Доказательство чести

— Ты никуда не уходи.

Скрипя зубами и думая о последствиях, Кусков доехал до первого попавшегося на глаза бара, вошел внутрь и хлопнул ладонью по стойке.

— Водки!

Он закинул в рот пару соленых орешков, посмотрел на часы. Тепло пошло…

— Водки!

Тепло ушло еще ниже.

— А текила есть? Нету? Бардак, блин! Кто хозяин?

Хозяина позвали. Он пришел и подтвердил, что за восемь лет владения этим кафе господин в черном костюме был первым, кто потребовал текилы. Виталька выслушал, выпил еще водки и попросил хозяина отправить мальчика за текилой.

Текилу наши быстро. На такси на другом конце города. За это время Штука успел выпить еще три раза по сто, сходить на кухню и договориться о сексе с подругой поварихи, зашедшей по случаю. После он вернулся и доел орешки. Через минуту на стойке перед ним образовалась квадратная рифленая бутылка и пузатый стакан-коротыш.

— Ваша текила.

— Какая текила?

— Ну, что вы просили.

— Ты что, спятил?

Хозяин расстроился. За бутылку спиртного, которое, если продавать на разлив, разойдется за год, было отдано семьдесят долларов. По счастью, лысоватый крепкий мужик, одетый как директор похоронного бюро, дальше спорить не стал.

— Текила, так текила. Спасибо за инициативу, — заявил он, свинтил пробку и прямо из горла влил в себя около стакана кактусовой водки.

Клиент продышался, расплатился и с бутылкой в руке вышел из кафе.

Копаев молча допил сок, положил на стойку сотню и двинулся следом.

Через полчасика Зелинский висел внутри гаража вниз головой, удерживаясь на потолочной балке ногами, согнутыми в коленях и привязанными к ней. На капоте его «девятки» сидел Кусков и толкал сержанта в затылок, раскачивая его из стороны в сторону.

— Кусков!.. — хрипел Зелинский. — Я все отдам, только сними отсюда. Кровь в глаза давит!

— Про автомат, — напомнил Штука.

— Я же говорю, нашли в твоем багажнике. Что мне сделать, чтобы ты поверил?!

— Правду сказать, — посоветовал Кусков. — Как ко мне ствол попал?

— Ну, что ты хочешь, чтобы я сказал?! Я скажу, если тебе это так нужно! Только я не знаю, что говорить! Ты намекни, а я подтвержу!..

— Сейчас намекну, — пробубнил Штука. — Подожди.

Он нашел в «девятке» грязное вафельное полотенце, а в «Ауди» — бутылку минерлки, пропитал материю насквозь и скрутил ее жгутом.

Штука стегал Зелинского как кнутом. По старой зоновской привычке он старался делать так, чтобы до оголенной спины доставал лишь кончик полотенца. Санек визжал от нестерпимой боли и продолжал клясться в том, что о причинах возникновения автомата в багажнике кусковского «Мерседеса» не имеет ни малейшего представления.

— Да что это такое? — изумился Штука и влил в себя еще несколько глотков текилы. — Кха!.. Ладно.

Он влез в «девятку», вырвал динамики, вытянул шнуры и вывел их наружу. Потом Виталька осмотрел гараж и нашел скотч.

Глава 7

Арест Пермякова произвел резонанс в определенных кругах. Одним из первых об этом происшествии проведал председатель областного суда Лукин. Он знал о близком знакомстве арестованного с транспортным прокурором Пащенко и почувствовал глубокое удовлетворение.

Вражда между председателем и прокурором началась три года назад, когда Пащенко отказался идти на сделку с Лукиным. Оперативники из транспортной полиции задержали племянника Лукина с наркотиками. Председатель суда старался уберечь родственника от возмездия, но Пащенко был неумолим. Проблему удалось решить и без транспортного прокурора, но глубокая рана в душе Лукина осталась. Она саднила, взывала к мщению.

Лукин не мог достать Пащенко напрямую и радовался, когда случались неприятности с его окружением. Лучше всего для председателя суда был бы, конечно, крах транспортного прокурора. Но друг врага за решеткой — это тоже большая удача.

Лукин узнал, кто именно водворял Пермякова под стражу, мгновенно сориентировался и вызвал к себе Марина. Такие вопросы он любил решать не по телефону и не в коридоре, а в своем кабинете, под портретом президента. Так почему-то всегда получалось убедительнее. Лукин вещал, а на того человека, который его слушал, смотрел Сам. Тут поневоле окаменеешь. Если бы Сам знал, какие вопросы иногда решались в том кабинете, где он визуально присутствовал, то не миновать бы собеседникам неприятностей. Но портрет ничего не говорил. Лукину иногда казалось, что это молчание выражает поддержку, является знаком согласия.

Марин вошел в кабинет. Сначала он увидел голову, склоненную набок над фигурой Лукина, и только потом — самого председателя. Тот ничего никуда не склонял, лишь что-то быстро писал и в своей ослепительно-голубой рубашке был похож на ангела, спустившегося с небес.

Марин попросил разрешения войти, получил утвердительный ответ и приблизился к столу.

Сесть ему предложили сразу, едва он подошел к стулу:

— Устраивайтесь поближе, судья. — Лукин отложил писанину в сторону. — Так мне вас плохо видно. А я шептаться собираюсь.

Марин приблизился и поставил портфель на пол рядом с собой.

— Я вот о чем хотел вас спросить, — издалека начал Лукин. — У вас сколько отмененных дел за полугодие?

— Одиннадцать… Нет, тринадцать, — после недолгих раздумий признался Марин.

— Что-то многовато для судьи, рассматривающего уголовные дела. — Лукин пододвинул к себе ежедневник и распахнул его. — Знаете, сколько судей в нашей области занимаются рассмотрением уголовных дел?

Марин был весьма далек от подобной статистики. Более того, он понимал, что вопрос этот риторический, поэтому в ответ лишь посмотрел на портрет Самого. Судья слегка склонил голову направо, почувствовал, что стал похож на любопытную собаку, и с хрустом вернул ее на место.

— Восемьдесят один. — Лукин отпихнул блокнот и снял с носа очки. — Вот их сколько, Марин. Займемся банальной арифметикой. — Он не нашел рядом с собой калькулятор, завернул рукав рубашки и склонился над японскими часами. — Восемьдесят один умножить на тринадцать… Марин, вы не знаете, знак «умножить», — это крестик или точки с палочкой?

— Крестик, — выдавил Марин, уже успевший произвести расчеты и понимавший, что сейчас последует.

— Крестик так крестик. Одна тысяча пятьдесят три. Нет, Марин, наверное, я ошибся. Давай пересчитаем. Одна тысяча пятьдесят три. У вас есть валидол, Марин?

Валидола у Марина не было. Он до сих пор не знал, где у него находится сердце, а где — печень.

— Марин, а ведь есть еще и группы подсудимых, правильно? По пять человек, по шесть. Ну да бог с ними, давай умножим на два. Всего на два. И получится, что если все судьи будут рассматривать дела так, как вы, то только в нашей области будет незаконно осуждено две тысячи сто шесть человек. За год — четыре тысячи двести двенадцать. — Лукин вошел в раж. — Разделим на триста шестьдесят пять дней, и у нас получится, что в нашей области незаконно осуждается… — Лукин прищурился и посмотрел на циферблат своих часов с калькулятором. — Одиннадцать целых пятьдесят четыре сотых граждан в день.