Долгая прогулка
Шрифт:
Ощущение Безумия разрывает мне грудь и вызывает головокружение. Меня трясет.
Возможно, он прав. Возможно, мой выбор всегда был неправильным. Я знал, что делаю. Я знал, чего хочу.
А теперь пришло время платить по счетам. Я не могу больше так жить.
Я не могу жить с этим всю жизнь. Всю оставшуюся жизнь. С ощущением Безумия.
Что-то должно поменяться.
Это должно закончиться.
V. День шести заминированных легковушек
Я не помню, в какой момент мы поняли, что их было шесть. Может быть, не стоило удивляться, после того как накануне мы наткнулись на якобы несуществующую фабрику СФЗ. Но я падал с ног от усталости и, чтобы не заснуть, жадно отхлебывал кофе из огромной походной кружки, раскрашенной
На этот раз, однако, все было не так просто. Через пять минут после первого вызова поступил второй. Потом еще один. Мы вышли из ангара и увидели три столба черного дыма над центром города. Прежде чем мы успели забежать обратно в ангар, чтобы ответить на очередной телефонный звонок, в небо взмыл четвертый столб дыма. Через пятнадцать минут их было уже пять. А всего бомбы были заложены в шесть легковых машин в разных частях города. Позже, вспоминая этот день, мы называли его днем шести заминированных легковушек.
Одна группа во главе с Кастельманом направилась к зданию местного отделения Союза патриотов Курдистана, возле которого прогремел первый взрыв; я со второй вышел через пять минут после них. Двумя группами мы быстро перебирались от одного места взрыва к другому, от одного облака дыма к другому. Везде нужно было пересчитать трупы, собрать вещественные доказательства, «зачистить» место происшествия, ликвидировать оставшиеся источники опасности. В основном мы занимались подсчетом трупов.
Юбэнк, Митчел, Крисп и я отправились на место второго взрыва, который был устроен возле детского сада для курдских детей-калек. Трудно поверить, правда? Думаете, я все это придумал? Воспользовался стереотипным представлением о самой ужасной цели террориста-смертника, севшего за руль начиненного взрывчаткой автомобиля? Если бы. Около девяти утра глинобитную стену, окружавшую двор детского сада, протаранил фиолетовый «опель», который взорвался тут же на игровой площадке. Мы приехали осмотреть место происшествия.
Смотреть, в общем-то, было не на что. Дымящийся обгоревший остов легковой машины, блок цилиндров, пробивший стену здания детского сада. Толпа истошно вопящих людей (такие толпы будут сопутствовать нам до конца дня) быстро поредела, после того как увезли большую часть останков. Две одичавшие облезлые собаки обгладывали то немногое, что осталось. В тот день нам предстояло разобраться еще с четырьмя автомобильными бомбами. Мы постарались всё побыстрее закончить.
Холодный серый зимний день в восточной части штата Вашингтон. Мы с Джимбо бежим по безлюдной дорожке вдоль речки мимо куч плавника, которым зимой усеян весь берег, мимо нагромождений поваленных деревьев и каменных валунов. Мы оба — офицеры запаса и инструкторы по подрывному делу: работаем в паре, без конца разъезжаем по стране, переключаясь с одной группы саперов на другую, так что наша жизнь — это сплошные командировки и преподавание. Я бегаю, чтобы забыть о своем Безумии, а Джимбо составляет мне компанию, за что я ему очень признателен. Но сегодня у меня нестерпимо болит колено, легкие разрываются на части, и я не могу бежать в таком темпе, при котором Безумие перестает о себе напоминать. Поэтому Джимбо бежит впереди, а Рики — сегодня он тоже с нами — держится у меня за спиной и подгоняет меня, так что я бегу не останавливаясь, хотя и медленнее, чем обычно.
— Докуда ты хочешь добежать сегодня? — спрашивает Рики.
— Я хочу пробежать шесть миль, то есть 10 километров. Как полагаешь, получится? — отвечаю я, тяжело дыша и корчась от боли. Колено продолжает протестовать, но, по крайней мере, эта боль занимает все мои мысли.
— Хорошо бы. Надеюсь, успеем, — говорит Рики.
Мы прибавляем темп, огибаем темные округлые холмы, пробегаем под мостом старой заброшенной железной дороги, бежим вдоль реки, поднявшейся после оттепели. Но я начинаю прихрамывать, и мой шаг снова замедляется, как я ни стараюсь игнорировать боль в связке под коленной чашечкой. Рики смотрит на часы.
— Если хотим успеть вернуться засветло, надо поворачивать, — говорит он.
Я пытаюсь возразить, но он прав, и мы нехотя разворачиваемся и бежим обратно в
гостиницу. Чуть позже Джимбо догоняет нас, и мы завершаем пробежку на фоне догорающего заката, когда вдоль улиц зажигаются гроздья фонарей. Джимбо пробежал намеченную «десятку» и рассказывает нам о водопаде, который он увидел за поворотом реки и до которого мы не добежали всего одну милю. Рассказ о водопаде впечатляет, но нам с Рики так и не удастся добежать до того места, откуда он виден.Они начали кричать еще до нашего приезда. Крики сопровождали нас все время, пока мы работали. Наверное, они продолжались и после нашего отъезда.
Это были не просто крики. Это были душераздирающие вопли отчаяния, сменявшиеся рыданиями, приступами рвоты и новыми воплями.
Толпы, спонтанно собиравшиеся на местах взрывов и терактов, обычно состояли большей частью из мужчин в длинных арабских рубахах и мягких кожаных туфлях без каблуков; их лица выражали озабоченность и недоверие. На этот раз мы увидели совсем другую толпу. Узкая улочка отделяла воронку, образовавшуюся от взрыва второй бомбы, от небольшой группы женщин. Их истошные вопли слились в сплошной гул, который не смогла бы перекрыть никакая толпа мужчин. К крикам женщин добавлялся плач детей, которых те, как водится, привели с собой. В основном это были маленькие дети; они стояли босиком в лужах крови и сточных вод. Был среди них один мальчуган — на вид лет двенадцати, не больше, — который, едва мы появились, уставился на наш бронированный вездеход с нескрываемой ненавистью и презрением. Мужчины из толпы никогда не смотрели нам в глаза, даже если мы с ними заговаривали. Мальчишка же не сводил с меня глаз, смотрел не мигая, будто хотел просверлить взглядом кевлар, сталь и плоть, чтобы увидеть, что подо всем этим кроется.
От взрыва огромной силы, разрушившего пол квартала, почернели даже жалкие деревца. Главная мишень террористов, — полковник-курд, командовавший отрядом полицейского спецназа, — как ни странно, остался жив. Когда начиненный взрывчаткой автомобиль, за рулем которого сидел террорист-смертник, подъехал вплотную к его дому, полковник все еще находился внутри. Телохранители, заехавшие за полковником с утра, чтобы отвезти на работу, поджидали его на подъездной аллее рядом со служебной машиной. От машины мало что осталось. Внутренности телохранителей мы нашли на крыше одного из домов метрах в четырехстах от места взрыва.
Ступня тогда еще не лежала в коробке. Это будет позже.
Иракская полиция, прибывшая раньше нас, даже не пыталась сдерживать обезумевших людей, которых с каждой минутой становилось все больше — горожане толпами стекались к месту происшествия, чтобы отыскать и забрать останки своих близких, а когда это удавалось, тут же начинали их оплакивать. Какие улики мы могли найти в такой неразберихе? Вдобавок ко всему, не успели мы осмотреть остов машины террориста, как ее погрузили на эвакуатор. Я был в отчаянье. Иракские полицейские что-то истерично кричали нам, размахивая руками, но без переводчика мы мало что понимали. Сам полковник уже отбыл в полицейское управление, чтобы заняться планированием карательной операции против устроивших теракт арабов. При этом стоявшие поодаль женщины ни на минуту не переставали пронзительно кричать и причитать.
«Для чего мы вообще сюда приехали? — подумал я. — Ведь до нас здесь побывали уже сотни людей и, если сразу после взрыва какие-то жалкие остатки улик еще можно было найти, теперь они затоптаны, сметены, убраны, растащены или таинственным образом исчезли. Какое мне дело до того, кем был этот смертник? Какое мне дело до того, какую взрывчатку он использовал? Как он привел бомбу в действие? На какой машине приехал и откуда ее угнал? Если им наплевать, почему это должно заботить меня?»
Мальчишка продолжал смотреть на меня, а женщины не переставали кричать, и чем отчаяннее они кричали, тем больше я злился. Неужели они думают, что мне нравится бродить среди останков их родственников — сыновей, братьев, детей? Они что, не видят, что я пытаюсь помочь? Но каждый раз, когда толпа подавалась вперед, я отступал на полшага, ощущая на себе тяжесть тысячи неблагодарных взглядов. Я понемногу делал свое дело: тут соскребу крохотное пятнышко остатков взрывчатки, там подберу номерной знак машины террориста. Чем бы мы ни занимались, вокруг все время толпились люди — толпа напоминала муравейник. Зачем им надо делать почти невыполнимой нашу и без того ужасную работу?