Дочь Востока. Автобиография

Я успешно противостояла попыткам заставить Организацию исламских государств исключить из своего состава Пакистан за то, что население его избрало женщину премьер-министром. Религиозные авторитеты разных стран клюнули на лакомую приманку, от них посыпались фатвы, по-разному толкующие вопрос. К несчастью для меня, крупный саудовский религиозный деятель, слепой Шейх Баз, объявил женщину во главе исламской нации явлением антиисламским. Однако в Йемене, Сирии, Египте, Ираке, правительства которых меньше ослеплены шорами религии, мне вынесли более благоприятные «приговоры».

В 1989 году Усама бен Ладен еще не основал свою «Аль-Каиду», но именно тогда я впервые услышала его имя. Он выделил средства на подкуп парламентариев с целью вынести мне вотум недоверия и свергнуть мое правительство. После изгнания советских войск из Афганистана он вернулся в Саудовскую Аравию, куда к нему и обратились пакистанские разведслужбы — с которыми он был давно и тесно связан — после того, как я установила над ними контроль. Бен Ладен выделил круглую сумму в 10 миллионов долларов, чтобы отстранить меня от власти и заменить демократию теократией.

Афганистан отошел на задний план, и бен Ладен вмешался в политику в Пакистане. Для зрячих это было бы ясным знаком, что его цель вовсе не ограничивается поддержкой священной войны против оккупации коммунистами исламской страны. Целью этого фанатика является создание громадного мусульманского халифата на территории Европы, Азии и Африки.

Некоторые в это могут не верить, но очевидным является факт, что бывшие друзья Америки ныне обратили оружие против своих вчерашних благодетелей. Почему-то они воображают, что в два счета разобьют Соединенные Штаты, забыв, как бестолково толклись у врат оставленного советскими войсками Кабула.

Примерно в это время мне сообщили, что в Пакистан из Саудовской Аравии прибыл самолет с грузом манго. Поскольку в Саудовской Аравии растут финики, а манго не произрастает, возникли естественные подозрения. Полицейская разведка сообщила, что ящики в самолете содержат не манго, а деньги. Я полагала, что король Саудовской Аравии Фахд относится ко мне благосклонно. При встрече со мной он хвалил моего отца, вспоминал, как пытался спасти его жизнь. Памятуя об этом, я послала к нему министра юстиции, спросить «не гневается ли он на дочь свою, посылая деньги на поддержку ее противников». Король заверил моего посланца, что деньги эти никоим образом не связаны с официальными кругами Саудовской Аравии. «Некоторые у нас здесь заразились афганским джихадом и шлют свои личные деньги», — добавил король. Один из советников короля указал, что деньги исходили от Усамы бен Ладена. Я отправилась в посольство США и связалась по телефону с президентом Джорджем Бушем. Я сказала ему, что некоторые военные, поддерживавшие моджахедов, пытаются свергнуть мое правительство с помощью экстремистов, что в Пакистан из-за рубежа ввозят деньги для этого. Упомянула и имя Усамы бен Ладена.

Вотум недоверия, 1 ноября 1989 года выдвинутый на голосование ИДжИ при поддержке разведслужбы и Усамы бен Ладена, не добрал двенадцати голосов. Голосование это послужило прецедентом, заложило основы нечистых манипуляций, не изжитых в Пакистане и по сей день и влияющих на события во всем мире.

Визит в армейский штаб. Меня принимает генерал Ас-лам Бег. Без особенных предисловий он объясняет мне, что, если армия видит, что ей угрожает нападение противника, она имеет все основания нанести упреждающий удар. Это называется «наступательная оборона». В данном случае «наступательная оборона» должна принести нам Сринагар, столицу удерживаемого Индией Кашмира. Снова всплывают пресловутые «закаленные в битвах сто тысяч муджахид-дин», готовые помочь нам в два счета захватить Сринагар. Усама бен Ладен предложил тех же самых моджахедов королю Саудовской Аравии Фахду, когда Ирак напал на Кувейт в 1990 году. Как и я, король Фахд отверг предложение, что вызвало открытую вражду бен Ладена к дому Саудов.

— Премьер-министр, вам надлежит лишь отдать приказ, и ваши воины возьмут Сринагар, и вам достанется неувядаемая слава и лавры победителя.

Я смотрю на генерала и полагаю, что он совсем утратил чувство реальности. «Закаленные в битвах сто тысяч муд-жахиддин» — пестрая разноплеменная толпа пакистанцев, афганцев, арабов и иных, с переменным успехом участвовавших в стычках в годы «афганского джихада». Они готовы принять участие в восстании в Кашмире. Мне эта идея не по душе, я напрочь отказываюсь от авантюры вмешательства извне.

После этого разговора у меня создалось впечатление, что армейское командование подпало под чрезмерное влияние генерала Хамида Гуля и других афганских ветеранов. Они видят себя спасителями мусульманского мира, но не желают обращать внимания на очевидные обстоятельства. Советскую армию изгнали из Афганистана не боевые вопли джихадистов, а американские «стингеры», а главное — международный капитал, международная дипломатия и политика. Слушая льстивые генеральские байки о боевой славе, я представляла себе позор, которым покрыла бы себя моя страна, если бы я согласилась на эту безумную выдумку. Я попыталась внушить генералу возможные последствия полномасштабной войны с Индией, но, похоже, безуспешно.

Генерал Бег не оставил попыток отклонить вмешательство невоенного правительства в командование и позже выступил с предложениями изменить правила вступления в войну. Мой министр внутренних дел не слишком дипломатично напомнил генералу: «Решение о вступлении страны в войну принимают политики, потому что они уполномочены на это народом». В помещении воцарилась мертвая тишина. Привычные «правила хорошего тона» требовали заискивания гражданских перед генералами, которые открыто, не скрывая этого, презирали политиков. Я пригласила генерала Бега на чашку чаю. Нельзя было не заметить во время этого чаепития, что генерал и сам внутренне исходил кипятком, что он не забудет обиды и постарается отомстить. К несчастью, впечатление мое не оказалось обманчивым.

Генералы прибегли к конституционным, техническим и политическим средствам оказания давления на кабинет и создания помех его деятельности. Президент имел право распустить правительство согласно восьмой поправке к конституции, дамокловым мечом висевшей над нашими головами. Наваз Шариф в Пенджабе только что не объявил правительству войну. Мне они отравляли жизнь и мешали работать, применив индивидуальный, рассчитанный на меня метод.

Нападки на меня не ограничивались сомнениями в моей религиозности, в моей преданности Пакистану или в моей независимости от Вашингтона. Согласованная кампания против меня, моей личной репутации и репутации моей семьи началась еще до моего избрания. Задолго до того, как эти методы получили хождение в Европе и Соединенных Штатах, пакистанские разведслужбы применили «политику подрыва персонажа», программу мероприятий, рассчитанную на то, чтобы запятнать мое имя и доказать, что мое правительство коррумпировано. Главной целью этого заговора оказался мой муж-бизнесмен. Конечно, следует признать, что такие методы практически невозможно применить против премьера-мужчины.

Политика эта оказалась весьма эффективной. Хотя ничего конкретного доказать не представлялось возможным, нашим противникам удалось создать общую негативную атмосферу. Несмотря на то что проверка генерального аудитора раскрыла факт незаконного использования государственных фондов для финансирования направленной против меня деятельности, я до сих пор сталкиваюсь с последствиями этой кампании.

Несмотря на годы юридического преследования и внесудебной травли со стороны сменявших друг друга пакистанских диктаторов в попытках запятнать мою репутацию, ни одно выдвинутое против меня и моего мужа обвинение не выдержало испытания судом. Но как только разваливалось одно обвинение, выдвигали другое. Один суд принимал залог, другой отвергал. Мне и мужу приходилось тратить столько времени на судебные тяжбы, что некогда было работать. Это, однако, и являлось целью клеветников. Нас выжимали из политики, чтобы перейти к военному правлению.

Разведслужбы и их союзники стремились уничтожить не только меня, но в моем лице и демократию в Пакистане. Демократия несовместима с их представлением о жизни, она всегда мешала военным диктаторам.

Демократические силы Пакистана всегда жили под страхом применения президентом пресловутой восьмой поправки. Собственно говоря, каждое правительство, начиная с 1985 года, распускалось, включая Джунеджо, Наваза и меня, при помощи стандартного обвинения в «неспособности и коррупции» без всяких доказательств и обоснований. Мое правительство сместили 6 августа 1990 года под шумок иракского вторжения в Кувейт двумя днями раньше. Питер Дженнингс, модератор новостей Эй-би-си, метко обозначил это действие как «организованный военными переворот под конституционным соусом». И снова дом премьер-министра окружили войска.