Доктор Коул

Отложив молот, он взял ее за руку и сказал:

— Знаешь, что я люблю?

— Что? — спросила она с бьющимся сердцем.

— Коровий и лошадиный навоз.

Они взяли его в сарае Крантцев. Смешав навоз с торфяным мхом и землей, они наполнили этой смесью грядки и навалили сверху приличный слой соломы.

— Теперь все это должно осесть. Следующей весной тебе нужно будет лишь убрать солому и посадить рассаду. Потом надо будет добавить перегноя, когда все подрастет, — сказал Дэвид.

Р. Дж. ожидала прихода следующей весны, словно рождения ребенка.

К концу июля в ее работе наметились определенные финансовые тенденции. Она с досадой заметила, что некоторые пациенты пользовались ее услугами, не желая платить. Плата за лечение застрахованных пациентов хоть и медленно, но поступала. Часть тех, кто не имел страховки, просто не могли заплатить, потому Р. Дж. списывала их долги. Ради общественного блага, так сказать. Но несколько пациентов не спешили платить, несмотря на то что вполне могли себе это позволить. Она вылечила Грегори Хинтона, зажиточного владельца молочной фермы, от нескольких язвенных фурункулов на спине. Он был у нее трижды и каждый раз обещал прислать чек. Но так ничего и не прислал.

Проезжая мимо его фермы, Р. Дж. увидела, как он входит в амбар, и повернула машину к его дому. Она приветливо поздоровалась с ним. Ей было любопытно.

— Рад сообщить, что ваши услуги мне уже не нужны. К счастью, фурункулы исчезли.

— Это хорошо, мистер Хинтон. Рада слышать. Хотела спросить, собираетесь ли вы оплачивать три своих визита?

— Что? — взорвался он. — О боже! Неужели необходимо вымогать деньги у клиентов? Что вы за доктор такой?

— Доктор, который только-только начал практику.

— Между прочим, доктор Торндайк никогда не торопил клиентов с оплатой.

— Доктора Торндайка давно уже нет, и я не могу позволить себе такую роскошь. Я буду благодарна, если вы заплатите то, что должны, — сказала она и пожелала всего доброго.

В тот вечер Дэвид задумчиво кивал, слушая ее рассказ.

— Хинтон очень упрямый старый скупердяй. Он всегда тянет с оплатой, чтобы получить банковские проценты с каждого доллара. Ты должна понять, и твои пациенты тоже, что занимаешься не только лечением, но и бизнесом.

Дэвид сказал, что ей необходимо было выработать систему сбора платы. Требовать деньги должен кто-то другой, чтобы она могла сохранить «образ святой». Он сказал, что с взысканием долгов связан любой бизнес. Вместе они разработали программу, которую она на следующий день растолковала Тоби, назначенной сборщицей платы. Теперь она должна была раз в месяц рассылать счета.

Тоби хорошо знала местных и делала сложные умозаключения, действительно ли тот или иной должник не может оплатить услуги или просто не хочет. Любому, кто не мог заплатить, но был готов обменять их услуги на свой труд или продукты, они были рады. С тех, кто не мог предложить ничего, они не требовали денег.

Для тех, кто мог заплатить и не платил, у Тоби в компьютере были отдельные категории. Туда заносились счета, просроченные на месяц, на два, на три и более. Через сорок пять дней после отправки счета должнику высылалось письмо с просьбой связаться с доктором, чтобы обсудить вопросы оплаты. Через шестьдесят дней Тоби обычно звонила, напоминая пациенту о долге и записывая его ответ. Спустя девяносто дней отсылалось второе письмо с более настойчивой просьбой заплатить до определенного числа.

Дэвид предложил обращаться в коллекторское агентство, если человек не платит больше четырех месяцев. Р. Дж. поморщилась — не хотелось портить отношения с пациентами. Она понимала, что ей придется научиться быть не только доктором, но и коммерсантом, хотя они с Тоби решили пока воздержаться от привлечения коллекторов.

Однажды утром Тоби принесла на работу пожелтевший листок бумаги, который она с улыбкой дала Р. Дж. Он был весь смят и помещен в прозрачный пластиковый футляр для защиты.

— Мэри Штерн нашла его в записях Исторического общества, — сказала Тоби. — Поскольку он был адресован предку мужа, отцу его прапрабабки, она принесла показать его нам.

Это был счет от доктора, выписанный Алонцо С. Шеффилду за «визит, грипп, пятьдесят центов». Вверху было отпечатано имя доктора — Питер Элиас Хатавей, и дата — шестнадцатое мая 1889 года.

— Со времен доктора Хатавея в Вудфилде было несколько десятков докторов, — сказала Тоби. — Переверни счет.

Сзади было отпечатано стихотворение:

Пришла беда — отворяй ворота,

И Бога, и доктора мы любим тогда,

Минет же лихо —

Мы забываем о них всегда.

Тоби вернула листок в Историческое общество, списав стихотворение. Она сохранила его в компьютере в папке с непогашенными счетами.

Дэвид постоянно говорил о Саре, и Р. Дж. поощряла его в этом. Однажды вечером он принес фотографии, четыре толстых альбома, которые были летописью жизни одного ребенка. Вот Сара только-только родилась. Ее держит акушерка, усопшая Труди Кауфман, полная женщина с широкой улыбкой. А вот серьезная маленькая Сара в ползунках внимательно наблюдает за тем, как Дэвид бреется. Многие фотографии были подписаны.

— Видишь этот зимний костюмчик? Ее первый. Ей был всего годик, и мы с Натали были так рады, что вместо подгузников можем надеть на нее костюмчик. Однажды в субботу мы взяли ее в универмаг в Бруклине. Это было в январе, как раз закончились рождественские праздники, стояли морозы. Ты знаешь, что значит одеть ребенка зимой? Сто одежек нужно на нее натянуть.

Р. Дж., улыбаясь, кивнула.

— На ней было столько одежды, что она стала похожа на мячик. Мы заходим в лифт, лифтер объявляет этажи. Сначала я ее нес, потом поставил на пол, и она стояла между нами, держа нас за руки. Я замечаю, что лифтер как-то странно смотрит куда-то вниз. Я гляжу туда же и вижу, что вокруг ее маленьких ботиночек на ковре образовались темные лужицы, а штанишки стали очень темными. У нас была для нее сменная одежда в машине, потому я сбегал в гараж, чтобы принести ее. Мы сняли с нее всю одежду и надели сухую. Но зимний костюм промок, и нам пришлось купить новый.

Сарин первый день в школе. Худая восьмилетняя Сара, копающаяся в песке на каникулах в Олд Лайм Бич в Коннектикуте. Сара широко улыбается со скобами на зубах.

Дэвид был на некоторых фотографиях вместе с ней, но Р. Дж. поняла, что в основном он снимал, поскольку на большинстве фото присутствовала Натали. Р. Дж. украдкой разглядывала ее. Это была симпатичная молодая женщина с длинными черными волосами. Ее лицо казалось удивительно знакомым. Вероятно, потому, что ее шестнадцатилетняя дочь была очень на нее похожа.