Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Сел, безвольно опустив руки.

— Мама, я с тобой хочу быть. Дома. Я устал.

Теперь Павел шел за волом бороздой, налегая на соху. Старая пашня хоть и заросла, но целиной не успела стать. Он вдруг признался себе, что всю жизнь его манила тайна крестьянства. Князья строили замки, воевали, хитрили, добиваясь почестей, а вместе с ними вся иерархия «лучших людей» хитрила, воевала, добивалась, но чего? А эти трудолюбивые пчелы были верны одной земле. Они всё пахали, всё сеяли, косили, молотили… И ведь это за них, за трудолюбивых пчел, за их землю, за плоды их труда

шли войны, совершались подлоги, убийства…

Павел удивлялся! Всему!

Удивлялся, что жив. Удивлялся, что нашел мать, ожидающей его и дождавшейся. Удивлялся своей терпимости. Сказали: паши — пашет! Да еще как пашет! Не хуже, чем они, трудолюбивые пчелы, не хуже раба.

Павел прикрыл веками глаза, заставляя себя представить поле боя, там, под Збаражем: кровь на траве, внутренности лошади, убитой ядром, убитых людей во рву, перед валом, и в поле. Сколько их там было? И содрогнулся спиной. Почему ту жизнь, где было столько боли, столько смерти, он считал лучшей, чем эта, где пыхтит боками вол, где небо, земля и птицы?

«Да уж не обманываем ли мы себя, почитая свою жизнь более высокой, красивой, осмысленной?» — задал Павел вопрос вопросов и повел глазами по своему прошлому. Походы, страх смерти, плен, раны…

— Эй! — окликнул Павла старик Квач, ломая, однако, перед паном и шапку, и спину. — Бог помочь!

— Спасибо!

— Давай пройдусь бороздой, а ты отдохни.

— Ничего, я сам.

Старик подошел, оглядел ярмо, что-то подтянул, что-то ослабил.

— Кончилась, что ли, война-то? — спросил, заглядывая в глаза, чтоб неправду углядеть, коли случится.

— Замирились, — сказал Павел осторожно.

— Надолго?

— Боюсь накаркать, старик.

— Ненадежный, значит, мир?

— Ненадежный, — вздохнул Павел.

— Ну а ты как? С кем воевать пойдешь, коли придется?

— Я теперь дома лучше посижу.

— А не дадут?

— Не дадут — за гетмана буду воевать. Моя землица в пределах Войска Запорожского, да и мать мою казаки не обидели.

Квач обрадовался.

— Ты это на сходке скажи, чтоб казаки в тебе не сомневались.

— Цоб! Цоб-цобе! — закричал пан Мыльский на вола и пошел, пошел ломить еще одну борозду.

8

Прискакали в Горобцы братья Дейнеки. Втроем. Пьяные. Плачут. Из ружей палят. Такая пальба, словно враг наступает. Привезли Дейнеки бочку вина, где только им Бог послал!

— Пей! Поминай брата нашего! Пей, все равно пропадать! Хмельницкий народ предал полякам!

Опять старуха Дейнека в черное оделась: сына ее удалого, из двойняшек, Хмельницкий на кол посадил. Всей-то вины — утопил шляхтича с женой, будто мало их топили. И не ради забавы утопил — за обиды. Тот шляхтич был из Корецких, отпрыск. Князь, дядя его, виселицы в имении понаставил, а этот уши крестьянам придумал резать. За то, что работать на него не пожелали. А кто же нынче на панов спину будет гнуть? Нет больше хлопов на Украине! Все вольные!

Собравшись у бочки, люди поминали Дейнеку, думали, что же теперь будет? Кто-то передал слух: в Немирове атаман Куйка своим людям так говорил: «Дадим нашему

пану три пары волов да четыре меры солода. Довольно с него будет. Лишь бы с голода не помер».

— Наш-то пан вернулся? — спросили Дейнеки.

— Вернулся.

— А пошли-ка сшибем ему голову!

Ворвались в дом — нет пана Мыльского.

— В поле он! — подсказали мальчишки.

Примчались в поле, а там крестьянин в пропотелой рубахе землю сохой ковыряет. В упряжке всего один вол.

— Где твой пан? — спрашивают Дейнеки.

— Я и есть, — сказал Павел, отирая пот с глаз.

— Если ты пан, — не поверили Дейнеки, — то мы — их величество.

Прибежали люди, загородили Павла от Дейнек.

— Да не тронем мы его! — отмахнулись. — Этот пан спекся… Да и не прежних теперь бить надо, а новых. Того же Хмельницкого. Он народ в ярмо гонит, а себя не забыл. Сам себе город Млиев пожаловал. Конецпольский с того города двести тысяч дохода имел.

— Что же делать? — спрашивали люди у Дейнек.

— Мы за Пороги уходим. Там казаки, собрав раду Хмельницкого скинули и выбрали над собой гетманом честного казака Худолея.

Двинулись опять все к бочке. И непонятно стало: поминки это или праздник?

Тут вдруг ребятня набежала:

— Казаки скачут!

— За вами! — решили люди, глядя на братьев Дейнек.

— Пусть поищут ветра в поле! — сказали братья, сели на коней, и только их и видели.

Казакам до Дейнек не было дела, они привезли сразу два универсала: один от гетмана, другой от короля.

Гетман сообщал об устроении в Войске Запорожском пятнадцати полков: Чигиринского, Черкасского, Каневского, Корсунского, Белоцерковского, Уманского, Брацлавского, Кальницкого, Киевского, Переяславского, Крапивнянского, Полтавского, Прилуцкого, Миргородского, Черниговского. В реестр этих полков было записано 37 549 казаков.

— А другие, которые не в реестре, но кровь за Украину пролили ту же самую, красную, тем куда? — спросил у гетманских гонцов удалец, неведомо откуда взявшийся возле винной бочки.

— О тех ничего не сказано, — ответили казаки строго. — Велено всем возвращаться к панам.

Ропот прокатился глухой, но боязни в нем не было.

— Вы на нас зверьми не глядите! — сказал гонец. — Нам велено универсалы зачитать, а это ваше дело — слушаться их или жить, как совесть вам велит.

Гетман грозил, а король того пуще.

«Всех, кто станет бунтовать, укрощать будет коронное войско и Войско Запорожское».

— Спелись! — грянул молодец и сунул Квачу пустую чару. — Нацеди еще.

Гонцы гетмана, не дожидаясь, пока их прибьют, ускакали.

— А ты кто будешь? — спросил Квач казака. — Не упомню.

— Да это же муж Кумы! — узнали женщины.

— Вернулся, значит!

— Хватит с меня, навоевался. Сами вон слышали, сколько мы себе свободы навоевали. Раньше был один шиш, теперь два шиша. Вот тебе и Хмельницкий! Ладно, будет рада, несдобровать гетману.

9

Генеральная рада собралась в марте 1650 года. От этой рады в сердце гетмана остались страх и унижение.

Поделиться с друзьями: