Долбаные города

Он щелкнул пальцами ассистентке, как будто она была милой, обученной трюкам собачкой.

— Отдай распоряжения.

— А вы будете снимать нас просто вот так? — спросил Леви. — Без сценария?

— Это ток-шоу, малыш. Если ты хочешь высоких рейтингов, в конце концов, тебе придется отказаться от сценария.

— Значит, вы все-таки хотите, чтобы мы выглядели глупо, — сказал Саул. Я отмахнулся:

— В телике все выглядят глупо.

Взгляд мистера Кларка стал на редкость холодным.

— Так вы хотите рассказать свою историю?

— А вы хотите стать акулой в мире шоу-бизнеса?

— Вы мне нравитесь, мистер Шикарски. Что-то может получиться. Мисти, как там записи и фотографии, связанные с Калевом Джонсом?

— Я сейчас уточню.

Мисти покинула нас, непрерывно отдергивая юбку, чтобы скрыть свои симпатичные колени. Мистер Кларк еще некоторое время смотрел на нас, у него был взгляд художника.

— Мы не пустим запись, если вы не будете интересными.

Правда его, вероятно, вовсе не интересовала. Его интересовала возможность нам не платить. Это становится действительно важным, когда принадлежишь к огромному медиа-холдингу. Максимизация результатов при минимизации затрат, этика в полнолуние становится экономикой. Мистер Кларк смотрел на нас, и я впервые понял, что оценивают мою внешность, и движения, и манеру говорить. Мой, можно сказать, товарный вид. Я не думал, что в дешевых ток-шоу такие мелочи могут иметь значение.

— Я понял! — сказал я. — Леви, все очень просто! Транснациональные корпорации это юридические лица, фактически люди, субъекты, такие монстры Франкенштейна, а люди — это товар, продукт. Кто об этом писал? Кто об этом писал, а?

Леви пожал плечами.

— Маркс, наверное.

На этот вопрос он всегда отвечал одинаковым образом. Мистер Кларк улыбнулся, потом полез в ящик стола.

— Типовые договоры, — сказал он. — Вам нужно это подписать.

Свой я даже читать не стал, оставил подпись там, куда мистер Кларк ткнул толстым пальцем с подрастающим ногтем. Вирсавия и Эли тоже себя этим не утруждали, зато Саул, Лия, Рафаэль и Леви стояли со своими договорами долго, а Леви еще и частенько спрашивал какие-то скучные юридические подробности. Я не мог найти себе места, не слушал его вопросов и не совсем отдавал себе отчет в том, что происходит. Даже снег за окном, казалось, кружился быстро, словно Господь включил быструю перемотку.

Мистер Кларк говорил:

— Наша ведущая с вашей концепцией в общих чертах ознакомлена. Она будет задавать вам наводящие вопросы. Все нужные врезки мы пустим потом. Фото и видео, к примеру, надписи. Ваша задача поговорить с ней, как можно более непринужденно. Расслабьтесь, мы вырежем все ненужное.

— А если вы вырежете что-нибудь нужное нам? — спросил Саул. Мистер Кларк пожал плечами, отпил кофе, поморщился от его жара.

— Мы отправим вам видео для согласования.

Мистер Кларк хлопнул в ладоши, спросил, готовы ли мы гримироваться и снова вызвал Мисти, чтобы она проводила нас в гримерку. Отдельной гримерки, как в фильмах про кинозвезд, нам, конечно, не полагалось, так что все мы имели удовольствие слушать вопли Леви о том, что сейчас он начнет задыхаться. Мне было искренне жаль девушку, которая им занималась.

Я сам попал к девчонке, которая с первого взгляда очень мне понравилась. На ее фиолетовом шарфе болталась брошка с синим мультяшным глазом. Ей не хватало короны на голове, она выглядела не просто крутой, но так, словно поймала волну, и это исходило от нее. Она была девчонка-Курт Кобейн в драных джинсах и растянутом, беспримерно классном свитере. У нее были ловкие, красивые руки и внимательные, зеленые глаза.

— Моя мама — визажист, — предупредил я. — Если вы сделаете что-нибудь противоправное, я пойму.

Она улыбнулась уголком губ.

— Не поймешь, — сказала она. — Ни у кого еще не получилось.

Я засмеялся, и она подождала, пока я закончу.

— А правда попасть в телик так легко? — спросил я.

— У меня есть знакомая, которая утверждает, что для этого достаточно съесть просроченную "Филадельфию".

Тут взгляд ее мгновенно изменился. Она как будто подметила во мне какую-то мелочь, и вид у нее стал почти нечеловеческий — распахнутые зеленые глаза, чуть склоненная набок голова.

— Ты — девчонка из крипи-тредов, — сказал я.

— А ты радио-мальчик. Помолчи.

Голос у нее был мягкий, поэтому "помолчи" получилось совсем не обидным, и я даже послушался. Я любовался на ее сосредоточенный взгляд и на странную мимику, и мне казалось удивительным, что можно одеться как героиновая девчонка из времен, когда все зависали в гаражах, но выглядеть как мертвая, викторианская, вечная молодая леди.

Она делала со мной все эти штуки, все, что мама называла коррекцией и выравниванием тона. Мама говорила, что камера — как злобная бывшая, она найдет все твои недостатки и с радостью их продемонстрирует. Я посмотрел на бейджик девушки, увидел, что она — мисс Паркер и улыбнулся.

— У тебя классные синяки под глазами, — вдруг сказала она, и мне стало приятно, что мисс Паркер хочет не только превратить меня в симпатичную картину, которую сможет переварить взгляд камеры, но и видит во мне реальном что-то особенное.

Короче, ей удалось меня полностью очаровать, и я сказал:

— Когда я стану звездой, ты будешь моим визажистом?

— Когда ты станешь звездой, — сказала она, и я не понял, положительный это ответ, или все-таки нет.

В общем, мне стало ужасно жаль, когда нас отправили на студию, то есть в ту ее часть, где, собственно, и происходит магия. Я рассматривал камеры и софиты (или как там назывались эти штуки, которые «да-будет-студийный свет», и которые добавляют теней на лицо, на что все время жалуется мама).

— Зацени магию, Леви!

— Стремно это все. Может, домой поедем?

— К мамочке хочешь?

— Отвали, Макси!

Я посмотрел на потолок с этими фонарями, затем на занятых, безразличных к нам операторов. Все это было страшно интересно, ново. И у меня было странное ощущение от того, что комнатка, которая казалась мне герметичной (два бежевых дивана, стеклянный столик с бутылками воды от спонсоров и кресло ведущей), на самом деле продолжалась чисто техническими штуками: черными взглядами камер, операторами в кепках, лампами. Как будто то, что казалось реальным прежде, расширялось. На стене позади нас был зеленый экран, туда проецировались потом все эти видео, результаты опросов и виды ночного Дуата. Ведущая уже сидела в кресле, у нее был раздраженный вид, она взглянула на нас так, что люди похрупче меня могли бы и поежиться. Эли вот шепнул мне:

— По-моему она злобная.

— Какого хрена они опоздали? — бросила она Мисти. — Я, мать твою, здесь вечно должна сидеть? Мисти, еще один такой прокол, и ты полетишь сажать апельсины обратно в долбаный пригород долбаного Дильмуна первым же рейсом. И ни один долбаный трудовой кодекс меня не остановит.

— Вы повторяетесь. Если вы еще раз произнесете слово "долбаный", — сказал я. — Вам тоже придется сменить профессию.

— Это тот гребаный чокнутый ребенок? — спросила она у Мисти. — Надеюсь, он достаточно чокнутый.

По крайней мере, моим советом она воспользовалась. У Мисти дрожал голос, она убрала прядь волос за ухо, почти прошептала:

— Садитесь, как вам удобно, хорошо?

Может, и правда лучше апельсинки выращивать где-нибудь под Дильмуном. Я слышал, как Вирсавия шепчет что-то вроде:

— Прославься, прославься, прославься, милая, стань звездой.

Эли сказал:

— Мы делаем это ради Калева, Вирсавия!

— Его родители нас возненавидят, — сказал Саул. Я тоже об этом думал, но отступать было некуда. Если об этом не рассказать — никто никогда не узнает. Правда, истина и после правды — это не только мой статус в Фейсбуке, но и мое жизненное кредо.