Долбаные города

Под слоем снега была кровь. Я метнулся к дереву, к ужасу всех последователей нью-эйджа и леди викканок, отломал еще одну ветку, и мы с Саулом вдвоем принялись вспахивать снег. Кровь, конфеты и цветы, все смешалось.

Леви сказал:

— Должно быть кто-то полил его могилу свиной кровью или что-то типа того. Думаю, Калева теперь не любит многие.

— Или любят. Это уж как посмотреть. Давид и Шимон мало кому нравились. Уверен, даже их родители были не в восторге от этих парнишек.

— Меня сейчас стошнит.

— Да-да, это они слышали частенько.

Саул сказал:

— Наверное, это какой-то оккультист. Я знал одного оккультиста. Он торговал мороженым, но нравилось ему приносить в жертву животных, чтобы соблазнять женщин.

— Я больше никогда не куплю мороженое, — сказал я. — А твои истории не имеют никакого смысла.

— Имеют, — сказал Леви. — Посмотри.

Голос его и вправду звучал испуганно. Это, конечно, меня не особенно шокировало. Леви пугался шприцов, валяющихся на асфальте. Однако окровавленная могила все еще могла внушить мне некоторый трепет. Я проследил за взглядом Леви и увидел такую простую штуку, сделавшую мне мгновенно так страшно, как никогда не было.

Я увидел спираль. Она смотрелась на свежей земле, как ожог. Небольшая, над изголовьем гроба, покоившегося глубоко внизу. Ее очень легко можно было не заметить. Я наклонился к спирали, чтобы рассмотреть ее. Казалось, она уходила глубоко в землю.

— Ножом так не вырезать, — сказал Саул. — Да и затекла бы она уже.

— Итак, жертва — Мать Земля, нападавший — сукин сын без совести и чести. Свидетели? У нас есть свидетели? Только луна здесь свидетель, я прав? — я говорил быстро, но то и дело поправлял очки, пытаясь получше рассмотреть спираль. Я услышал, как Леви приблизился.

— Как клеймо, — сказал он. В этот момент мы увидели нечто такое, от чего затошнило даже меня, а я умудрился передернуть на "Лики смерти", что было моим главным жизненным достижением к четырнадцати годам.

Спираль с хлюпающим звуком выплюнула немного крови. Словно она работала, как насос. Кровь была смешана с землей, грязной, склизкой, размокшей землей. Как будто что-то выплюнуло ее оттуда, какой-то внутренний чавкающий клапан.

Леви отшатнулся, а Саул сказал:

— Вот это странно.

— Не более странно, чем носить с собой венерину мухоловку и укрывать ее шарфом, — ответил я, и понял, что мои губы едва двигаются. Ощущения были странные. Я взял палку и засунул ее в центр спирали, почувствовал давление, и кровь вырвалась с очередным толчком. Саул сказал:

— Ого. Суй глубже.

— Леви, твоя мамка...

— Макси! Просто всунь эту идиотскую палку!

И я надавил на ветку, вгоняя ее глубже в землю. Кровь пачкала блестящие обертки конфет, цветы, и от нее таял снег. Это была кровь Калева? Я не знал. Мне нужен был ответ.

— Мужики, там Калеву, по ходу, плохо, — сказал я, засмеялся громко-громко, и понял, что не могу перестать. Мой голос разносился над пустынным кладбищем, пугал ворон, а кровь все выбивалась из-под земли, и я подумал, а если она все здесь затопит, что мы будем делать?

Когда кровь подобралась к носкам моих ботинок, Леви потянул меня назад. Мы должны были удивиться, всплеснуть как-нибудь руками интересно, закричать, но мы только смотрели на странную спираль у изголовья могилы Калева.

Саул подал к нашему опустевшему Круглому столу разумную мысль:

— Нужно посмотреть, есть ли такое на других могилах.

А я сказал:

— На двух конкретных. Где лежат Шимон и Давид?

— А я знаю? Я же их ненавижу.

Леви криво улыбнулся, а затем побледнел еще больше. Я достал телефон, включил камеру и увидел, что объектив не передает ничего не обычного — разворошенная земля, в конфетах, и в грязном снегу, и в цветах. Вот и все.

— Леви, — позвал я. — Саул!

Они склонились ко мне, смотря на экран.

— А я не удивлен, — сказал Саул. — Если бы такую хрень можно было увидеть просто так, все бы перестали ходить на фильмы ужасов. А они кассовые.

Леви сказал:

— Сюда мне смотреть нравится намного больше.

Я попытался сделать несколько фотографий — везде только потревоженная нами идиллия детской могилки. Никакой крови, ни следа спирали. Никогда еще я так сильно не врубался в метафору медиа, меняющих реальность. Кровь, наконец, остановилась, и я вытащил палку.

— Со стороны выглядит так, как будто мы просто осквернили могилу, — сказал я.

Леви отвернулся, а Саул присел на корточки рядом с палкой. Капли крови с нее упали на его любимый цветок, прямо в разверстые пасти.

— Настоящая, — сказал Саул со знанием дела. Отчего-то мне захотелось ему поверить. Леви отошел к дереву, прислонился к нему, словно искал поддержки.

— Мерзость, — сказал он. — Мерзость, и я бы на нашем месте не ходил смотреть на другие могилы.

— Но ты не на нашем месте, — сказал я.

— Вообще-то на нашем. То есть, на месте одного из нас.

Диалог получился забавный, в меру абсурдный, и я бы похвалил наше самообладание, если бы не видел, что трясет и Леви, и Саула, и даже меня. Я не смог закурить с первого, со второго и с третьего раза. Я выругался, и, может быть, это помогло. Саул взял у меня сигареты, не спрашивая разрешения. Мне было жаль оставлять могилу Калева, тем более в таком виде, но я не мог прикоснуться к разбросанным конфетам и цветам.

Вот, подумал я, хотел почтить твою память, а получилось вот что. Типичнейший Макс Шикарски.

Мы спускались по холму вниз. Классовое разделение действовало даже тут, в последнем месте, где человек еще что-то значил. На холме покоились люди побогаче, словно красивый вид, открывавшийся с него, мог утешить их в смерти.

А внизу лежала чернь, которой не на что было посмотреть.

— Значит, ты чокнутый, Саул? — спросил я как бы между делом. Вопрос был такой очевидный и глупый, что я бы посыпал себе голову пеплом, если бы рядом нашлось что-нибудь, что можно было сжечь без риска навлечь на себя гнев Божий и быть принятым за сатаниста. Мне просто хотелось говорить о чем-нибудь другом, не о крови, которую мы оставляли за спиной. Я смотрел на свои ботинки. На них все еще были красные пятна, я попытался их сфотографировать, ничего не вышло.

— Просто уточняю. Вдруг ты попал к нам по ошибке, и тогда есть шанс, что твоим словам кто-нибудь поверит.

Я посмотрел на Леви, он казался мне слишком задумчивым, и я пощелкал пальцами у него перед носом, заставив Леви встрепенуться.

— Что тебе надо?!

— Тебе стремно?

— Еще как!

Саул пожал плечами, сказал, медленно, спокойно, как и всегда:

— Мой психиатр говорит, что я чокнутый. У меня шизотипическое расстройство. Ты вчера угадал.

— Прикольно. Знаешь, что это означает на языке психиатров?