Дочери Лалады. (Книга 2). В ожидании зимы

– Не любишь, – тихо и сипло всхлипнула девочка, плаксиво кривя личико, остававшееся хорошеньким, даже несмотря на синяк. – С тех пор как приехала эта твоя… Ждана, – Любима произнесла это имя с неприязненным усилием, – ты обо мне почти не вспоминаешь… Ты спешишь по вечерам к ней, а со мной почти не бываешь…

На несколько мгновений Лесияра озадаченно онемела. Она никак не думала, что воссоединение с любимой женщиной ударит по её отношениям со столь же любимой младшей дочкой… Хотя, впрочем, ревность Любимы была вполне понятна и естественна: с рождения маленькая княжна привыкла быть единственной хозяйкой сердца своей родительницы, а потому сочла Ждану своей соперницей. В этом было и что-то от чисто женской ревности, а не только дочерней. Лесияра вздохнула: кажется, Любима росла заядлой собственницей. Какие же муки будет причинять ей любовь, когда она вырастет!

– Дитя моё, со Жданой я не виделась много лет и очень по ней соскучилась, – сказала княгиня мягко. – Вот и не могу с нею наговориться всласть… Прости меня, родная. Ежели тебе показалось, что я забыла тебя, то это не так, поверь! Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя покинутой… Я постараюсь всё исправить.

Любима, хмурясь и постанывая, отвернулась на бок и уткнулась в уголок подушки.

– Ничего уже не исправишь, государыня, – пробурчала она. – Всё пошло не так… Всё испортилось. Этот Радятко… злой. Он нарочно опрокинул салазки, чтобы я упала и ушиблась, а когда я его спросила, зачем он это сделал, он меня стукнул по носу… А потом ещё раз ударил – в грудь, я аж дышать не смогла. И снова хотел бить, но Ясна ему не дала… Он плохой, государыня, а значит, и Ждана такая же, а ты не видишь этого!

Лесияра насторожилась. Сгущала ли Любима краски нарочно, или же с Радятко действительно было что-то не так? Неладное мерещилось княгине смутно, и она не могла понять, что же именно не нравилось ей в старшем сыне Жданы. Какой-то он был замкнутый, угрюмый, резкий, дерзкий, нервный. Но мало ли тому могло найтись причин? Потеря отца, обратившегося в Марушиного пса, беременность матери от Вранокрыла и её замужество (при мысли о владыке западных земель Лесияра снова содрогнулась, яростно стиснув зубы и кулаки), ужасы, которые мальчику довелось увидеть во время путешествия в Белые горы (жестокость Северги могла потрясти не только ребёнка, но и взрослого)… В конце концов, ему могло быть здесь просто не по себе. Лесияра даже была готова допустить, что он боялся её или женщин-кошек вообще. С другой стороны, Мал вёл себя совершенно иначе, не дичился и держался молодцом, хотя перенёс всё то же, что и Радятко… Он казался добрым, чутким и открытым мальчиком, а вот Радятко – с чудинкой. Разгадать бы её, эту чудинку, пока не поздно…

– Радятко, наверно, просто ещё не оправился после всего, что ему довелось пережить, – сказала Лесияра, склоняясь и пытаясь заглянуть дочери в личико. – Может быть, он напуган чем-то, или ему у нас не нравится… Не торопись думать о нём плохо. Мы обязательно разберёмся, что с ним такое. Обещаю тебе, он тебя больше не тронет.

Под мягким нажимом её руки Любима повернулась к ней лицом и села в постели. Тряпица упала с её головы, и Лесияра, ласково понуждая девочку снова лечь, приложила к её лбу свежего снега.

– Как твоя головка? Сильно болит?

– Сильно, – жалобно скривившись, ответила княжна. – Вытошнило меня… Ясна сказала, это от удара… Государыня, скажи правду: кого ты больше любишь – её или меня?

В этот миг дверь тихонько приоткрылась, и в комнату осторожно скользнула Ждана. Вид у неё был огорчённый и встревоженный, а при виде кровавого полотенца, синяка и снега на лбу у Любимы стал и вовсе испуганным.

– Я Радятко уже отругала, – сказала она. – Негодник такой… Совсем от рук отбился. Он и Яра мог поранить, а ему нельзя ни царапинки! Хорошо хоть укутан был в семь одёжек, это и спасло… Мал, умница, его закутал. Любимушка, маленькая, как ты? Больно тебе, вижу… Ну, ничего, государыня тебя вылечит, она и не такие раны-хвори излечивала.

Лесияре вдруг пришло в голову: а вдруг и Радятко просто-напросто ревнует свою мать, как Любима? А княжна, сморщившись, отвернулась и слезливо потребовала:

– Уходи… Государыня, пусть она уйдёт!

В ответ на растерянный взгляд Жданы Лесияра могла только вздохнуть.

– Ждана, ладушка, выйди на время, – как можно мягче проговорила она. – Сейчас так будет лучше. А о Радятко мы с тобой ещё поговорим.

– Да, государыня, – пробормотала Ждана и выскользнула из комнаты так же тихо, как вошла.

Оставшись наедине с дочерью, Лесияра задумалась. Нелегко будет с детьми… Хоть загадывать наперёд и не следовало, особенно сейчас, когда всё было так шатко и непонятно – мир или война? – но мечталось княгине взять Ждану в жёны, а это значило, что дети любимой станут и её детьми. Мал освоится и приживётся, он парень гибкий, здравомыслящий и жизнерадостный, Ярослав ещё совсем кроха – вырастет и не вспомнит, что жил когда-то на западе… Любима и Радятко – вот основная головная боль.

И одна из этих «болей», драгоценная и нежно обожаемая Лесиярой, снова упрямо села в постели, скинув охлаждающую тряпицу со лба, и потребовала ответ на свой вопрос:

– Государыня, ты так и не сказала… Кого из нас ты больше любишь?

– Счастье моё, – вздохнула княгиня, – у меня духу не хватает тебе врать, поэтому скажу, как есть. Я люблю тебя больше всех на свете… и Ждану люблю так же сильно.

– А как же моя матушка? – спросила Любима, угодив Лесияре в сокровенную боль. – Её ты уже разлюбила?

– Доченька, твою матушку я как любила, так и люблю, – промолвила княгиня, чувствуя, как со дна её души всколыхнулась старая печаль. – И никогда не забуду. Её место в моём сердце не занять никому.

– Я не понимаю… Ежели ты любила мою матушку очень-очень крепко, Ждану ты не могла полюбить так же, – заявила княжна. – Чтобы её полюбить её, ты должна разлюбить матушку… Любить можно только одного человека.

– Да почему же, Любима? – возразила Лесияра, ласково укладывая дочь на подушку и терпеливо восстанавливая на её лбу примочку со снегом. – А ну-ка, ложись, непоседа… Вот так, умница. Так вот, чтобы полюбить кого-то, вовсе не обязательно разлюбить другого. Сердце – оно большое, в нём способно поместиться очень много любви. Может, когда-нибудь ты поймёшь… Когда подрастёшь.

– Почему, чтобы что-нибудь понять, мне надо вырасти? – с какой-то недетской горечью проговорила Любима. – Почему не сейчас?

– Потому что эта истина – из тех, которые даже не все взрослые могут осознать, – сказала княгиня.

Закусив губку, Любима задумалась, а потом промолвила:

– Нет, государыня… Я не могу так. Наверно, я ещё маленькая и не понимаю. Коли любишь меня, то люби, а ежели её ты любишь более, то и ступай к ней… Выбери кого-то одного! Я не могу делить тебя с нею. Мне нужна вся твоя любовь, а не половинка!

Наверное, все Белые горы по своей высоте и протяжённости не могли сравниться с тем количеством терпения, которое требовалось сейчас Лесияре. На неё накатила вдруг такая усталость, что губы сами сомкнулись и долго не могли открыться. Щёлкнув пальцами, она подозвала служанку и знаком показала: «Принеси выпить». Та кивнула, поклонилась и уже устремилась исполнять поручение, но Лесияра задержала её.

– Покрепче, – удалось выговорить ей.

Поднос с кубком и кувшином, полным хмельного мёда, встал на стол. Лесияра налила полный кубок и выпила не отрываясь.