Доктор Данилов в МЧС

– По сто грамм для разгона? – предложил Шавельский, когда все расселись.

– Несите сразу две бутылки, – распорядился Ломакин. – Только холодные, и откроем мы их сами.

Официантка изобразила на кукольном личике понимание («Да-да, конечно, непременно холодную и непременно сами откроете»), терпеливо дождалась, пока каждый выберет закуску по своему вкусу, и ушла.

– «Откроем сами» – это вчерашний день, Коля, – сказал Шавельский. – В наше время водку в ресторанах не разбавляют, когда переливают в графин, а покупают сразу паленую. Кому охота возиться с разбавлением каждой порции.

– Вот эту паленую тебе в графине и принесут, – ответил Ломакин. – А когда открываешь сам – другое дело. Правда, иногда официанты обижаются и спрашивают: «А зачем вы к нам пришли, если не доверяете?»

– В сущности, они правы, – сказал Данилов.

– А если я никому в нашем общепите не доверяю, что тогда?

– Тогда, Коля, пей дома или в гостях, – посоветовал Шавельский.

– Я обычно так и делаю, но бывают же исключительные случаи. Вот, например, как сегодня. Такую толпу я в свою двухкомнатную хрущобу, набитую народом, пригласить не могу, при всем своем желании. Вот и приходится…

– Если ты, Коля, будешь и дальше ворон ловить, то так в своей хрущобе и помрешь, – «посочувствовал» Шавельский. – Ты, Коля, бери пример с людей, которые за несколько лет работы в отряде вместо двушки в Капотне обзаводятся просторными хоромами на Воронцовской улице.

– Так то ж начальство, – хмыкнул Ломакин. – Небожители! Боги Олимпа! А я кто? Простой слесарь-анестезиолог. Трубку вставил, трубку вынул. Разве ж мне хоромы положены? Ладно, праздник у нас сегодня как-никак, давайте не будем о грустном. У меня и тост уже готов, а водку все не несут.

– Они ее развели и сейчас закупоривают, – сказал Шавельский.

– Не гони пургу, – отмахнулся Ломакин, – а то весь аппетит испортишь.

Официантка как услышала: принесла две запотевшие бутылки и тарелки с нарезкой и сыром.

– Я как самый старший из присутствующих, – начал Ломакин, едва первая бутылка была разлита по рюмкам, – можно сказать, аксакал-саксаул, хочу пожелать нашей молодежи добиться всего, чего хочется, всех поставленных целей. Чтобы перед уходом на пенсию ни о чем не пришлось жалеть.

– Коля, не прибедняйся, до аксакала тебе далеко, – сказал Данилов.

– За комплимент, конечно, спасибо. – Ломакин, продолжая держать рюмку на весу, изобразил полупоклон. – Но я уже достиг того судьбоносного возраста, когда при слове геморрой на ум первыми приходят не проблемы, а расширение соответствующих вен.

– Очень аппетитно, – одобрил Шавельский.

Он опрокинул рюмку в рот и похвалил:

– А что – не паленая!

– Что и требовалось доказать, – отозвался Ломакин. – А помнишь, какую гадость мы пили с тобой на учениях в Зарайске?

– Не напоминай! – застонал Шавельский. – Страшно вспоминать!

– Тормозную жидкость? – предположил Желтухин.

– Картофельный самогон, настоянный на птичьем помете, – усмехнулся Ломакин.

– Ты ж говорил, что на целебных травах.

– Мало ли что я говорил. – Ломакин обвел взглядом присутствующих и начал рассказывать: – Десять лет назад наши деятели совместно с ихними решили с какого-то перепугу устроить под Зарайском масштабные международные учения совместно с натовскими спасателями. В итоге собрали чуть ли не тысячу человек – шведов, финнов, австрийцев…

– Но самыми приятными людьми были армяне и белорусы, – вставил Шавельский.

– Да-да, – подтвердил Ломакин. – Самыми приятными и душевными. Одни навезли кучу емкостей с разными сортами самогона, а другие – тутовую водку. Мы, как вы понимаете, тоже не с пустыми руками на учения прибыли, но у нас-то все было фабричное, а у них – домашнее, натюрпродукт. Причем бронебойного действия. Юра как отполировал самогончик тутовкой, так сразу пошел в поле ромашки собирать. Это в третьем часу ночи-то!

– Не ромашки собирать, а просто освежиться, подышать свежим воздухом, – поправил Шавельский и пояснил остальным: – Дело было летом, в июле, днем жарища, а ночью прохладно, ветерок…

– А потом мы его в поле нашли, – перебил Ломакин. – По храпу ориентировались, поэтому долго искать не пришлось. Лежал в ближайшей канаве в позе парашютиста, у которого парашют не раскрылся.

– Я так понимаю, учения удались, – сказал Свергун.

– А тебя разве там не было? – удивился Ломакин.

– Нет, – Свергун покачал головой, – я же в две тыщи пятом в отряд пришел.

– Летят годы… – пригорюнился на мгновение Ломакин, но тут же взял себя в руки и спросил: – Что сидим? Разливайте по второй. Ибо сказано…

– Между первой и второй перерывчик небольшой, – встрял Желтухин.

– Бог любит троицу! – назидательным тоном поправил Ломакин. – Сейчас выпьем, потом я расскажу вам одну историю, а после можно будет и по третьей пропустить.

Официантка донесла заказанное, в том числе и селедку с луком для Данилова. Закусывали вяло, потому что успели наесться на банкете.

– Зимой две тысячи первого года, – начал Ломакин, – мы вылетели в Индию на ликвидацию последствий землетрясения. Тряхнуло сильно – до девяти баллов. С учетом особенностей тамошнего строительства, где все на соплях, в эпицентре практически ничего не уцелело. Прилетели, начали искать в завалах живых людей. Индия – густонаселенная страна, народу завалило много. Погода не радовала: хоть и зима, а днем жарило чуть ли не до сорока, а ночью резко холодало, градусов до пяти. Ну, и трясло потихоньку, правда, толчки были не такими сильными, как первый. К чему я это рассказываю? К тому, что даже на шестой день в таких условиях, когда днем духота, а ночью холодно, нам и на шестой, и на седьмой день приносили извлеченных из завалов живых людей! Причем они были не при смерти, а в довольно сносном состоянии. Некоторые через пару дней уходили из госпиталя на своих двоих, а не то, что вы подумали. Возможности человека безграничны, надо только не падать духом! Вот за это я и хочу выпить!

Выпили по третьей, закусили.

– Бывает так, что чего-то очень сильно хочется, – вдруг сказал Желтухин. – Нет, даже не хочется, а жаждется, страстно и с упоением. Днем и ночью мечтаешь об этом, во сне видишь, наяву грезится. И в то же время не веришь, что добьешься желаемого, просто мечтаешь о нем, потому что не можешь не мечтать. А исполнения этого заветного желания не ждешь, не надеешься. И вдруг, словно по мановению волшебной палочки, словно по щучьему веленью, заветное недостижимое желание сбывается без каких-либо усилий с твоей стороны. Усилий не было не потому, что ты лентяй, а потому, что ты четко понимал, что ничего не добьешься, в непрошибаемую стену бьются лбом только бараны. Умные люди добиваются только того, чего можно достичь…