Дочери Лалады. Повести о прошлом, настоящем и будущем

– Гляди-ка, половина твоя, – подмигивали Бране сёстры по ремеслу. – Хмурая, как туча! Что, набедокурила, Бранушка, э?

Они предвкушали зрелище семейных разборок, а Брана не разделяла их веселья. От гневного облика Ильги у неё похолодела спина и затряслись поджилки, но она, стараясь не подавать виду, с беззаботной улыбкой выскочила из струга на причал.

– Здравствуй, Иленька! Ну что, как у нас дома дела?

Ильга смотрела на неё сквозь зловещий прищур; губы её были сжаты, ноздри трепетали – недобрый знак!..

– Дела? Дела, ты спрашиваешь?! – процедила она. – Ну, сейчас ты у меня узнаешь, какие у нас дела!

Бране пришлось обратиться в бегство. С перепугу забыв, что умеет перемещаться через проходы, она дала стрекача вдоль берега, а Ильга – за ней. Разгневанная рыжая кошка, сорвав с себя кушак и размахивая им в воздухе, время от времени старалась достать им Брану. Всё становье хохотало и улюлюкало, наблюдая эти «догонялки».

– Иля, Иля, ты чего?! – вопила охотница, улепётывая.

Ответ заставил её ноги подкоситься...

– Беременная я, вот чего! – прорычала Ильга ей вслед.

Колени Браны вмиг ослабели, и она упала, ссадив себе о прибрежную гальку ладони. Тут-то супруга её и настигла.

– Вот тебе «дела»! Получай! – И она хлестала Брану кушаком.

Ткань била мягко, совсем не больно: Ильга скорее лишь пар выпускала, чем дралась всерьёз. Охотница даже не защищалась – она была готова принять сколько угодно ударов, лишь бы услышать это снова...

– Иля! Иленька, повтори – что ты сказала?!

– Ты ещё и глухая тетеря? – проревела Ильга, тяжело переводя дыхание.

От «догонялок» она разрумянилась, янтарные очи сверкали молниями, точёные ноздри по-звериному раздувались – одним словом, красавица, и Брана от восхищения обняла бы её колени, если б не опасалась получить пинка.

– Иленька... Ты – правда?.. – Брана осторожно подползла и осмелилась протянуть руку к животу супруги.

И получила шлепок кушаком, а потом ещё десяток.

– Я тебя просила делать мне дитё?! Просила?! – восклицала Ильга. – Я ещё не готова! Не собралась с духом, чтоб... чтоб зачать! А ты, вот так, даже моего мнения не спросив, взяла и... обрюхатила меня! Засранка!

– Иленька, котенька, золотце моё рыженькое! – только и смогла выговорить Брана.

Продравшись сквозь град ударов, она всё-таки обняла Ильгу. Та царапалась, кусалась, шипела, а потом... заплакала. Бране пришлось окутать её потоком ласковых слов и любовных прозвищ (и «рыжик-пыжик» там был, и «кися», и «мордочка», и «хвостик-пушистик», и всё прочее, самое ласково-дурацкое и смешное), покрыть её рдеющие неровными пятнами румянца щёки быстрыми чмоками, попутно гладя и перебирая медные прядки волос.

– Иля, родная моя, ну что ты! Как будто я нарочно... Так уж получилось! – шептала охотница, унимая возбуждённую дрожь супруги объятиями. – Значит, судьбе так угодно. Ничто не бывает просто так, моё солнышко. Раз завелось дитятко – значит, готова ты. Мы готовы.

Ильга шмыгнула, всхлипнула, вытерла мокрые глаза и нос.

– Ладно, пошли... Ужин тебе принесла. Там, в корзине... На причале остался. Если твои сестрицы его ещё не слопали.

– Ты ж моё сердечко родное! – мурлыкнула Брана от такой заботы, но Ильга отмахнулась от поцелуя.

Брана улыбалась. В этом была вся её Иля: гнев гневом, но охотница-добытчица должна быть накормленной. Да, пусть потрёпанной, оттасканной за уши и исхлёстанной кушаком, но сытой. Чтоб были силы для охоты, конечно. Но как же это вышло, как дитя случилось? Видно, однажды в пылу страсти недоглядели, зашли далеко... Да уж, дальше некуда!

И вот будущие родительницы шли по становью: Брана гордо вышагивала впереди, Ильга мягко и кошачьи-бесшумно ступала следом за ней. Охотницы, не слышавшие их разговора, провожали Брану вопросительными, сочувственно-шутливыми взглядами – мол, ну что, как твои дела, бедолага? Белокурая кошка, показав в сторону супруги большим пальцем и растянув улыбку до ушей, обрадовала их новостью:

– Она беременная!

И получила сзади возмущённый тычок под лопатку.

– Не обязательно всем подряд рассказывать! – глуховато и всё ещё сердито проговорила Ильга.

Корзинка с ужином стояла нетронутой там, где и была оставлена. Работа по разделке туши уже началась, и Ильга поморщилась:

– Тошнит меня от вида крови...

Брана заботливо устроила её в рыбацкой постройке поближе к очагу, укрыла ей плечи плащом, подстелила свёрнутый спальный мешок, чтоб супруга сидела не на голом холодном полу, а на мягкой оленьей шкуре. Уже разносили первые бруски посыпанного солью китового жира, и Ильга потянулась к блюду.

– Ты же не любишь жир, – удивилась Брана.

– Захотелось что-то, – ответила та. – От мяса воротит, а вот жира – хочу, прямо умираю. Так и поняла, что со мной что-то... кхм, не то. – И она скосила всё ещё мерцающий укоризной взгляд в сторону виновницы своего состояния.

Брана, подсев к ней с корзинкой поближе, принялась доставать и раскладывать перед собой ужин.

– Жира хочешь? Значит, северянка у тебя под сердцем растёт настоящая! – засмеялась она. И спросила: – А какой уж срок?

Охотница с жадным любопытством и нежностью вглядываясь в очертания живота Ильги, но под свободным, распоясанным кафтаном ничего нельзя было рассмотреть.

– Матушка Добровида говорит, что должен быть четвёртый месяц, не меньше. – И Ильга впилась зубами в кусок жира.

Она всё ещё дулась. Поглядев на Брану, с невинным видом уминающую за обе щеки кашу, она фыркнула, цокнула языком.

– Вот наглая морда, а? Натворила дел – и трескает себе, как ни в чём не бывало!

Брана, ойкнув с набитым ртом, спохватилась и придвинула к Ильге лепёшки с мёдом:

– Иленька, тебе надо кушать. Ты же теперь не только себя кормишь...

Та, поглощая уже второй брусок жира, отмахнулась:

– Ешь сама, я-то дома наемся в любое время. А тебе для охоты силы нужны.

– Иля, да что сейчас может быть важнее дитятка? – Охваченная мурчащей нежностью, Брана не удержалась, чтобы не потискать супругу за плечи и не расчмокать всё её лицо.

Но та пресекала чрезмерные любовные порывы, отворачиваясь и отстраняя Брану. Впрочем, охотница была уверена, что Ильга лишь напускает на себя укоризненный вид: надо ведь построить из себя обиженную, как же без этого? Но даже хмурое, дующееся лицо её любимого рыжика умиляло Брану, ноги сами пускались в пляс, как неугомонные пружинки, хотелось бегать и кричать на весь свет о том, что у них будет дитя. Радость распирала изнутри, искала себе выход, и Брана нашла способ выразить чувства: вскочила и прошлась по лачуге колесом, чем привлекла к себе смеющиеся взгляды китобоев, отдыхавших рядом и лакомившихся жиром.