Долг и отвага. Рассказы о дипкурьерах

Скорей, скорей, скорей! Звонок у знакомой двери. Мать сказала:

— Ирэн на работе. Сейчас ее смена.

Написал на клочке оберточной бумаги: «Дорогая Ирэн! Мужайся. Будь осторожна. Не выдай себя. Ты нужна партии, нужна маме, нужна мне. Очень нужна. Мы еще встретимся. Верю! Владимир».

…Через двадцать минут будет ровно восемь. Стрелой — к Западному вокзалу! На тротуарах — кумач: багровый, кленовый. Листья разлетались в стороны, будто спугнутая стая птиц. Распахнул куртку, рванул ворот гимнастерки. Надо быстрей, быстрей!

Улица оборвалась, словно срезанная взмахом сабли, открылся простор привокзальной площади. Вытер мокрый лоб фуражкой. Вокзал. Почти безлюдный зал ожидания. Где же они?

Опоздал? И все же пошел к дежурному. Тот с издевательской почтительностью произнес:

— Господин комиссар, поезд на Вену отправлен точно по расписанию в восемь часов.

Не заметил, как оказался в сквере, как опустился на скамью. Посидел, рывком поднялся. Вновь сел.

Что теперь делать? Оставаться в Будапеште нельзя. Здесь знают его слишком многие. Выбраться в другой город? Куда? Какая обстановка будет в Будапеште через несколько часов? Нужно укрыться на первое время где-нибудь. Нет, не где-нибудь, а в глухой дыре, такой, где не пахнет красным, куда не догадается заглянуть ни полиция, ни шпики.

«Остынь, Володька. Пошевели мозгами не торопясь».

«А ведь где-то тут живут — во всяком случае жили — Ромашкевич и Аксинский», — промелькнуло в голове. С Матвеем Ромашкевичем и Ильей Аксинским — бывшими военнопленными — Владимир работал на фабрике у Терека. Тихие, незаметные парни. Вдвоем снимали комнату. Не любили компаний, сборищ, митингов. Но если рабочие решали бастовать — бастовали, хотя никто не знал, согласны они с забастовщиками или нет. Владимир не видел их несколько месяцев. Может быть, этих парней уже и нет здесь. Потер пальцами виски. «Вспомнить бы, где они обитали. Ведь был же у них! Правда, всего один раз, но этого достаточно… Где они? Вспомнил! Ромашкевич и Аксинский снимали комнату в деревянном флигельке. Туда!»

Звонка во флигеле, конечно, не было. Владимир осторожно постучал, никто не ответил. Еще раз — громче. Открылась вторая дверь флигеля, и пожилая венгерка спросила:

— Вы стучали к соседям? Их в это время никогда не бывает.

Владимир поблагодарил. Наверное, на его лице было отчаяние, потому что женщина остановила его:

— Если хотите, обождите у меня.

Секунда колебания.

— Не помешаете. У нас тихо. Никого нет. Муж скоро придет со смены, от Терека.

Догадывалась ли она, что привело сюда Урасова? Эх, была не была!

— Спасибо. Не откажусь от вашего гостеприимства.

Женщина подвинула ему табуретку и занялась своими делами, время от времени бросая короткие взгляды на Урасова. Сказала утвердительно:

— Вы работали у Терека.

— Откуда вы знаете?

— Я тоже у него служила. Видела, как вы «воевали» с Тереком. Вы смелый. Русские все смелые. Потом я ушла от Терека — заболела. А Терек после той истории стал смирнее — уже не занимался рукоприкладством, как прежде. Отучили вы его.

Она помолчала, вздохнула.

— Ну а теперь будет, наверное, еще хуже. Богачи снова рвутся к власти. Все припомнят… Ох, заболталась я. Поставлю кофе.

Вскоре появились Матвей и Илья. Владимир рассказал о цели своего прихода и с волнением ждал ответа.

— Оставайся. Места хватит, — сказал Матвей.

Двое суток провел Урасов в маленькой комнатушке Аксинского и Ромашкевича. Он никуда не выходил, чтобы не вызвать чьего-либо подозрения. О нем знала только соседка Тереза, но ей можно было довериться. Она и новости сообщала: что делается в городе.

— Всюду аресты, расстрелы. Хватают людей дома, на улице. При мне взяли одного мужчину, и я сама слышала, как солдат крикнул: «Ты красный! По роже вижу». И еще — грабят.

Урасову оставаться в Будапеште больше нельзя. Опасность возрастает с каждым часом. Он попросил Терезу узнать, ходят ли поезда на Вену. Оказалось, что граница в Австрию не закрыта. Но пассажиров строго проверяют.

«Нет, тут мне не проскочить. Надо придумать что-то другое. Шевели, шевели мозгами, Володька!» И решение созрело — неожиданное, рискованное и потому, может быть, самое верное: податься либо на Дьер, либо на Шопрон пригородными поездами, с пересадкой. Они проверяются не так тщательно. Кроме того, Шопрон, Дьер — места, где контрреволюция особенно сильна, места, сейчас вовсе не подходящие для коммунистов. Очутиться в Дьере или Шопроне все равно что ринуться в пасть хищнику. Кому придет такое в голову? Простаку не придет, а умному да отчаянному — придет! Не впервой играть с огнем!

Итак, завтра он попытается уехать. А сегодня вечером сходит к Ирэн. Обязательно! Фонари уже несколько дней не горят, патрули трусоваты: если напорешься на них, уйти можно. Ирэн… Нет, он не может покинуть город, не повидавшись с ней.

Тереза принесла старую венгерскую шинель: «Будешь больше похож на мадьяра».

Владимир оставил флигель в тот час, когда солнце растаяло за дальними окраинами. Его последние лучи уже стекли с крыш и шпилей. Только в Дунае еще розовели высокие облака, они быстро, на глазах, гасли. Сумерки сгущались. Улицы быстро пустели. Урасов ускорил шаг. Свернул за угол. И тут налетел на какого-то крепыша. Неужели…

Владимир вскрикнул от удивления:

— Бен? Ты?

Это был Бенедикт Хайду.

По поручению Бела Куна он известил Тибора Самуэли и других товарищей, скрывавшихся в подполье, где безопасней переходить границу. Да, Тибору и всем, кто был в его отряде, надо во что бы то ни стало укрыться: если схватит контра — изрежет на куски.

Владимир сказал, что собирается в Шопрон.

— У меня еще есть поручение дня на два-три, — сообщил Хайду. — Бела просил подготовить несколько явок. Потом попытаюсь пробраться в Австрию. Или в Чехословакию. Если проскочишь в Вену, передай Беле: все, кому грозит опасность, вовремя предупреждены…

Бенедикт порылся в кармане.

— Вот. Возьми. Королевские деньги.

— Да у меня есть, — соврал Владимир.

— Бери, бери. Пригодятся в дороге.

— А ты останешься без денег?

— Я дал тебе половину. Половину оставил себе, — соврал Бенедикт. — Кроме того, я венгр, мне все-таки легче.

— Прощай, друг. До встречи в Вене!

Через час Урасов постучал в дверь квартиры Ирэн.

Это было так неожиданно для девушки! Она закрыла ладонями рот, подавив крик радости, ее темные глаза наполнились слезами.

Ирэн рывком прижалась к груди Владимира.

— Боже мой, как я счастлива, что снова вижу тебя! Но тебе нельзя оставаться в Будапеште. Тебя расстреляют!..

— Или повесят, — добавил Владимир.

«На Шопрон — 21.16», — вдруг вспомнил Владимир расписание поездов. Да, на Шопрон. Оттуда — к австрийской границе, переходить ее нелегально. Чем скорее, тем лучше — пока царит неустойчивое положение.

Сказал о своем намерении Ирэн. Она сразу засуетилась, что-то собирая.

— Это нам в дорогу. Я поеду с тобой. Мне тоже здесь не поздоровится.