Доктор N

– Вот вы тут пишете...
– И цитирует: - Я думаю... История, известно, наука точная, есть даты, есть фиксированные данные.- Не спеша, ибо торопиться некуда.- А с какого года вы ведете отсчёт лет? Двадцать пять нашего, долой еще пять годков прошлого века, год восемьсот девяносто пятый, не так ли?

– Вам было шестнадцать, - подобной наивностью Кобу не собьёшь.

– Пойдём дальше. Нет, я не сомневаюсь, впрочем, вспомнил: вышла ваша пьеса Наданлык,- произнес слово чисто, без акцента.- Люблю четкость тюркской речи. Наданлык - это невежество?

И о переводе "Ревизора", тоже как-никак литературная деятельность много ночей из тех далеких лет.

– Помнится, вы послали рукопись перевода в Бахчисарай, фамилию запамятовал, что-то выспреннее.

– В дар Исмаил-беку Гаспринскому. Он тогда издавал единственную в Российской империи тюркскую газету Тарджуман, мой перевод был подарком к ее десятилетию.

– Татарин и на ский, ну да, мода тогда была. У турок ведь фамилий не было, спасибо русским, с их помощью обрели родовую устойчивость.

– И некролог о нем написал.

– О националисте до мозга костей?

– Чуть что - ярлык?

– Определенность позиции.

– Мы можем вычеркнуть его имя из энциклопедий, но тюркский мир сохранит в памяти.

– Это идеи вашего некролога? Не станем всерьез воспринимать литературные наивности жанра.

(Нариман настоял, чтоб в словнике новой энциклопедии сразу после Гаспра дали Гаспринский, лично Бухарина просил. Включили. Недавно десять лет минуло со дня смерти, кто помянул? Проследить, чтоб не вычеркнули из словника! Газета раздражала в те годы и видом своим, шрифтом, самой своей данностью, какая-то дерзость во всей этой затее с просвещением мусульман, сплотить на ниве культуры, и лишние расходы властей на содержание штата осведомителей-цензоров, чтоб ни одна буковка не миновала пристального ока).

– Но вы говорите, помимо литературной, об общественной работе, в чем она, поясните, пожалуйста.

Напомнить, как ученик, которому задан каверзный вопрос, что общественная деятельность началась с открытия в Баку дешевой библиотеки-читальни, и чутко следящий за культурными событиями в жизни мусульман России Гаспринский, несколько напыщенно прозвучало, в своем Тарджумане поставил Баку в пример древней Бухаре, красивому Тегерану, европейскому Стамбулу и мыслящему Каиру, эпитеты, улыбнулся Нариман, на совести Исмаил-бека.

Немыслимыми каракулями детские письма, посылаемые потомкам?

И про меценатство - новое для мусульман дело и, кто имеет средства, пытается следовать российским обычаям, оно служит возвеличению имени, знатности и популярности в обществе, а часть на расходы зарабатывается любительскими спектаклями, и вырученные деньги идут на приобретение книг, выписку газет, содержание библиотекаря и - водевили, комедии, сценки, некий круговорот, про сватовство еще скажи, как неудача ранила!

– И вы считаете... Дорогой товарищ Нариманов, - Коба, расхаживавший по кабинету, остановился, - мы же взрослые люди, неужели это стоит упоминания в ваших устах?

– Но восьмилетняя моя работа на ответственных должностях по указанию партии дает мне право обратиться в Политбюро с просьбой!

Нарком Бакинской коммуны? Ещё какое указание партии?

– ... Надеюсь, - низвел-таки до роли просителя, - что Политбюро не откажет в моей просьбе.- Уехать отсюда и написать обо всем, что видел, слышал и делал... Как можно спокойнее, что хоть в малой мере чем-то недоволен - уже было, не любит Коба, когда просятся в отставку: Демонстративный уход? Мелкая обида на родную партию или осознание долга перед отечеством? Глухая оппозиция или состояние здоровья?

Чтоб за строками не угадывались прежние столкновения! Ну и болезнь тоже, недавно был сердечный приступ. Представляя при сем медицинское свидетельство, я прошу Политбюро разрешить мне жить в Баку, климат которого вполне подходит не только для моего здоровья, но и для здоровья семьи. Если же этому мешает занимаемая мною должность члена Президиума Ц.И.К. С.С.С.Р. (со всеми точками), то прошу освободить меня от этой должности. Еще в прошлом году врачи высказывали мнение, что климат Москвы,- а ведь непременно перебьет, усмотрев в этом некие намеки и скрытый смысл,- вовсе не подходит для моего здоровья, тем более что здоровье моего ребенка, который часто болеет воспалением бронхиальных желез... И далее: Разрешить мне заниматься литературной работой, что даст возможность поддержать существование семьи.

– Что за литературная работа, которой невозможно заниматься, служа партии? Все мы так или иначе сочинительством занимаемся, кого ни возьмёте, все пишут. Даже трагедии!
– А что если в Политбюро спросят: представьте-ка конспект вашей литературной работы, чтобы обсудили. Старые распри в литературной форме? Диалоги?!

И, выведя из себя Наримана, нарушив в нем равновесие протестующего и просящего начал, заглянуть в его душу, - нет, только нейтрально: Я надеюсь... Литераторство тоже: декреты и указы подписывать, когда Нариман дежурит как председатель ЦИК, запятую где подправить, об издании, к примеру, Большой советской энциклопедии, БСЭ, увлечены аббревиатурами, Декрет об основах авторского права, переименовании, тоже из новых страстей (впрочем, было и при царях), Румянцевской библиотеки в Ленинскую; создать Фонд имени В. И. Ульянова-Ленина, приложено личное мнение Наримана: ни рубля на иные нужды, кроме помощи беспризорным, столько их на железнодорожных станциях и пристанях! Торжественное открытие дагестанской выставки (Нариманов председатель); с Крымским Совнаркомом возродить татарскую культуру в Крыму (Нариман поддержал); организовать Музей восточной культуры; экспедиции на юг - в Туркестан, на Кавказ; что по почину Научной ассоциации востоковедения в Мраморном зале Второго Дома Союзов отмечен его юбилей, то же - в Институте востоковедения, бывшем Лазаревском, Доме армянской культуры, - диспуты: откроются ли в Москве дома культуры других народов?

... Заседание закончилось, стенографистка собирает школьные тетрадки, сложенные вдвое, стол завален бумагами, пепельницы полны окурков, но все сидят в ожидании заключительных напутствий.

– Кажется, ясно. Есть еще вопросы?
– спрашивает Сталин.

и немигающий тяжелый взгляд твой уставился на меня, я к нему

привык, это началось не сегодня, уж меня не напугаешь, вдруг, с

чего это меня потянуло, ждал, долго готовился, понимая, что

бесцельная затея, но я припас это, и наше заседание, будто

стенографистки собирают школьные тетрадки, домыслил для большой

драмы, неизжитая страсть- ты скажешь слово, я отвечу, выстраивая

диалог, надеясь, что не все кончено и удастся переломить ход

событий.

но кто? как? какая гвардия? может, закаленные в боях, те,

кого не брали ни огонь, ни ссылки? эти лица рассеялись по краю,

но можно воплотить в единый тип и призвать к совместным действиям

(?) да, ждут твою с нескончаемым первым актом драму, скоро ли

финал?

РАЗДВИНУЛСЯ БЕСШУМНО ЗАНАВЕС, и Нариман поднялся на сцену, а впереди ещё занавес, и Наримана потянуло в глубину, он вплотную приблизился к сидящему во главе стола: - Да, есть вопросы!

вы все как будто ждали, что это должно случиться, и старик

заговорит, может, путанно, как всегда,- терпели меня, потерпите

еще: недавно чествовали востоковеды, произносились речи, и он

благодарил, одаривая всех, и вас тоже! только что изданной

книгой, а в ней историческая драма о временах двухсотлетней