Доктор Надежда

– А если я не знаю, кто я, то кем же мне быть?

– Собой милый, таким, как сейчас. Ты замечательный.

Я глянул на стену. Два мужских портрета слушали наш разговор. Нино обратилась к ним:

– Это Лев. Он к нам теперь ходить будет. Будешь ведь, мальчик?

Я пожал плечами:

– А можно?

– Я тебе ключ дам. Когда тяжело станет, даже если меня не будет, – зайди. В кладовке висит чурчхелла. Сыр, пури, кинза всегда имеются на кухне. Есть и книги.

А если я дома буду, еще лучше. На крыше не прячься больше, там опасно. Всегда за тебя переживаю.

Я и в самом деле частенько пропадал на крыше. Там отсиживался, чтобы избежать ремня и гречки, когда мать была не в духе.

Нино протянула резной ключ. Я не решался взять, но она прикрыла глаза и качнула головой:

– Это будет нашим секретом.

– А можно я ключ за кирпич спрячу между этажами? Никто не найдет.

– Так и сделай.

С того дня я буквально пропадал в доме тети Нино. Она меня как будто всегда ждала. Оставляла еду на столе в гостиной, закрыв тарелку полотенцем и сверху клала записку: “Вначале мой руки, потом ешь, Лев!”

И я ел, мыл посуду, иногда засыпал сидя на кресле, ожидая ее. Отец был все время в полетах, а когда возвращался, валился от усталости. Мать моего отсутствия и вовсе не замечала, только говорила: “Опять завеешься до вечера? За что ты мне достался, непутевый?”

Но Славка заметил, что я сдружился с Нино, рассказал матери, на меня поглядывая. Она лишь рукой махнула: “Два сапога пара. Притянулись же!”

Только я продолжал таится, как будто боялся, что квартира Нино, вместе с ней, однажды исчезнет из нашего дома. Тогда и я исчез бы, наверное. Да и рассказывать о наших с Нино разговорах, теплом смехе, песнях и всяких обычных, но таких важных для меня вещах никому не желал. Как будто это было чем-то настоящим, а настоящее хочется охранять от чужих глаз. Беречь.

Со временем все в округе узнали о нашей с Нино дружбе. Шила в мешке не утаить. Глядели, но ничего не говорили. Казалось, точно мы две белые вороны в этом мире, суженном до военного городка.

От меня даже, как будто, отстали сплетники. Словно, страх перед Нино и на меня распространился, накрыл защитным плащом.

Мне только того и надо было, чтобы все оставили в покое.

В квартире тети Нино я всегда чувствовал свободу и внутренний покой. Читал книги, мылся в тазу, дремал, фантазировал, рисовал. Много думал. Мне было важно понять кем же, на самом деле, являюсь.

Я нуждался в Нино. По-настоящему, до сжимания сердца, до нежности в груди ждал наших встреч. Но я знал, что ее сын – Георгий. А чьим сыном был я? Почему меня так упорно не желали хотя бы пытаться полюбить родители?

Однажды я отыскал дома в сундуке выцвевшую, желтовато-серую фотографию деда Тараса. Он и в правду чем-то напоминал меня. Во всяком случае, тогда мне так показалось.

Значит, во мне была кровь деда. Вот этого, не известного мне, но похожего человека. Родственника.

Нино говорила, что род всегда бережёт своих. Значит, дед меня берег.

Стало легко от этой ясной мысли. Точно, наконец-то, я нашел частицу себя. Даже если в семье не было для меня места – не страшно. Ведь оно нашлось в фотографии деда, в сердце Нино.

Ее солнечная квартира буквально спасла меня. Так, наверное, помогает горящий желтой точкой в ночи маяк тем, кто отчаянно бьется со стихией в сумраке и неизвестности. Маяк просто светит и нет ничего в мире дороже того спасительного света.

Все праздники мы отмечали сперва с Нино. Я забегал к ней на полчаса. Иногда приносил что-то самодельное. Выжженную открытку, букет цветов. Как-то накопил на настоящий газовый шарфик. Я и матери похожий подарил – серебристо-серый, как ее глаза. А как иначе, ведь мать.

От Нино я получал щедрую порцию любви и конфет, и после, шёл к своим. Наполненный покоем и теплом.

Мне стукнуло 16 лет, когда Нино заболела. Слегла, но отказалась лечиться в больнице. Сказала, что пришел ее черед отправляться на встречу к роду. Там ей и Георгия легче будет дождаться, без усталости и болезней. Да и я взрослым стал, смогу и без нее мир познавать.

Тогда я перебрался к ней.

В семье это даже, как будто, никого не удивило. К тому моменту отец ушел от нас. Бросил мать, а сам уехал на север с какой-то поварихой.

Мать устроилась техничкой и почти перестала со мной разговаривать. Иногда она заходила к Нино. Смотрела на нее, молча оставляла продукты, не прощалась.

Конец ознакомительного фрагмента.