Долгое дело

На сцене что-то происходило... Теперь пели все и все приплясывали. Зачем они так исступленно надрываются? Поют о любви и широких просторах...

В шуме аплодисментов медленно зажигались светильники. К чему этот перерыв?.. Теперь ее рассмотрят, теперь люди все увидят.

Храмин взял ее под руку и галантно вывел в зал. Они включились в тихую круговерть засидевшихся зрителей. Яркая публика эстрадных концертов. Ей казалось, что все эти люди сошли со сцены, чтобы походить тут кругами, молодые, разодетые, надушенные...

–  Как вам солистка? - спросил Храмин.

–  Разве была солистка? - удивилась Лида.

–  Она пела "Журавлиную любовь".

–  Ах, которая без бакенбардов...

Марат Геннадиевич внимательно посмотрел на ее профиль:

–  Вам ансамбль не нравится?

–  Мне не хватает умного певца.

–  Это же эстрада.

–  А эстрада для глупостей?

–  Все-таки не филармония.

–  И к чему это козлиное бодрячество? Все поют бодро, на манер туристов. Разве песни о любви, о березах, о журавлях - бодрые песни?

–  Лидия Николаевна, вы подходите к эстраде не с теми мерками. Она и создана для бодрости, для развлечения, для отдыха.

–  Да? Строчки из старой песни "С наше повоюйте, с наше покочуйте..." артист исполнил каким-то радостным галопом. А разве они бодрые?

На нее смотрели. Не на зеленое же платье и не на бусы из горного хрусталя? Тут женщины одеты и поярче. На лицо, они смотрят на ее лицо, на котором все написано. Нужно повернуть голову к Храмину, слушать и говорить весь антракт, а потом, в зале, будет темнее, ее не увидят...

Марат Геннадиевич шагал важно, как по институтским коридорам.

–  Мне понравилось соло на трубе, соло на электрогитаре и соло на рояле...

–  А соло на микрофоне? - спросила Лида, улыбаясь.

–  Понравился дуэт братьев Шампурских...

–  Марат Геннадиевич, почему есть дуэты братьев и сестер, а почему нет дуэтов других родственников? Например, тещи и золовки, свекра и деверя?

Она улыбалась, потому что была на эстрадном концерте, куда приходят для бодрости, для развлечения... Еще для чего-то. Куда смотрит эта девушка в небесном брючном костюме - на нее? На лицо, где все написано.

–  Хотите шампанского? - весело спросил Храмин.

–  Конечно, хочу, - еще веселее ответила Лида: ведь эстрада.

В своем институте она старалась меньше ходить по коридорам, чтобы не встречать людей. Глаза - зеркало души... А лицо, оно зеркало чего - судьбы? Ей казалось, что любой встречный сразу видит, что она нелюбима. Вот идет женщина, которую вдруг разлюбил муж. А здесь, в этом громадном зале с миллионом светильников, видна каждая морщиночка на лбу, каждая складочка на щеке. Тут уж все знают, что ее разлюбил муж. Тут уж все знают, что она пришла с чужим мужем. При таком-то свете...

Они нашли место у стены, под хрустальным бра. При таком-то свете... Марат Геннадиевич принес два бокала холодного шампанского - даже стеклянная ножка ледяная. О, конфеты "Трюфели".

Он ссыпал мелочь в карман.

–  Не люблю, когда у мужчины в кармане бренчат копейки.

–  Да, лучше, когда там шуршат рубли.

Эстрада же, бодрость и шутки. И яркий, пронизывающий душу свет.

–  Когда-то мы были на "ты" и без всяких отчеств. - Он поднял бокал.

Она хотела ответить, но за их четырехместный столик опустились еще двое - молодой человек с девушкой. Вазочки с мороженым и лимонад. Лида подняла взгляд и зашлась краской от рыжей шевелюры парня. Она его знала... Где-то видела, и не раз. И он ее узнал, заморгав бесцветными ресницами.

Храмин склонился и почти шепотом сказал:

–  Предлагаю выпить за...

–  У вас покурить не найдется? - спросил рыжий парень.

–  Нет, - бросил Храмин в его сторону и начал заново: - Предлагаю выпить за...

–  Не скажете, который час?

–  Нет, - резко ответил Храмин и повернулся, зло уставившись на рыжеволосого: - Еще вопросы есть?

–  Есть, шампанское того... холодное?

–  Прохладное.

–  Спасибо.

И Лида сразу вспомнила - он из уголовного розыска. Манера вмешиваться и задавать вопросы, как у Петельникова, которому все там подражают.

–  Предлагаю выпить за наше будущее.

–  За наше, - покорно выдохнула Лида.

–  Которое начнется сегодня?

–  Мужчины всегда спешат...

–  Ну, а проводить я вас могу?

–  Только до дому... пока, - громче сказала Лида и нахально посмотрела на нахального инспектора.

И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я. Подозреваю... Я теперь частенько подозреваю. Подозреваю, что любовь - для слабых натур. Поэтому женщины любят чаще и сильнее.

Д о б р о в о л ь н а я и с п о в е д ь. Я похожа на своих родителей. А кто не похож? Только не рассказывайте мне про благотворное влияние коллектива. Какое может быть влияние, когда действует наследственность плюс воспитание. Они меня родили да потом восемнадцать лет поучали. И получили свою копию. Вот и решение проблемы, над которой думают ученые, - проблемы отцов и детей. Почему эта проблема есть, почему отцы и дети скандалят, почему разъезжаются... Потому что дети похожи на родителей, а именно: имеют одни недостатки. Поэтому и не могут ужиться. И запомните, запишите себе для диссертаций или для чего там: дети хотят жить не иначе, чем их родители, они хотят жить отдельно.

Лида еще не вернулась с работы. Может быть, и хорошо - он все продумает. Продумает... Он что - готовится к конференции? Разве не знает, о чем говорить? Столько вымученных мыслей...

Рябинин нехотя переоделся: то, что он хотел сказать, возможно, требовало костюма. У каждого человека есть слова, хранимые для каких-то главных минут. Неужели она наступила, его главная минута? Вот так, мирно и обыденно?

Он рассеянно открыл холодильник и обежал взглядом свертки, пакеты и баночки. Сейчас придет Лида и накормит. Но сначала он ей скажет. Пожалуй, лучше за ужином. Нет, за чаем. После, разумеется, после еды - возьмет за руки, посадит в кресло и вслед за ее удивленным "Да?" скажет давно припасенные, нетронутые слова.

Рябинин прошелся по квартире, охваченный нетерпением.

Нетронутые слова... Он скажет, что ее любит. Да, так и скажет: "Лида, я тебя люблю".

Он остановился у зеркала, где увидел настороженного субъекта в больших очках с оправой, вышедшей из моды. С растерзанной шевелюрой. Не голова, а овин. Нет, его остановил не субъект, - субъекта он знал...

Что же это за нетронутые слова "Я тебя люблю", которые говорят на всех свиданиях? Не их он держал в душе, не их копил всю совместную жизнь. Он скажет другие... "Лида, я буду любить тебя всю жизнь". И эти слова избиты так, что им даже не верят. "Лида, если тебя не будет..." Но ведь у него есть свои, накопленные, нетронутые...

Рябинин мельком глянул на часы - восьмой. Лида задержалась на работе. Ну да, у них отчет. Поэтому и в поле не поехала.

Слова... Он удивленно, как потерял что-то важное, остановился посреди кухни. Где же его слова? И тогда откровенная и поэтому обидная мысль пришла, растолкав все другие...

На работе, с приятелями, дома он избегал громких и значимых слов. Избегал и тех, своих, вымученных, выстраданных и спрятанных в душевные тайники для чего-то серьезного, главного, может быть, исторического. Обходился намеками, шутками, недосказанностями, как разбогатевший нищий копейками. И как этот нищий был спокоен за свое будущее, так был спокоен и он, зная, что главные слова у него есть. Как-то получилось, что не сказал их отцу - не успел. Не сказал вовремя другу юности - теперь они не дружили. Не сказал многим хорошим людям, которые, может быть поэтому и ушли из его жизни. Не говорит Петельникову, Рэму Федоровичу, Беспалову - еще успеется. Не говорит шестилетней дочке - еще не выросла. И до сих пор не сказал Лиде... А теперь вот не может их вспомнить. Неужели так глубоко спрятал? Или забыл? Или их и не было?