Доктор Чистота

Мать оттащила ее за руку в спальню и влепила пощечину, приказав: «Перестань вертеть жопой перед моими мужиками!»

«Мои мужики» часто менялись, и «не вертеть жопой» было сложно, потому что жили они в панельной двушке с совмещенным санузлом и Олина комната, конечно же, была проходной. Вторую комнату занимала спальня матери, в которую Оле было строго-настрого запрещено входить.

И конечно, Оля входила.

В следующий раз она сделала это специально. Вышла перед тем мужиком — почти голая. И шла к туалету, чувствуя его раскаленный, как луч лазера, взгляд на своей коже.

И даже стоя после перед матерью, чувствуя, как от безжалостных пощечин горит лицо, Оля чувствовала, что выиграла. А мать безнадежно проиграла и сама это прекрасно понимает.

Потому и бесится, и срывает на ней зло.

Мать все еще была красива, но возраст и возлияния сделали свое дело. Линия лица оплыла, под глазами круги. И тело уже не то. И кожа.

Где ей было конкурировать с молодой и наглой собственной копией? Мать смотрела на Олю, в ее глазах была оглушительная смесь ненависти и зависти.

Лежа ночью в постели, слушая крики матери за закрытой дверью, Оля знала: тот мужик сейчас представляет на месте матери другую. Ее. Это была власть. Впервые в жизни она могла чем-то управлять.

На следующий день мать на пустом месте разругалась с мужиком, вызвала полицию и выставила его из дома. В синяках, с подбитой губой, мать сидела на кухне в разорванном халате и курила. Сигаретный дым медленно поднимался в заляпанный пожелтевший потолок.

Оля торжествовала.

У нее изменились мечты. Теперь по дороге в школу она мечтала найти своего мужчину, доброго, сильного и богатого, и свалить подальше от матери. Лучше всего за границу, куда-нибудь в Италию или Францию, можно в США. Но с парнями были проблемы. Вокруг Оли постоянно вертелись прыщавые старшеклассники с ломающимися голосами. Они никогда не смотрели ей в глаза, а только на ее грудь. Сначала Оля смущалась этого, потом пришла, накрашенная материной косметикой, в ее платье с оглушительным декольте и выставила ее напоказ, чтоб они подавились своими слюнями. О, да. Они подавились.

День триумфа. И день позора.

Потому что ее отловила завуч, утащила в школьный туалет и лично заставила умыться. А потом позвонила матери.

После этого случая в школе ее возненавидели. Подруги сначала шептались у нее за спиной, останавливали разговор на полуслове, когда она к ним подходила, а затем, в один прекрасный день, просто перестали ее замечать. Парни считали ее высокомерной и за глаза называли шлюхой и давалкой. Но виться вокруг не перестали. Видимо, надеялись, что это окажется правдой. Она молчала и терпела, но каждый раз по дороге домой из школы проговаривала воображаемый едкий ответ обидчикам: «Что вы можете мне предложить, мужики? Вы не сможете меня взять и забрать от мамы, снять квартиру и обеспечить. Вы же после школы в кино и за компьютерные игры засядете! А все с мужскими делами лезете».

После школы проще не стало. Люди перестали к ней лезть, она в их дела тоже не вникала. Мать стала неделями пропадать из дома, Олю это вполне устраивало. Но когда та появлялась, дома лучше было не оставаться, мать могла и прибить в пьяном угаре. Рука у нее была тяжелая.

Оля вместе со всеми подала документы в институт, но ее никуда не приняли, на платный у нее денег не было. Она ходила мрачнее тучи. С принцем все никак не задавалось. Все, кто более или менее мог зарабатывать, уехали. Проклятое Жулебино. Жулебино как судьба. У знакомых платежеспособных мужиков минимум по одной судимости. Жизнь маячила перспективными красками будущего: сексуальная кассирша в продуктовом отделе — мечта любого алкаша и жена местного охранника со спиногрызом.

Единственным, кто долго мог выносить ее плохое настроение, оказался Степан. Против обыкновения Оля сразу ему сказала, что у них ничего не получится. «Посмотрим», — подмигнул Степан. «Ну, смотри», — пожала она плечами и забыла о нем как о мужике.

Именно таким и должен был быть ее отец. Простой, работящий и счастливо живущий в нищете — зато «все как у людей». Мать с утра до вечера крутила эту пластинку, что жизнь свою потратила вместе с молодостью «на твоего отца никчемного и тебя, сучку неблагодарную!». Вот что надо было объяснить этому парню. Но он все равно бы не понял и лишь подмигнул бы ей, что удача смелых любит.

Степан так и не понял, что сам подписал себе приговор.

Степан был боксером и работал охранником в клубе. Грех было отказываться от предложения проводить до дома, когда тебе нужно пробираться до дома через неосвещенную стройку. Оля так и оставила его во френдзоне: встретить с работы, проводить до дома, сходить большой компанией в кино. Они всегда проводили время вместе: два брата, один — младший, веселый, из школы, второй — старший, жесткий и насмешливый, тоже боксер и лучший друг Степана. Степа ей о нем все уши прожужжал. И Аня со своим фитнесом, модными стрижками и современной музыкой. И эта умненькая, чистенькая Женечка со своей музыкалкой и поколениями интеллигентных еврейских предков. Более-менее притерлись друг к другу и стали ходить в кино, клубы и ездить на шашлыки. Оле даже начала нравиться такая жизнь, хотя она никогда не позволяла себе этого показать. Еще чего. Степа всегда должен был чувствовать, что опять сделал что-то не так.

«Я хочу жить, — подумала Оля. — Больше всего на свете я хочу жить».

Пусть даже кассиршей.

* * *

Ее разбудил грохот. И ноющая, пульсирующая боль с левой стороны челюсти.

Оля медленно пришла в себя. Она заморгала, голова раскалывалась. «Где я?» Оля не помнила. В первый момент ей показалось, что она у себя дома, в проходной комнате. И мама на кухне возится и громко, недовольно гремит посудой.

Как всегда. Хорошо. Она наконец открыла глаза.

Оля лежала на чем-то твердом, камешек уперся под лопатку. Мягкий свет из зарешеченных окон падал на пыльный бетонный пол, расчерчивал его на длинные вытянутые прямоугольники. Уютно. Оля слабо улыбнулась, коснулась пальцами щеки. Рука была в чем-то липком. И пахла резко и неприятно… И еще этот запах бензина. «Нет, я не дома».

И тут Оля вспомнила, где находится. И что случилось.

Она вскрикнула. Резко села, комната перед глазами покачнулась. Зрение фокусировалось медленно и неохотно.

И тут она увидела. Не хотела видеть, но увидела. Под столом лежала Женя, скорчившись и раскинув руки. В голове у нее зияла черная дыра. Вокруг нее что-то черное и матово отсвечивающее, целая лужа. Как зеркало. Потом Оля увидела Степана. Он лежал совсем рядом с ней, казалось, можно протянуть руку. Лицо у него было спокойным. Обрубок руки смотрел на Олю черными пятнами запекшейся крови и белесым срезом кости…

Оля повернула голову. Ржавая кровать, на которой лежит Аня. Провода тянутся по полу. Желтый аккумулятор. Денис сидит, прислонившись к стене. Лицо его отрешенное.

Свечников стоит в центре палаты, огромный, темный. Бейсболка его надвинута на глаза, челюсть выдвинута. Щека дергается. В опущенной руке пистолет.

Кап! Пшиих! Оля резко обернулась на шипение капающей жидкости.

У стола стоял маньяк.

Кожеед ласково улыбнулся ей. Оля почувствовала, как под сердцем кольнула ледяная игла ужаса. Что он задумал? Чего хочет от нее?!

— Оля, ты как раз вовремя, — сказал Кожеед. — Присоединяйся. Все тебя заждались. Пить хочешь? — Он протянул в ее сторону банку.