Дочери Ганга
Шрифт:
– А чем мне лучше? Мой ребенок тоже еле живой! Что я ему даю? Несколько кусочков лепешки, размоченной в чае! Это ей хорошо! – Малати кивнула на Сону, которая не вмешивалась в их разговор. – Она не похожа на нищенку, а ей подают, как нам двоим, вместе взятым, а то и больше! Эй, слышишь! Тебе не надо сидеть с нами, тебе стоит пойти к ним!
Она кивнула на стайку женщин в ярких сари, с алыми, как цветы рододендронов, губами, густо насурьмленными бровями и ресницами, высматривающих и завлекающих мужчин. Случалось, неугомонные мальчишки свистели и громко хохотали им вслед, тогда как мужчины, те, что в своем кругу
Она не ответила Малати, лишь ниже склонилась над Латикой, прикрыв ее личико от жаркого солнца. Если б вот так же можно было бы защитить дочь от жестокой судьбы!
День в самом деле выдался неудачный: три пайсы у Малати, две – у Падмы. Только Сона собрала целых четыре анны. Пересчитав милостыню, Падма сокрушенно вздохнула.
– Что делать? Я задолжала Бриджешу за целых пять дней! Он с меня шкуру сдерет! Даже если я отдам все, что заработала сегодня, это мне ничем не поможет. Я не покрою долг, да к тому же останусь без еды! И Виру тоже!
В голосе женщины звучали истерические нотки, но Малати не прониклась ее горем. Деловито завязав деньги в уголок сари, она встала, с трудом выпрямляя затекшие ноги. Она была должна Бриджешу всего две пайсы, да и на ужин должно было хватить.
Хотя они с Падмой никогда не были дружны, Сона протянула ей две анны – половину заработанного.
– Отдай Бриджешу, сколько посчитаешь нужным, а на остальное купи еды.
Падма недоверчиво смотрела на деньги. В их среде не было принято помогать друг другу. Чаще всего в мнимом сочувствии скрывался подвох, так же как костыль легко превращался в дубинку.
– Почему ты даешь мне деньги? Что ты за это хочешь? – с тихой тревогой спросила она.
– Мне просто жаль тебя.
– Надо же, какое великодушие! – вмешалась Малати, чье лицо исказилось от жадности и зависти. – Не верь ей, Падма! Никто никогда и ничего не делает даром!
Сона повернулась к ней:
– А люди, что подают нам милостыню?
В ее лице было столько наивности, что Малати расхохоталась.
– Таким образом они выражают свое презрение, унижают тебя! Платят дань богам, чтобы не очутиться на твоем месте!
Она собиралась еще что-то сказать, но вдруг замолчала. Сона увидела, что к ним приближается Бриджеш. Быстро забрав у Соны деньги, Падма сжала их в кулаке.
– Много собрали? – деловито спросил мужчина.
Малати протянула две пайсы. Падма колебалась, не зная, сколько отдать в счет долга.
– Что там у тебя? Небось, целый латх? [105] – с издевкой произнес Бриджеш.
Женщина разжала ладонь, и он сгреб все, что там было. На глазах Падмы заблестели слезы.
105
Сто тысяч рупий.
– Неужели нельзя оставить ей хотя бы немного? – прошептала Сона.
– Она должна мне! – рявкнул Бриджеш, одновременно поворачиваясь к той, что посмела с ним спорить.
Глаза Соны были глубоки, как ночное небо, густые волосы струились подобно темной реке. В ней было столько благородства и чистоты, что мужчина
невольно замер. Это не укрылось от Малати, и она зашипела:– Падма солгала! Сегодня ей удалось заработать только две пайсы, остальное дала ей она!
Женщина ткнула пальцем в Сону, и Бриджеш нахмурился.
– Это правда?
– Да. Почему бы мне ей не помочь?
Хотя лицо мужчины недовольно скривилось от такой дерзости, было видно, что он колеблется, не зная, что делать.
– За тобой, – наконец сказал он Падме, – по-прежнему долг. А ты, – обратился он к Соне, предварительно окинув ее долгим взглядом, не обещавшим ничего хорошего, – пойдешь со мной.
Когда мужчина и женщина удалились на значительное расстояние, Малати удовлетворенно произнесла:
– И поделом ей! Такой, как она, нечего делать среди нас!
Сона чувствовала себя так, будто посреди жаркого дня ее вдруг обдало ледяным ветром. Грудь стеснило от предчувствия чего-то очень нехорошего. Бриджеш был не просто жестоким человеком, его жестокость сочеталась с полным бездушием и беспросветной алчностью.
Она пошла за ним, потому что боялась ослушаться, потому что у нее на руках спала Латика. Сона замерла перед Бриджешем, точно вытесанная из камня статуя. Сейчас в ней жили только глаза.
– Если одни будут отдавать заработанное другим, у стен храма появится много лишних людей. А лишние люди мне не нужны. В этой жизни каждый имеет только то, что в состоянии взять, и не больше. Иные сражаются за клочок иссохшей земли и чашку скверной воды, живут, как звери, и умирают, как насекомые, а другие правят целыми государствами, – назидательно произнес Бриджеш.
Сона подумала о том, что если ее удел – жить в государстве, которым правит он, то лучше умереть. Она напряженно ждала, что будет дальше, и тогда он, усмехнувшись, добавил:
– Думаешь, я стану тебя наказывать? Нет. Этот случай просто расставил все по своим местам. Эти девки, одной из которых ты дала деньги, а другая тебя выдала, – жалкие побирушки, ни одна из них не стоит даже пайсы. Иное дело ты. Тебе в самом деле нечего сидеть у стен храма Шивы, где на тебя глазеют мужчины. Я отведу тебя в храм, который принадлежит мне. Ты горда и красива, и я не намерен делить тебя с кем-то!
В сердце Соны будто впилась пиявка.
– У меня есть муж!
– И где он?
Подумав, Сона ответила:
– Нас разлучили злые силы.
– Полагаю, навсегда, – удовлетворенно произнес Бриджеш и добавил: – Впрочем, если он вернется, пусть померяется силой со мной!
Сона представила толпы подчинявшихся ему калек и уродов, то ли человекоподобных зверей, то ли людей, наделенных чертами животных. Облепившие храм Шивы, они напоминали болезненные наросты и язвы. А разве было когда-то, чтобы разложение и смерть не побеждали красоту и жизнь?
– Я подумаю, – прошептала она, пытаясь выиграть время.
– Я уже подумал и решил за тебя! – он повысил голос. – Нынешней ночью ты будешь спать на моей циновке. Жди меня здесь!
С этими словами он удалился, чтобы продолжить сбор дани. Он и помыслить не мог, что она уйдет, разорвав невидимые, но прочные путы.
Сона тоже сомневалась в этом и все же решила сбежать. Она давно собиралась это сделать. Ей была невыносима мысль о том, что когда-нибудь Латика поймет, что ее мать – нищенка, побирушка.