечерний визит в клинику. Но доктор Сетна сказал, что мне следует остаться на ночь, потому что с утра предстоит операция.
Я даже почувствовала некоторое облегчение оттого, что ожидание наконец завершилось. Однако внезапность решения врача затруднила мне задачу оповещения родственников. Моя подруга Путчи рванулась по пустынным улицам Карачи, сообщить матери, захватить мой детский набор и специальную молитву, подаренную Ясмин для благополучного разрешения от бремени. Путчи доставила в клинику также Мириам панджа, подарок друга Асифа. Это засушенный цветок, который опускают в воду, и, как верят многие мусульмане, впитывая влагу, он впитывает и боль, облегчает роды. Асиф всю ночь провел в больнице, беспокойно расхаживая по коридору, охраняя меня.
Утром появился доктор Сетна.
— Не будем тянуть, — сказал он. — Перед входом уже собралась толпа.
Как они узнали? Я выбрала для родов демократичную больницу в Лиари вместо дорогих элитных клиник Карачи. Здесь практиковал врач, который мне нравился, кроме того, Лиари много значит для меня лично, это место связано с нашими радостями и печалями, с последними выступлениями отца. Здесь режим травил меня слезоточивым газом, здесь мы с Асифом устроили свадебный прием. Бедняки Лиари много перенесли за годы господства Зии, меня с ними многое объединяет. Кроме того, я полагала, что мои роды в здешней больнице помогут населению преодолеть страх перед медициной, уделять больше внимания своему здоровью. Но как они проведали? Неужели разведка все еще следит за каждым моим шагом и докладывает своему начальству о всех моих передвижениях… Меня уложили на каталку и укрыли с головой, чтобы кто-нибудь случайно не узнал в коридоре; повезли в операционную. В соседней комнате мать Асифа и еще несколько родственников читали из Корана суру Мириам, традиционное «обезболивающее средство».
Асиф очень хотел сына. Почти все, с кем я в последние месяцы разговаривала, предвещали мне сына. Скорее всего потому, что сын в Пакистане считается добрым знаком. У отца моего три внучки и ни одного внука. Мой ребенок — первый из его внуков, рожденный на земле Пакистана. Я, однако, разговоров о мальчике не поддерживала. «А чем плоха девочка?» — парировала я обычно. Но разговоры не прекращались.
За несколько месяцев в доме кузины Фахри после Куран хани я почувствовала на лице какие-то брызги.
— Что это? — спросила я, стирая влагу с лица.
— Поздравляем с сыном! — закричали женщины. — У тебя будет сын!
— С чего это вы взяли?
— Мы спрыснули тебя сзади солью. Ты стерла с губ, что означает усы. То есть мальчик. Если бы девочка, то ты бы лоб вытерла или глаза.
Вот такая диагностика.
Но 21 сентября всякое дальнейшее гадание стало излишним.
— У нас сын, — услышала я гордый, довольный голос мужа, очнувшись от наркоза. — И вылитый я. — Больше я ничего не разобрала, снова погрузившись в забытье.
В следующий раз пришла в себя от взрыва петарды или какой-то шутихи под окном. Там фейерверк, барабаны, пение, крики «Джайе Бхутто!» Народ празднует рождение наиболее политически «нагруженного» младенца Пакистана.
Мы умышленно держали в тайне предполагаемую дату рождения ребенка, чтобы не дать возможность Зие манипулировать датой выборов. Медицинский персонал сообщал, что агентура военных пыталась получить доступ к моим медицинским документам, но я с согласия врача держала их при себе. Ошибочные прикидки придворных мудрецов Зии выдали 17 ноября, и Зия назначил выборы на 16-е.