Дочери Темперанс Хоббс

– Помидоры? – изумилась тогда Конни. – Боже, мама! Помидоры?

– Негибридный сорт! – невозмутимо ответила Грейс, словно это оправдывало поднятый ею переполох.

Грейс растила Конни в одиночку в одном из захудалых фермерских домов Конкорда, в духе анархо-синдикализма [9] . Конни не была уверена, что мать знакома с данным термином, но это и не важно. Когда дочь повзрослела, Грейс, повинуясь зову сердца, отправилась в административный центр Нью-Мексико – в город Санта-Фе. Там она чистила ауру, выращивала суккуленты и активно возмущалась, что Конни не желает познавать себя. Несколько лет подряд мать и дочь обменивались короткими фразами по телефону. Точнее, Конни высказывалась кратко, а Грейс могла часами рассуждать на возвышенные темы, которые мало интересовали ее образованную дочь-рационалистку. Позже, после того самого кошмарного лета, когда Мэннинг Чилтон разрушил все планы Конни, Грейс внезапно смотала удочки и переселилась на Восток. Сейчас она проживала на Северном побережье Массачусетса в доме своего детства, откуда до Кембриджа было около часа езды. Близко, но как будто бы и далеко.

9

Анархо-синдикализм – направление в анархизме, в основе которого лежит идея о том, что только революционные организации трудящихся, базирующиеся на принципах взаимопомощи и коллективного самоуправления, должны и могут способствовать построению нового, действительно справедливого общества.

Конни утопила лезвие ножа в бутерброде, аккуратно разрезая его на две половины. По-видимому, пора наведаться к Грейс с визитом.

Стена, отделявшая кухню от спальни, была отделана старой штукатуркой с добавлением конского волоса для прочности. Она потемнела и пошла буграми, ведь ремонта этот дом не видел уже долгие годы. Там, за обшарпанной перегородкой, спал разочарованным сном еще один обитатель этого скромного жилья.

Да, завтра определенно нужно навестить Грейс.

Конни откусила бутерброд и принялась пережевывать. От вкуса мяса во рту на нее накатил приступ отвращения, она метнулась к раковине и выплюнула его. Открыв кран, Конни подставила разомкнутые губы под струю. Вода была приятной, охлажденной в замерзших трубах. Интересно, как там Грейс в своем старинном доме? Доме, построенном задолго до открытия электрического тока и изобретения водопровода. Проведенный там водопровод был сравним с внезапно отросшей третьей рукой у человека – непрошенный, озадачивающий, вроде бы полезный, но какой-то чужеродный. Временами создавалось впечатление, будто дом пытался отторгнуть благо цивилизации, словно занозу.

Да. Конни обязательно навестит Грейс. На этих выходных.

Она выбросила объедки в мусорное ведро и покинула кухню. Добравшись до погруженной во мрак и тишину спальни, Конни стянула блузку и сбросила на пол юбку. Поднимет ее завтра. Сейчас она слишком измотана. После сегодняшнего экзамена, тревожных мыслей о книге и известия о звонке Грейс у Конни гудела голова.

– Как все прошло? – спросил заспанный мужской голос, как только Конни нырнула под одеяло.

– Я думала, ты спишь, – пробормотала она тихонько.

Сэм Хартли был верхолазом, который буквально спустился в жизнь аспирантки Конни на страховочном канате, привязанном к стропилу реставрируемой молельни. Ее жизнь поделилась на две части: «до» Сэма и «после». Сэм придумывал для Конни смешные прозвища, рассказывал глупые шуточки и отбирал у нее одеяло. Очень много времени Сэм проводил в ожидании. В ожидании, когда закроется библиотека и отпустит уставшую и загруженную раздумьями Конни домой. В ожидании окончания промежуточной аттестации. В ожидании, когда она допишет книгу… Конни нравилось возвращаться туда, где ее ждали. В свою тихую гавань. В некотором смысле, Сэм был для нее целым миром – целой вселенной воспоминаний и эмоций, заключенной в оболочку уставшего от жизни бывшего панка тридцати с лишним лет, который пытался выпросить в Salem Five Cents Bank небольшой кредит, дабы купить очередной грузовик и нанять нескольких такелажников. Вселенная Конни зевнула и потянулась.

– Я и спал, – ответил Сэм. – Или вроде того. Сколько сейчас времени?

– Уже поздно, – вздохнула Конни, медленно подползая ближе к нему.

Ей удавалось разглядеть лишь очертания его носа, ровного и красивого, несмотря на давний перелом. Короткие волосы растрепались во время сна и торчали во все стороны. Иногда Конни тосковала по временам, когда они были длинными.

– Она сдала? – поинтересовался Сэм усталым голосом.

– Да, и блестяще.

Конни нащупала на заросшей волосами груди Сэма место под ключицей, где грудные мышцы образовывали выпуклость и, разместив на нем щеку, обвила рукой талию любимого. Однако грудь его осталась напряженной. Как и подбородок. Напряжение ощущалось во всем теле мужчины.

– Сэм? – мягко обратилась к нему Конни. К сожалению, его лица она не видела.

Внутри стены что-то зашуршало – наверное, мышь.

– Могла бы и позвонить, – наконец ответил Сэм.

Желудок Конни скрутило от мерзкого сочетания несвежего бутерброда, начос и чувства вины.

– Я просто не…

– Ты никогда не предупреждаешь.

Две опустошенные пивные бутылки подсказывали, что Сэм ждал очень долго. Часа три как минимум.

Конни села. Сэм откинулся на подушки, прислоненные к изголовью кровати.

– Это – моя работа, – ответила Конни.

В мыслях это оправдание казалось ей весьма убедительным, но при произнесении вслух обретало довольно жалкую форму.

– Я знаю. – Сэм с досадой опустил руки на одеяло.

Конни захотелось дотронуться до него.

– Вышло дольше, чем я рассчитывала.

– Как и всегда, – отметил он.

Не зло. Просто констатируя факт.

– Я не могла… У меня не было возможности позвонить. Я не заходила в кабинет.

– Будь у тебя мобильный, таких проблем бы не возникало, – произнес Сэм тоном человека, у которого заканчивались аргументы.

Конни не знала, что еще сказать. Разумеется, она понимала его обеспокоенность. Три часа задержки – это весьма прилично. Но работа для нее была первостепенна. И как Сэм не сознает, что огромная часть преподавательской деятельности выходит за рамки привычного словосочетания «рабочие обязанности»?

Сэм ждал, не сводя с Конни глаз. Он избавился от кольца в носу уже много лет назад. Без него и с короткой стрижкой Сэм выглядел старше. Остепенившимся и измотанным жизнью. Морщины вокруг карих глаз становились все глубже. Он уже был мужчиной, а не молодым парнишкой, пусть и с этнической татуировкой на плече.

И Конни этого мужчину разочаровывала.

– Ну, мы вроде как ничего особенного не планировали… – Конни понимала, что оправдание звучало так себе.

– Это не важно, – парировал Сэм.

Даже на этот раз он не разозлился, а был спокоен. Пугающе спокоен.

– Так в чем же дело? – Конни повысила голос чуть больше, чем хотела. – Ты ведь знаешь, я не могу поступать так, как мне хочется. Мне приходится поддерживать хорошие отношения со старшими по рангу. И идти на уступки, когда меня об этом просят. Джанин или Гарольд могут написать что угодно в моем портфолио. Оценивается каждый мой шаг! – Она нервно сжала в пальцах простыню.

Сэм закрыл глаза.

– Да, знаю, Корнелл [10] , – устало прохрипел он.

Это было одним из прозвищ Конни, их старой шуткой. Сэм называл так возлюбленную, когда она становилась до невозможности важной и занудной. Правда, такое случалось практически каждый день.

– Думаю, мне просто хочется…

Речь Сэма прервали звуки шаркающих по полу лап готовящегося отойти ко сну питомца.

– Хочется чего? – спросила Конни, боясь услышать ответ.

Сэм выжидающе на нее посмотрел, а затем сполз под одеяло и отвернулся.

10

Корнеллский университет – один из крупнейших и известнейших университетов США.

– Да ничего, – буркнул он.

Конни продолжала сидеть. И что же Сэм хотел предложить? В его профессии все было предельно просто. На работе он скоблил и перекрашивал шпили, а приходя домой, обо всем забывал. Для Конни же работа не прекращалась никогда. Она постоянно думала – то об организации учебного процесса, то о маячащих на горизонте дедлайнах, то о статьях для научных журналов, то о написании книги. Проклятой книги, что нависла над ней Дамокловым мечом.

– Сэм? – Конни старалась не выдавать испуга.