Доизвинялся

– Что это за шум? – зевая, спросила Дженни. Она стояла в дверях, завернувшись в простыню, ее длинные волосы разметались по плечам.

– Понятия не имею. Какая-то демонстрация. Отсюда не видно.

Она снова зевнула.

– Пошлю Фрэнки или кого-нибудь еще из службы охраны проверить. – Она зашаркала в спальню.

Я остался у окна, несильно прижимаясь щекой к прохладному стеклу, прислушиваясь к толпе и с легким удовлетворением вспоминая события прошлого вечера. Зазвонил телефон, но я не шевельнулся. Трубку взяла Дженни.

– Уилл говорит, включите телевизор, – крикнула она из спальни.

– Извини?

– Телевизор. Включи телевизор.

– Какой канал? В телефон:

– Какой канал? – Тишина. Потом снова крик: – Он сказал – канал новостей. Любой канал новостей.

Мой палец уже нажал кнопку.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы сосредоточиться на лице: заплаканные глаза, по щекам размазаны слезы, губы выпячены, как у обиженного ребенка.

– Господи Иисусе.

Дженни из спальни спросила:

– Марк, ты это видишь?

– Это же я!

– Какой канал ты смотришь?

Я поискал на экране логотип.

– «Фокс».

– Переключи на Си-эн-эн. Четырнадцатый канал.

– Меня показывают по обоим?

– Подожди-ка. Ты еще и на Эм-эс-эн-би-си, и на… – звуки из телевизора в спальне вдруг изменились, – …и на Си-би-эс.

В дверь постучали. Это был Сатеш.

– Вы видели?…

– Как раз смотрим. По всем каналам показывают.

– Где Дженни?

– У меня в спальне. Я хочу сказать… в спальне. – Сатеш посмотрел на меня вопросительно. – Я вчера очень поздно вернулся, и…

– О!..

Такое мне было внове. Что предписывает этикет, когда один твой коллега по работе дает понять, что догадался, что ночь ты провел с другим коллегой по работе? Я смог только выдавить: «Спасибо». Сатеш любезно кивнул – дипломатичный шерпа [30] к моим услугам.

Снова стук в дверь. Уилл, за ним Фрэнки. С южной гнусавостью мой охранник сказал:

30

гималайское племя в Непале, получившее мировую известность как эксперты-проводники по горам. – Примеч. пер.

– Думаю, вам стоит посмотреть, что творится снаружи.

– Сейчас мы немного заняты. Но Фрэнк не унимался.

– Переключайтесь на первый, – велел он.

Я подчинился. На экране возникла толпа у парадного подъезда отеля – человек сто как минимум. Кое-кто держал рукописные плакаты. На одном стояло: «И НАС ТОЖЕ ПРОСТИТЕ».

По краю толпы пробирался репортер с микрофоном в руке. Он остановился около двух молодых женщин: медово-каштановые волосы и отбеленные зубы.

– Почему вы пришли сюда сегодня?

– Хотим выразить свою поддержку Верховному Извиняющемуся, – сказала первая, подчеркнув свои слова искренним кивком.

– Нуда? – сказала ее подруга, вопросительно поднимая конец каждой фразы. – Мы думаем, ну, понимаете, это очень смело с его стороны.

– Хотите что-нибудь сказать мистеру Бассету на случай, если он смотрит?

Девушки переглянулись, улыбнулись и разом подались к микрофону:

– И нас тоже простите!

Я недоуменно моргнул и переключил каналы.

– Как бы посмотреть все каналы одновременно?

– В подвале есть пресс-центр, – сказал Уилл. – Там полно телевизоров.

– Тогда чего же мы ждем?

Он оглядел меня с головы до ног.

– Чтобы вы с Дженни что-нибудь надели.

Подвальное помещение оказалось полностью оборудованной студией с каналом выхода в эфир – для трансляции событий из бального зала «Уилларда», куда регулярно приходили важные люди в смокингах произносить неправдоподобно скучные речи, которые потом напрямую шли на СиСПЭН. [31] У одной стены протянулся внушительный пульт микширования, а на задней – рядами по четыре в высоту и восемь в длину – висели тридцатидвухдюймовые плазменные телеэкраны. Мы включили все, но настроили на разные каналы. По пяти показывали «Симпсонов». По трем – различные серии «Стартрека», еще по одному (что утешало) шла «Улица Сезам».

31

Общественно-политическая кабельная телесеть в США, ведет прямые передачи заседаний Палаты представителей Конгресса. – Примеч. пер.

Остальные двадцать три освещали реакцию на мое появление в «Душевном разговоре». Как выяснилось, вчерашнее ток-шоу получило самый высокий рейтинг за всю историю передачи, так как зрители звонили друзьям и знакомым и буквально умоляли их бросить любые дела и включить телевизор. В век реального телевидения, когда повсеместно жаждут, но так редко находят неподдельные эмоции, меня превозносили за чувства такой глубины и силы, что комментаторам пришлось придумывать для передачи другие категории, в том числе «ультра-реалити-шоу», «мета-реалити-шоу» и даже «реалити-макс».

На одном новостном канале бывший госсекретарь США усердно приписывал мне провозглашение рассвета новой эры мира и стабильности.

– Теперь, когда на посту Верховного Извиняющегося этот малый, – рычал он, – мир сможет снова вернуться к искренности.

По другому гнали материал из Нью-Йорка, в котором Генеральный Секретарь ООН, крохотный выходец из Шри-Ланки, вытирал слезы перед фалангой камер.

– Способность к сопереживанию мистера Бассета показывает путь тем из нас, кто взял на себя роль посредника в сегодняшнем непростом мире, – говорил он. – Мы нашли нужного человека. Сейчас я позвоню брату в Коломбо и извинюсь, что не успел на его свадьбу.

(Впоследствии я узнал, что Шенк в тот день также выступил с заявлением через своих издателей, но его замечания обо мне были столь язвительными и перегруженными бранью, что их предпочли не предавать огласке.)

Тех, у кого брали интервью на третьем экране, я узнал сразу, хотя прошло больше пятнадцати лет с тех пор, как я видел их в последний раз, а время жестоко. Титры гласили: «Суиндон, Великобритания», а ниже: «Габи и Гарет Джонсы». Они неловко примостились на краешке дивана, и каждый держал на коленях по крошечному светленькому ребенку, смотревшему, широко раскрыв глаза, в кадр (а в действительности, вероятно, на клубки проводов, софиты и прячущихся за камерами незнакомых дядей). Очаровательный мягкий пушок, который когда-то золотил щеки Габи, исчез. Сами щеки округлились, плечи обвисли, тело отяжелело. Годы не пощадили и Гарета, размыв его когда-то чеканную внешность. (Что только доказывает мои слова: гораздо лучше начать слишком толстым, чем им впоследствии стать. Тогда никого не разочаруешь, и себя меньше всего.)

– Нам хотелось бы поблагодарить чудесного Марка Бассета, – говорила Габи, – потому что, не будь его, мы никогда бы не обрели друг друга. Правда, Гарет?

– Угу.

– А если бы мы не зажили вместе, то не было бы чудесной Вики и чудесного Тома, верно? – Она погладила детей по головкам. – Правда, Гарет?

– Угу.

– И вместе с Марком нам хотелось бы передать нашу любовь Стефану, где бы он ни был.

– Угу. Ладно.

Я поискал на экранах интервью со Стефаном, но телевизионщики смогли разыскать только одну его фотографию студенческих лет: резко очерченный подбородок, решительные голубые глаза и улыбка, точно говорящая «сама знаешь, что меня хочешь». А вот по другому каналу шло интервью с Робертом Хантером в прямом эфире. Хантер, разумеется, сидел на краешке своего стола в лондонском кабинете.