Долгий путь к себе
Шрифт:
Остров держался. Поляки, досадуя, бросали на него все новые и новые отряды. Появились на болоте лодки. Одна из них сунулась к маленькому островку, который был от укрытия Павла Мыльского всего шагах в сорока. С островка раздался выстрел, два человека кинулись в лодку на оставшихся пятерых поляков. Трое шагнули в воду, двое погибли. Павел увидал, что у одного из нападавших была в руках коса, а другой был — Тарас Дейнека.
Казак и крестьянин забрали оружие убитых и втащили лодку на свой островок.
— Это не для меня! — сказал себе Павел
— Теперь убьют, — сказал Дейнека крестьянину, который отсиживался с ним на пятачке острова.
Крестьянин перекрестился, недовольно покряхтел.
— Не любишь о смерти думать, ну и молодец! — похвалил Дейнека товарища по беде. — Вишь как славно удирают.
Трое выскочивших из лодки, по горло в воде, призывая себе на помощь, лезли напролом к берегу.
Две лодки из доброго десятка шедших к большому острову развернулись.
Дейнека не теряя времени заряжал ружья и пистолеты. Ружей у него теперь было три и пистолетов столько же.
— Умеешь стрелять? — спросил Дейнека крестьянина.
Тот сокрушенно потряс головой.
— Тогда заряжать будешь. Смотри, как делаю, так и ты делай.
Крестьянин опять потряс головой.
— Мы — косой.
— Косой! Ты гляди, гляди! Нехитрое дело. Сами ляжем, да хоть прихватим с собой, чтоб веселей нам было в дороге. За братишек, за меньших отомстить надо.
— Сдавайтесь! — закричали с лодок.
Дейнека выстрелил и убил гребца.
— Заряжай! — кинул ружье крестьянину.
С лодок подняли стрельбу, крестьянин мотал головой, вцепившись в свою косу.
— Мы не можем! Мы вот етим!
— А! — Дейнека дважды выстрелил в одну лодку, дважды в другую.
Всякому страшно, когда ты мишень.
Гребцы отчаянно ударили по воде веслами, уводя лодки от смерти: казак стрелял без промаха.
— Заряжай! — рявкнул Дейнека на мужика, сам уже забивая в ружья порох, пыжи и заряды.
А на большом острове большая кутерьма. Проклиная командиров, шли на приступ жолнеры, драгуны, рейтары, шли, чтобы смертью наказать упрямцев и гордецов, но находили свою смерть.
Зачем было столь гневно подниматься на упрямство и гордость? Да не оттого ли, что упрямство на самом-то деле было непримиримостью казаков с неволей и гордость их тоже была особая, она называлась воинской доблестью, славой казацкого рода.
Истребить непокорных, разрушить легенду о казачестве — вот чего добивался князь Иеремия Вишневецкий, посылавший без жалости свою армию на горстку казаков.
Пули разбивали в щепу дерево лодки, за которой лежали Дейнека и крестьянин. В атаку на них шло теперь уже четыре лодки с трех сторон.
Дейнека показал крестьянину на противоположный край островка.
— Давай, мужик, в воду! Чего нам с тобой пропадать обоим? Доплывешь до камышей — и будешь жить-поживать. Я их тут задержу.
Крестьянин замотал головой.
— Этого нельзя!
— Да
убьют же, чудак! Нам ведь нет спасения! Пойми ты!— Этого нельзя! — потряс головой крестьянин.
— Все равно ползи на тот край острова! Как бы в спину не ударили.
Дейнека не промахивался.
— За первого брата! За другого! А это за меня! — приговаривал он, стреляя неторопливо и точно.
Три лодки, потеряв шестерых человек ранеными и убитыми, не выдержали и опять отошли, давая Дейнеке время перезарядить оружие, а четвертая лодка врезалась-таки носом в край топкого берега.
— Иду! Иду! — закричал Дейнека, с пистолетом бросаясь на помощь мужику, который косой отмахивался от наседавших поляков.
Трое сидели в лодке, пятеро спрыгнули в грязь и, увязая в жиже, обходили островок.
Дейнека выбежал из камышей, пальнул в одного, в другого, кинулся с саблей на третьего, тот побежал обратно, упал в воду, забарахтался. И тут сверкнуло.
«Из лодки! — сказал себе Дейнека. — Попали!»
Пуля расплющилась о ребро с правой стороны: железные бляшки, нашитые на одежду, защитили. Толчок был сильный, огненный. Дейнека рухнул на колени, но тотчас вскочил и побежал назад к своим ружьям. Побежал, петляя. Он дважды выстрелил по лодке с места, а с третьим ружьем побежал назад, к своему мужику. Лодка отвалила, увозя живых.
Мужик лежал на земле, лицом в земле, руками в земле.
Дейнека прицелился по уходящей лодке, выстрелил, но в него тоже выстрелили. И опять он сказал себе:
— Попали! Теперь хорошо попали! В живот.
У него достало сил повернуть крестьянина лицом к небу.
— Я тебе глаза не буду закрывать, товарищ. Погляди на небо! Сегодня оно синее. Для нас с тобой.
Подобрал косу, потащился к своей крепости, к лодке. Залег.
— Зарядить бы все надо, напоследок.
Он зарядил оба ружья и два пистолета. Искать остальное оружие не было мочи.
— Сил надо набраться, — сказал себе Дейнека, закрывая глаза, и вспомнил вдруг.
Вырий! Вот ведь незадача! Был живой, здоровый и ни разу не подумал, что можно было бы, за птицами следом идя, добраться до Вырия.
— Поздно, — сказал он себе и открыл глаза: шлепали по воде весла.
Весь белый свет корежила неведомо откуда взявшаяся марь.
Дейнека ждал, пока идущая лодка, разъехавшаяся вширь, станет обычной лодкой, а двоящиеся фигуры людей примут нормальный вид: он не желал промахиваться.
— А где же дедок наш? — вспомнил вдруг отца. — На галере турецкой загибается или, может, пашой живет? Нету, отец, у тебя сыновей. Было пять зарядов, да все истратились. Родил бы ты, отец, еще нам братиков. Стар, говоришь? А ты не робей! Добрые у тебя хлопцы получаются. Настоящие дейнеки.
В глазах стало четко. Он выстрелил, и жолнер, поднявший на него пистолет, упал в воду вниз головой. Сразу выстрелил из другого ружья. И тотчас принялся заряжать его. В Тараса тоже стреляли и попадали, но раны были, видно, несмертельные.