Догадка Ферма

Исаак де Порто уселся рядом с Гофреди, и взгляд его упал на рапиру рейтара, лежащую на столе. Старый стальной клинок, повидавший множество битв.

— Гофреди мой друг и моя шпага, — объяснил Луи Портосу. — Благодаря нему я могу обходиться без оружия. Он спасал мне жизнь уж не знаю сколько раз, ему я обязан тем, что вышел целым и невредимым из битвы при Рокруа.

Мсье дю Валлон неторопливо кивнул и заметил:

— В самом деле, припоминаю, вы сражались при Рокруа! Он повернулся к Гофреди, а мадам Малле тем временем уже ставила на стол две бутылки старого вина из Бона. Один из мушкетеров поспешил открыть их.

— Вы были солдатом?

— Больше тридцати лет! — вздохнул Гофреди. — В последние годы я побывал в Вальтелине, участвовал в сражениях при Витштоке, Рейнфельдене, Брейзахе и бог весть где еще! Воевал в Померании, Силезии, Тюрингии, Вестфалии и потом в Лотарингии. Под знаменами чуть ли не всех армий: имперцев, шведов, герцога Саксен-Веймарского. Три года назад был с Гасьоном и Гебрианом в Эльзасе. Другими словами, я наемник.

— Повезло вам, что вы еще живы, — сказал безусый мушкетер с горящими от зависти глазами. Он был самым молодым в отряде, на вид не больше двадцати лет.

— В нашем ремесле везения не бывает, мальчуган, — свирепо ответил Гофреди, качая головой. — Либо ты умеешь выживать, либо нет. А учиться некогда — прежде чем освоишь эту науку, тебя убьют.

Портос залпом выпил вино и, налив себе еще, опустошил второй стакан, щелкнул языком и объявил:

— Ты прав, дружище, и я надеюсь продержаться столько же, сколько и ты. Мсье шевалье, пора в путь! Его преосвященство ждет вас.

Они направились в Пале-Рояль по улице Бон-Занфан и въехали сразу в маленький внутренний дворик.

— Новые апартаменты монсеньора, — объяснил Портос, показав на фасад.

Луи заметил, что они находились позади покоев королевы.

На втором этаже Луи и Портос прошли через галерею, где сновали разнообразные клерки, а лица благородного звания ожидали, восседая на банкетках. Гвардейцев было немного, и Портос, более смышленый, чем можно было судить по его виду, догадался, какие вопросы задает себе Фронсак. Мазарини отнюдь не пользовался любовью, и отсутствие охраны выглядело весьма странным.

— Вы видите всех этих лакеев? — с презрением осведомился офицер.

Луи и сам обратил внимание на поразительное количество слуг и ливрейных лакеев. Присмотревшись к ним, он обнаружил, что все они, черноволосые и чрезвычайно крепкие, держались как-то очень прямо и напряженно.

— На самом деле это брави, наемные убийцы, которых Его преосвященство привез из Италии. У всех у них под ливреей оружие, поэтому они и движутся так скованно!

Луи улыбнулся. Ему были хорошо знакомы обходные пути сицилийца, который в данном случае желал создать у посетителей впечатление, что он не нуждается ни в какой защите, поскольку все его любят. Для Мазарини обман был универсальным принципом в политике.

Портос остановился перед дверью, которую охранял лакей с особо свирепым выражением лица, застывший словно железная статуя. Мушкетер, не обратив на него внимания, постучался и вошел, когда ему ответили.

Это был рабочий кабинет Туссена Роза, секретаря Мазарини. [57]

— Мсье шевалье! — радостно воскликнул секретарь, вставая из-за письменного стола, заваленного бумагами. — Монсеньор ждет вас с нетерпением!

Туссену Розу было около тридцати лет. У этого любезного человека было насмешливое от природы выражение лица, которое он пытался скрыть, отрастив тонкие усики и принимая — когда вспоминал об этом — воинственный вид, входивший в явное противоречие с длинными завитыми волосами, мягко ниспадавшими на его плечи и придававшими ему ангельский облик.

57

Впоследствии он станет секретарем Людовика XIV и получит право изображать королевскую подпись, как делал это и для Мазарини.

Роз подошел к внутренней двери, постучался и открыл ее, не дожидаясь ответа. Он возвестил о приходе Луи и провел его в обширную прихожую, через которую они прошли в огромную залу — отсюда начиналась длинная анфилада парадных галерей.

Министр в пунцовой сутане стоял перед аналоем и беседовал с другим посетителем в черном бархатном наряде. Луи никогда его не встречал. Незнакомец, волосы у которого были столь же черными, как его камзол, носил квадратную бородку в форме утиного хвоста и короткие усы на итальянский манер. Он с большим рвением раскладывал на маленьком столике несколько пар кожаных перчаток.

— Мсье шевалье! — воскликнул Мазарини, нарочито усилив свой сицилийский акцент. — Как я рад вас видеть!

Луи приблизился, слегка оробев от пышного убранства огромного рабочего кабинета. Здесь царили показная роскошь и одновременно изысканный вкус коллекционера. Мазарини тем самым желал продемонстрировать гостям как свое богатство, так и любовь к искусству.

Тут было великое множество мраморных столиков и шкафчиков из черного дерева или других ценных пород. Почти везде на перламутровых и черепаховых консолях возвышались античные бюсты — белые, раскрашенные или бронзовые. На большом столе, сделанном из черного египетского мрамора с ножками в форме коринфских колонн, стояли две изумительные вазы из голубого порфира. Целую стену занимали книжные полки, заполненные томами в цельных кожаных переплетах, с гербом кардинала на корешках. На других стенах были развешаны картины, среди которых Фронсак узнал несколько полотен Симона Вуэ, «Милосердие» Жака Бланшара, «Ромула и Тита» Гершена, а также «Геркулеса и Омфалу» Франческо Романелли. На полу лежали турецкие, персидские и китайские ковры.

Покрытые коврами кресла и банкетки были расставлены вокруг огромного рабочего стола, а в глубоком мраморном камине весело полыхал огонь.

— Позвольте представить вам моего друга, Томмазо Гандуччи, — сказал Мазарини. — Томмазо продает лучшие перчатки и духи в Европе! Я выписал его из Флоренции. Посмотрите, что он мне принес…

Кардинал знаком предложил Луи подойти к аналою.

— Томмазо еще и старый друг моей семьи, — весело заявил министр. — При нем вы можете говорить открыто, без всяких опасений.

Он нарочито положил левую руку на плечо перчаточника, чтобы подчеркнуть, насколько доверяет ему.

— Вчера я получил памятную записку, которую мсье Ле Телье вручил мсье д’Обрэ, а тот передал моему славному Розу, — продолжал министр. — Вы на самом деле уверены, что мсье Мансье был убит?

— Да, монсеньор, — ответил Луи, несколько сбитый с толку присутствием флорентийского перчаточника. — Я убежден: тот, кто руководит шпионской сетью, знает, что я вышел на его след. Цель этого преступления — заставить меня прекратить расследование.

— Значит, наш шпион — это Мансье. И убили его, чтобы он не проболтался.

— Быть может, да, монсеньор, а быть может, нет…

Мазарини улыбнулся, щуря глаза, словно кот. Он обожал парадоксы такого рода.

— Его могли убить, чтобы внушить мне уверенность в его виновности, — пробормотал Луи.

Министр медленно кивнул.

— А как думаете вы, Томмазо?

— Во Флоренции именно так бы и поступили, — улыбнулся перчаточник. — Убить невиновного, чтобы внушить, будто он покончил с собой из страха или желая избегнуть позора!