Дочь врага для Темного

Но обмануть такого человека невозможно. Все равно что упасть с шестнадцатиэтажного дома и остаться в живых, так что не мудрено, что мужчина гулко прошептал мне:

— Доброе утро, цветочек. А я тут на охоту сходил и раздобыл нам дичь, садись, — а телефон запрятал в карман брюк.

Ага, охотничек нашелся. Небось опять в своем погребе нашел что-то. А может там вообще бункер с работающим холодильником. Я бы точно не удивилась.

— Доброе утро, — вот только при взгляде на мужчину…я бы так точно не сказала. Потому что смотрелся он не так уверенно, скорее надломленно. Всклоченные темные волосы и испарина на лбу создавали впечатление, будто бы он бегал несколько часов на жаре. Взгляд мутный и подернутый какой-то глубокой печалью.

На столе и правда была дичь. Кролик, а может еще кто — сейчас и не сказать, консервированные овощи, вода в бутылках и водка. Опять проклятая водка.

Не сводя подозрительного взгляда, уселась за стол. Живот скручивало болезненными спазмами от голода, разумеется, со вчерашнего обеда ничего не ела.

— Спасибо, — прошептала и начала есть, стараясь не выдать то, насколько я голодна. Темный едва заметно кивнул мне.

— Мы не на приеме у королевы, можешь есть нормально, — хмыкнул и продолжил поедать мясо, цепляя куски руками. Приборов и правда не было, но зато был отменно приготовленный завтрак.

Рашидов налил водки мне и себе. Колкий взгляд жадно следил за каждым моим движением, так что трапеза давалась с трудом. Он словно хотел ощупать каждый сантиметр тела. Жар в груди нарастал, все протестовало против такого открытого «поедания».

— Пожалуйста, можете не смотреть на меня так, — не выдержала, потому что кусок в горло не лез.

— Можешь. И нет, не могу.

Думала, что задохнусь от эмоций, но решила не усугублять. Зайдем с другой стороны.

— Мне надо позвонить, — прошептала хрипло и сжала в руке кость.

— Нет, — взгляд потемнел еще больше, мужчина вытер руки какой-то тряпкой и налил себе еще водки. К своей я не притронулась. — Выпей со мной.

— Я не пью.

— Не прошу напиться, прошу помянуть со мной.

— Я прошу позвонить, но мои просьбы остаются без ответной реакции.

Мужчина стукнул кулаком по столу и прошипел, глядя мне в глаза:

— Пока это невозможно, но как только станет безопасно для твоих звонков — позвонишь.

От страха душа ушла в пятки, я откинулась на спинку дряхлого стула и в ужасе смотрела на то, как раздуваются от злости ноздри, как играют желваки, как собираются морщинки у глаз. Все это смутно напомнило мне реакцию человека, вспоминать о котором сейчас хотелось меньше всего. Потому что, судя по часам на руке, я уже в полной заднице. И он из-под земли меня достанет сам за открытое неповиновение.

— В этот день умерла почти вся моя семья, я прошу помянуть и все.

То, каким тоном была сказана эта фраза, практически сносило волной печали. Мужчина наклонил голову к столу. Движения смазанные и расслабленные. Отрешенные.

Я осторожно взяла стакан в дрожащие руки.

И у тебя есть слабость, Темный.

— Бог забирает лучших.

— Тогда я бессмертен, — отрезал Рашидов и залпом выпил все содержимое стакана.

Глаза в глаза. Я пригубила водки и ощутила огонь во рту. Агония пронеслась по пищеводу. Зажмурилась, ощущая, как закладывает уши от непривычных ощущений. Это не водка. Это самогон.

А когда открыла глаза, столкнулась лицом к лицу с Темным, который протянул ко мне широкую ладонь и коснулся костяшками щеки. Невесомо цепляя мягкую кожу.

— А что так опечалило твои яркие глаза? Почему они не горят жизнью?

Так проникновенно смотреть мог только Темный. Да, теперь я понимала, что значит заглянуть в душу, он словно проникнул в каждую клеточку моего тела. И задал главный вопрос. Неужели во мне так заметна печаль? Раньше казалось, что я удачная актриса. Но, видимо, на деле актриса погорелого театра.

— Все в порядке.

Стул издал скрипящий звук, потому что массивная фигура резко отодвинулась от стола. Ножки застонали от нагрузки. Темный шатко встал и начал приближаться ко мне.

— Я видел твой взгляд, такое бывает только у жертв насилия. Назови имя, и завтра его не будет существовать на этой планете.

— Меня…никто не обижает, — почему так сложно смотреть ему в глаза и говорить то, что нужно?

— Лжешь, — придвинулся еще ближе, прожигая своими изумрудами. Губы коснулись щеки, невесомо скользнули к скуле. Из меня вырвался рваный вдох. Кровь будто воспламенилась в венах, а мысли перестали складываться в цепочку. — У тебя глаза воинственно настроенной маленькой девочки. Ты не можешь дать отпор, словно что-то мешает тебе. И это что-то давит, вынуждает на поступки, совсем тебе не характерные, — тяжелое дыхание обжигало кожу, сводило с ума.

Хриплый голос мягко обволакивал и уносил в сети, откуда выбраться самой невозможно.

— Ты борешься, порой из последних сил, но в глазах читается поражение. Что за война? И почему ты одна? — мягкое касание к шее, и вот уже шершавые пальцы скользнули по ключице. — Такая нежная девочка.

Нет, я не скажу тебе ни слова. Нет, нет! НЕ пущу в голову. Нет!

— Нет войны, — выдохнула и зажмурилась.

Есть только мое бесконечное поражение.

— Ты мне скажешь сама, — губы напротив моих шептали эту фразу, а у меня по телу мурашки табуном прошлись. Предательские мурашки. И трепет, пронзивший до кончиков пальцев. — Когда придет время, а оно придет, — зацепил израненные губы, и от небрежного касания тело погрузилось в жар.

Просто касание. Мята и сигареты, и такой же безумный запах стойкого одеколона, приправленный мужским ароматом. Безумный, как и хозяин.

Боже. Что он делает со мной? Я в ужасе распахнула глаза и столкнулась с буйством стихии во взгляде. Он приручал. Давящий ком в горле душил, а внизу живота давно расползлась магма. Меня тянуло к нему, сколько бы я не отрицала этого.

Рашидов давал привыкнуть к своей близости, а может и просто старался сделать все, чтобы я сама захотела продолжить? Потому что я ощущала все слишком ярко, слишком пошло, слишком не для меня. Так не бывает. Неосознанно сжала бедра, что не ускользнуло от внимания Темного.

Он не давил, но обозначал границы. Уверена, задайся он целью выведать информацию — я бы уже заговорила. Сломить — вот она я, а вокруг никого, кто сказал бы хоть слово против. Насилуй/убивай без разницы что.

— Не бойся меня, огонь может сжечь, а может согреть, — тяжелая ладонь опустилась на щеку и повернула голову на свет.

Слишком горячая рука. Маленькие капельки пота собирались на широком лбу мужчины и скатывались тоненькими дорожками вниз. Ему надо в больницу, теперь я это понимала лучше.

— Когда все закончится, вы меня отпустите? — это мой главный вопрос, да, черт возьми. И самое страшное, что я не нуждаюсь в ответе, потому что давно прочитала в глазах Рашидова. Он молчал и смотрел, алчно вбирая мои эмоции. Смакуя. Страх.

Скрип половицы — единственное, что было слышно. Молчание сдавливало невидимую веревку на шее. С каждой секундой все сильнее.

— Ты ведь умная девочка, и сама все понимать должна, — улыбнулся и вновь сковал наши запястья. — Если ты хочешь в туалет или в душ, то только вдвоем.