Долгая дорога к храму (рассказы)

— Да мы и сегодня нормальные. Это вы чего-то… Не с той ноги, что ли?…

— Так… Сейчас ты договоришься у меня до заявления по собственному…

— Господи, да и пожалуйста! Напугал чем…

— Напугаю так, что вернешься к себе в колхоз навоз возить.

— Да все лучше будет…

— Останови! — скомандовал Герман и вышел из машины, едва она притормозила у тротуара.

…. — Ты чего это сегодня рано, забыл чего? — испуганно спросила Фаина, прикрывая собой проход из прихожей в комнаты.

— А что? Помешал? — И не переобуваясь, Герман протиснулся мимо супруги в гостиную и оттуда в неприбранную спальню.

— Эй! Следишь-то кругом зачем? Чего случилось-то? Я что, уборщица — за тобой подтирать? — взвилась она голосом.

— Извини. — Герман опустился в кресло. — День сегодня такой… Понедельник, одним словом…

— Да ты же почти не пил вчера… С чего он у тебя такой? По работе чего? — Она села напротив.

— Да так… Ерунда какая-то… — Он достал из нагрудного кармана изрядно помятый листок, положил перед женой. — Утром на столе лежал.

— И чего? — спросила она, прочитав записку. — Может, пошутил кто? — но руки и голос у нее дрогнули.

— Не знаю. Может и пошутил. А, может, и нет, — выпали у Германа слова. — Хорошо, если это кто-то свой. Он как-нибудь проявится. А если с улицы? Ты же знаешь, что сейчас творится… Рекламный отдел мог кому-то отказать, а виноват председатель… Сколько уже случаев было в Москве! Да и не только… Сучья стала страна.

— Позвони кому-то: пусть дадут охрану.

— В милиции даже слушать не стали. Капитанишко какой-то паршивый дальше своего вонючего окошка не пустил. Так я представился ему. А представляешь, как они с другими теперь разговаривают?

— А в прокуратуру если заявить?

— Там тоже сволочь на сволочи сидит…

— Что теперь делать? — Фаина покосилась на записку. — Я Нинке Завьяловой сейчас позвоню, пусть придет.

— Кто такая Нинка Завьялова и зачем она нужна?

— Нинка — нотариус. Тут же написано: «Написал завещание?» Нинка поможет. Ты, чего, не помнишь ее? — спросила Фаина.

— Так… И здесь меня уже хоронят, — проговорил Герман, глубже усаживаясь в кресле. — Ну, давайте-давайте. Сморчок твой недоношенный рад будет: место освободилось. Слушай, а это не он так озаботился?

— Ты — дурак? — вскинулась на него Фаина.

— Наверно — дурак, если до сих пор позволяю ему бывать в нашем доме. Когда он последний раз был? Вчера днем? А вечером, значит, записочку оставил?

— Ну, ты, Бубен, совсем уже! Нужен ты ему сто лет! А мне и подавно!.. Ой, я не так сказала. Он мне сто лет не нужен. Я что, дура — шило на мыло менять?

— Это точно. Это не часы на трусы менять. Всё! Пошли все вон! Я еду на дачу. Позвони в комитет, пусть приедет машина, — распорядился Герман и резко поднялся.

— Чего ты там не видел со вчерашнего дня? Давай я лучше Нинке позвоню. О сыне бы подумал… Про меня-то уж — ладно… Чего ему оставишь?..

— Тебя с твоим сусликом! Звони в комитет, я сказал.

— А суслик-то, как ты его называешь, тебе бы больше сейчас пригодился. Он как-никак в ФСБ теперь служит.

— Машину мне! Машину! — закричал Герман на жену. — Чтобы через пять минут!..

— И пошел ты тогда! — отмахнулась Фаина. — Сам вызывай.

Герман набрал номер телефона своей приемной:

— Этот олух возле тебя трется? — спросил он Галину, не называя ее по имени.

— Какой олух? Плешко, что ли?

— Какой Плешко? Шофер где? Пусть быстро летит ко мне.

— А он заявление написал и уехал обедать, — ответила секретарша.

— Какое еще заявление?

— По собственному. Сказал: «В гробу я видел такого шефа возить». И уехал.

— Да что вы все там?! — взорвался Герман. И тут же взял себя в руки. — Слушай, он сегодня не раньше тебя появился в приемной? Не мог он подкинуть записку?

— Да вы чего, Герман Петрович? Он от руки-то пишет, как кура лапой. А к машинке и не подходил никогда… А вы чем так допекли его сегодня? Красный давеча прилетел! И сразу — заявление…

— Много будешь знать, меньше будет премия, — оборвал ее Герман. — Меня сегодня нет. — И попробовал пошутить: — А буду ли завтра, один аноним знает!

— Э-э! Типун тебе — шутить так-то!.. Отдыхай. Уж как-нибудь прикрою. И не думай не про каких анонимов. Шутки это чьи-то дурацкие.

Герман прошел в спальню, не раздеваясь, повалился на кровать, уставился глазами в потолок. «Шутки это чьи-то дурацкие»… Знать бы чьи… И кто тут больше дурак — кто пишет такие записки или кто на них так реагирует?… Вообще-то любой бы на моем месте… А что бы он делал на моем месте? Стал бы искать автора? Или задумался бы: почему?… Автора я уже пробовал вычислять. Не повезло… Теперь — почему?… Кому могут писать такие записки? Тому, кого можно этим напугать? Значит, кто-то считает, что я трухну?… А я трухнул?… Любому было бы неприятно. И я, оказывается, не железный дровосек… Ну, и не Страшила — точно… Просто — такой хреновый день… Такой трухлявый пень!.. День — пень… Что дальше? Хрень? Или кремень? А, может, ремень?.. Ой, ремня не надо!.. Премия за самый короткий роман без названия… Всего одна строка: «Не надо. Я — сама.» И думай, что хочешь. Гениальней «Черного квадрата»!

— Герман, ты не спишь? — донеслось из гостиной. — Нина приехала. Ты сюда выйдешь или мы к тебе пройдем?

— Ты — наследница первой очереди, пиши сама, что хотела бы от меня получить, — ответил он, не поднимаясь с кровати.

— Герман Петрович, это не серьезно, — услышал он голос нотариуса. — Надеюсь, вы в силах выйти?

— В силах, в силах. Иди сюда, не дури! — заглянула в спальню жена. — Ну, ты бы еще в сапогах улегся!

Нарочито кряхтя, Герман поднялся с кровати, нарочно взъерошил перед зеркалом волосы, вышел в гостиную, тяжело сел к столу.

— Не дадут о душе спокойно подумать… Ладно, спрашивайте — отвечаю.

— Я немного в курсе ваших проблем, Герман Петрович. Фая вкратце рассказала, — деловито начала Нина. — Как вы сами думаете, чем могло быть предопределено такое послание? Вы кому-то крупно задолжали, перешли дорогу в карьере или дали кому-то серьезный повод для ревности? Короче, кому выгодно так шантажировать вас?

— Я, конечно, не ангел, где вы их теперь найдете? Но не должал, не переходил и не давал. Бог свидетель! — ответил Герман.

— Ну, бог свидетель всему. Оставим его в покое. Скажите, что и в чью пользу вы намерены завещать?

— Я? А что у меня есть, кроме совести и чести? Квартира, дачный домик на участке в шесть соток, служебная машина, рыжая секретарша и безусловный авторитет в определенных кругах! Что еще? Сын, жена и ее недоношенный любовник в чине майора ФСБ. Что еще может быть у российского интеллигента?

— Нина, он спятил сегодня, чушь несет всякую, — рассердилась Фаина. — Извини нас, пожалуйста.