Дочери Лалады. Повести о прошлом, настоящем и будущем
Шрифт:
Но что приковывало её взор к охотнице с севера? Рыжая белогорянка сама не могла толком понять, чем Брана зацепила её внимание. Странное чувство жгуче ворочалось под рёбрами, но Ильга принимала его за раздражение. Да, бесила её эта особа! Всё в ней было возмутительным: и волосы цвета белого золота, и синие с лиловым оттенком глаза, в которых жизненный опыт охотницы на китов смешивался с почти детским простодушием, и это пузико (чревоугодников Ильга не уважала), и этот вызывающий красный кафтан... Ох уж эти северянки! Любили они повыпендриваться, пощеголять богатством своего края – этого у них было не отнять. Но если ты живёшь там, где полным-полно алмазов – хоть палкой их из земли на каждом шагу выкапывай, это же ещё не значит, что можно вести себя вот так нагло?..
Внезапно накатившей слабости Ильга решила не придавать значения, хотя к обморокам она была, вообще-то, совсем
Впрочем, с девицей ещё приходилось о чём-то болтать, что Ильге удавалось не без труда. Эта наглая северянка испортила ей всё настроение. Присев под необъятной старой сосной, Ильга услышала по другую сторону огромного ствола знакомый окающий говорок.
– Да, круглый год в этих пещерах лёд не тает. Это Подземная Дева стужу наводит. Но нельзя там долго мешкать – взять или положить, что надо, да и убираться поскорее.
– А почему? – спросил девичий голосок.
– Заморочить Дева может, сна нагнать. Ляжешь, задремлешь – и не проснёшься больше. Замёрзнешь.
Похоже, Брана была куда успешнее Ильги в развлечении своей девицы беседой. Рыжая кошка с возмущением поймала себя на том, что сама заслушалась этими северными преданиями: девушка, с которой она сюда пришла, уже поглядывала на неё удивлённо. Её взгляд как бы спрашивал: «Ну, что же ты? Так и будешь молчать, как рыба?»
– Пойдём-ка отсюда, – поднялась Ильга. – Я знаю одно местечко получше этого.
В эту Лаладину седмицу она так и не повстречала свою ладу.
Жила рыжая кошка в Зверолесье – землях, что граничили с Севером. Её родительница служила начальницей лесного хозяйства в окрестностях города Малинича, две старшие сестры-кошки трудились вместе с родительницей и уже обзавелись своими семьями, сёстры-девы тоже устроились благополучно, и только Ильга пока не нашла свою суженую. Своё место в жизни она тоже искала, успев перепробовать много занятий: то по плотницкому ремеслу работала, то нанималась на какое-нибудь строительство, даже деревянную посуду расписывала в ложкарной мастерской. Любила она дерево – работать с ним, мастерить из него что-нибудь красивое и полезное. Живые деревья ей тоже нравились – послушать шелест, прислониться к коре, вдохнуть смолистый запах... Но просто следить за порядком в лесных угодьях, как родительница и сёстры, ей казалось скучновато. Больше по душе ей было, когда из её рук выходила какая-то вещь, будь то стол, резной деревянный наличник, расписная братина или даже просто гладко выструганная доска. Дерево – тёплое, весёлое, лёгкое, хоть и не такое долговечное, как камень, а тяжеловесный задумчивый холод каменных изваяний Ильгу не привлекал. Она даже хотела построить себе деревянную избушку, но в семье договорились, что каменный родительский дом достанется ей в наследство. Сёстры-кошки отделились и жили своим хозяйством, девы упорхнули к своим ладам, а Ильге предстояло «донашивать» родительское жилье: не пропадать же выстроенному матушкой-кошкой дому на лесной опушке – с красивым цветником, огородиком и плодовым садом.
Быстро промелькнул год, вот уже новая весна трогала пушистой кошачьей лапкой землю, пробовала: выдержит ли лёд? Нет, уж не выдерживал, трескался и таял, а там и очередная Лаладина седмица подоспела с её развесёлыми гуляньями. Решила Ильга на сей раз в Светлореченскую землю заглянуть, там невесту поискать – авось, сыщется её лада долгожданная. Три дня она бродила по городам и сёлам, на каждом празднике и плясала, и угощалась, да что толку от мёда хмельного, когда суженой там даже не пахло? Ни следа девичьей ножки в дорожной пыли, ни платочка, ладушкой оброненного... Но в седмице семь дней, и надежда Ильги хоть и таяла, но ещё заставляла её изучать лица девушек, заглядывать им в очи испытующим взором – таким, каким только дочери Лалады смотреть умели, и от которого девичьи сердечки трепетали, а чувства приходили в смятение.
Начиная с пятого дня, уж совсем отчаявшись встретить в этот раз свою судьбу, Ильга пошла в загул: горячительное пила без счёту, плясала до упаду, покуда хмель не подкашивал ей ноги, а после отсыпалась где-нибудь в тени, под кусточком. Её никто не трогал, не гнал с места и не попрекал выпитым – напротив, могли и подушку ей под голову подложить, и укрыть, чтоб весенний ночной холод её не потревожил. Люди относились к гостьям с Белых гор почтительно и считали для себя великим счастьем с ними породниться.
Проснувшейся от хмельного сна Ильге какая-нибудь девушка подносила воды – умыться и напиться; начинался новый день гуляний, а надежда Ильги таяла.– Вот, изволь, госпожа, водицы испить да силы подкрепить, – склонилась над женщиной-кошкой синеглазая веснушчатая девчушка, невысокая и крепенькая, как репка с грядки.
У неё на подносе, выстланном вышитым рушником, нашлось всё для хорошего начала дня: кувшин с холодной водой, пирожки с мясом и сушёными грибами, чарка хмельного зелья и миска с дымящейся, жирной ухой.
– Ух ты, ушица, – оживилась Ильга, обрадовавшись душистой похлёбке, щедро сдобренной укропом. – В самый раз похлебать с похмелья. Благодарствую, красавица... Да ты не стесняйся, садись рядышком, в ногах правды нет. Вот сюда и присаживайся...
Девушка присела на расстеленный плащ Ильги, смущённо поправляя складки подола и опуская ресницы, но шаловливая улыбочка играла на её ярких, брусничных устах, выдавая плутовку с головой. Поднося ко рту деревянную расписную ложку, женщина-кошка чувствовала, как нутро согревается, оживает. Вкусная, горячая рыбная похлёбка творила чудеса, а чарочка зелья окончательно поправила ей самочувствие.
– Ну что, голубушка моя синеокая, пойдём плясать? – обняв веснушчатую девушку за плечи, подмигнула Ильга. – Чего глазки-то прячешь, а? Вижу ведь, шалунья, что веселья хочешь!
Девушка мялась, смеялась и отнекивалась, но так и стреляла лукавым взором из-под ресниц, так и жгла очами. Уговаривать её долго не пришлось – поскакала, как козочка, в пляс, а взошедшее солнышко целовало её рыжие конопушки.
– Ты сама – как лекарство от похмелья, – смеялась Ильга, кружась с нею в весёлом танце.
День проходил в суматошной, пёстрой от цветов, ярких нарядов и ленточек круговерти. Похоже, и сегодня не видать Ильге лады, как своих ушей... Но что это? Никак, знакомый красный кафтан среди девушек показался? И точно: в самой серёдке девичьего хоровода отплясывала Брана. Да что там плясала – наяривала, лихо хлопая себя по коленям, по голенищам щегольских сапог клюквенного цвета, по бёдрам и плечам. Ух, как она извивалась, как выкидывала коленца, притопывала и припрыгивала, как яро трясла плечами, словно ей за шиворот снега насыпалось! Брюшко над её поясом было, кажется, поменьше, чем в прошлый раз – уже достижение. Несколько мгновений Ильга любовалась этим возмутительно-забавным зрелищем, не зная, то ли ей злиться, то ли смеяться, то ли плюнуть и уйти подальше, пока северянка ей всё не испортила... Да ладно, портить уж и нечего: подходили к концу Лаладины гулянья, осталось-то – всего ничего, денёк.
Брана, подбоченившись, выставляла то одну ногу вперёд каблуком, то другую. Она как раз делала очередной «дрожащий холодец» плечами и грудью, когда заметила наблюдавшую за её пляской Ильгу.
– О, кого я вижу! – радостно поприветствовала она рыжую кошку. – Иди сюда, сестрица, вместе попляшем!
«Только этого ещё не хватало», – подумала Ильга. Лицо её выражало мрачную обречённость и кирпичную тоску. Но поздно было увиливать: хоровод разомкнулся на миг, и обе кошки оказались внутри него. Брана вытворяла своим телом весёлое безобразие, пахала каблуками землю, но Ильга стояла неподвижно, скрестив руки на груди и не проявляя малейшего желания присоединяться.
– Ну же, чего ты стоишь? – подбадривала её северянка. А потом, видя, что Ильга и пальцем не хочет двинуть, махнула рукой: – Ну и ладно, стой себе... Всё равно тебе меня не переплясать!
Рыжая кошка изогнула бровь. Ого, кажется, добродушная жительница Севера научилась подкалывать!
– Неплохая попытка, – хмыкнула Ильга. – Вызов принят. Смотри только, не пожалей об этом!
И она, как бы разминаясь, повела плечами, потянула одну ногу, другую... И прямо с места, не давая северянке с её пузиком малейшей возможности победить, пустилась вприсядку. Её стройные ноги пружинисто сгибались, подбрасывая её тело вверх бессчётное число раз; только самые дюжие и выносливые мускулы могли выдерживать такие испытания, но Ильга на силу ног никогда не жаловалась. Но на этом она не остановилась, перейдя к высоким подскокам с махами. Ежели б к её ногам привязать клинки, то один такой прыжок – и голова противника полетела бы с плеч. Это был боевой танец женщин-кошек, в котором чисто плясовые движения переплетались с приёмами рукопашной схватки. Удары руками и ногами, подсечки, выпады, броски, перевороты, вращение волчком и прыжки, прыжки, прыжки!.. Концы кушака Ильги разлетались, полы кафтана вздымались крыльями, взгляд сверкал кинжалом, пыль летела из-под ног. Раскалилась земля под нею! Ещё б ей не нагреться, когда её так яростно и неутомимо топтали!