Долгое дело
Шрифт:
Его вдруг схватил какой-то ухающий кашель, которым он зашелся надолго, теперь покраснев весь, до самого темени. Вздрагивала скамейка, и ритмично колыхались поля шляпы. Голуби, бежавшие было к ним, ошарашенно бросились в небо...
Отдышавшись, он вытер лицо платком и уже тихо досказал:
– Обидно. Смотрят они на меня, как на чучело. Вроде как уцененный какой. А вчера звонят в дверь. Папаша, мол, у нас остались кое-какие продукты, не хотите ли? Верно, остались. Наберут, а не сожрут. Полторта, сыру с килограмм, салатов да винегретов. И бутылок пять, в каждой
Он потянулся под шляпные поля, стараясь на глаз определить, обидно ли. Но увидел ее ухо и щеку, розовеющие в солнце и свежем воздухе.
А воздух вдруг посинел от прозрачного дыма. Запахло кострами. По краям парка жгли поля сухой травы, и никто не знал, нужны ли эти палы, или мальчишки озоруют, благо стебли вспыхивали от единой спички.
– Обидно, - согласилась Аделаида Сергеевна.
– Пусть им тоже будет обидно, как и мне, - оживился он, нервно застегивая пальто, словно защищаясь от дыма.
– Чего вы хотите?
– Какую-нибудь им пакость.
– Пакости, уважаемый, я не делаю.
– А мне сказали...
– Дураки сказали, - перебила она. - Я занимаюсь эманацией утраченного духа.
– Я, считай, все утратил...
– Так чего вы хотите?
– У меня ихние продукты поперек горла стоят. Пусть и они хоть раз поперхнутся.
– Сто рублей.
– Дорого, - удивился он. - Могу только пятьдесят.
– Такая будет и эманация.
– Какая такая?
– Уцененная.
Он насупленно посмотрел на дубы, на кучу прелых листьев, на сизый воздух. Пятьдесят рублей тоже деньги.
– Я на пенсии.
– В автобусе вам уступят место.
– Ладно, пусть эта... уцененная.
Он полез в нагрудный карман и долго шевелил там пальцами, вслепую отсчитывая сумму. Она взяла ее небрежно, как берут трамвайный билет.
– Почтенный, сообщите мне какую-нибудь подробность из их жизни. Например, какие между ними отношения?
– Вроде бы любовь. Ревнует ее сильно...
– Достаточно. Теперь нужны их имена и адрес. Подождите, я возьму записную книжку. Рой, дай сумочку!
Гора сухих листьев вздрогнула и зашелестела. Из нее медленно вышла огромная белесая овчарка с дамской сумочкой в пасти. Пенсионер вцепился в скамейку и смотрел на собаку, тяжело дыша. Рой тоже дышал тяжело, - жарко.
– Ну? - сказала Аделаида Сергеевна, достав записную книжку.
– А вы ничего такого... В смысле смертельного или подсудного?..
– Я, почтенный, работаю на биотоках.
– Током и убить можно.
Он медленно вздохнул, боясь движением груди привлечь внимание овчарки.
И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я. Рядом со мной живет семидесятилетний пенсионер, которого непонятно зачем отправили на пенсию: он бегает, что-то носит, что-то сверлит, кого-то навещает... Ему известно все на свете. Вчера остановил меня и почти час рассказывал, чем он занимался в жизни: от преподавания до водолазных работ, от дрессировки овчарок до ремонта воздушных шаров...
– Скажите, а смысл жизни вы искали? - спросил я, потому что кого и спрашивать, как
не семидесятилетних.– На Марсе?
– Нет, на Земле.
– Смысл жизни... кого?
– Себя, нас, всех...
– А-а, смысл жизни в этом смысле, - усмехнулся он. - Некогда было.
– А вы бы в свободное от работы время.
Максим Николаевич Иванцов, молодой ученый, опять перечеркнул фразу. Их, перечеркнутых, уже набралось полстраницы - великие писатели творили чище. Иванцов начал морщиться, потому что сочинял не научную статью, не доклад и не докторскую диссертацию, а тезисы популярной лекции для клуба здоровья на тему "Берегите нервы!". Видимо, начать стоило с главной мысли, ради чего и затевалась лекция. А там пойдет.
Иванцов взял чистый лист бумаги и написал: "Владеть своими нервами можно научиться так же, как, скажем, владеем мы своими собственными руками. Примеры". Он подумал - зачеркивать ли? - все же оставил и вписал следующий тезис: "Более половины тяжелых стрессов случается из-за пустяков. Примеры". Третий тезис лег на бумагу как-то сам, не придумываясь: "Стресс - это защита организма от неблагоприятных ситуаций. Но мы поставим вопрос иначе: защитим свой организм от стрессов! Примеры".
Лаборантка Верочка приоткрыла дверь ровно на столько, чтобы в щель пролез громадный парик, который на маленькой головке выглядел кавказской папахой.
– Максим Николаевич, вас к телефону.
– Жена?
– Нет. Но женщина.
Он махнул авторучкой:
– Скажите, что занят. У меня через час лекция.
Верочка с готовностью пропала. Иванцов склонился к бумаге - тезисы пошли легко: "Мы умеем беречь время, деньги, электроэнергию, ботинки... Мы даже умеем беречь сердце, печень, желудок... Но мы не умеем беречь нервы! Примеры".
Дверь опять приоткрылась. Теперь кудлатая папаха-парик втянула и худенькую фигурку.
– Максим Николаевич, она говорит, что вы ждете ее звонка.
– Жду? Не помню...
Иванцов чуть помедлил, оказавшись меж двух желаний: записать новый тезис или сразу пойти к телефону. И все-таки поднялся. Возможно, кого-нибудь и просил позвонить...
Взяв трубку, он хотел сказать "Алло!" или "Да!", но ничего не сказал, удивившись тяжелому и торопливому дыханию на том конце провода. Так мог дышать только мужчина. Или женщина, пробежавшая дистанцию.
– Что же вы молчите? - спросила трубка все-таки женским, низким и сочным голосом, каким в опере поют мамаши, няни и бабушки.
– Я слушаю вас, - недовольно ответил Иванцов, словно его поймали за подслушиванием.
– Максим Николаевич Иванцов?
– Да. А вы кто?
– Это неважно.
– То есть как неважно? - удивился он.
– Вы меня не знаете. Я живу рядом с вашим домом.
– И все-таки вам лучше назваться.
– Максим Николаевич, время дорого, а мы разводим антимонии...
– Чего вы от меня хотите? - перебил Иванцов.
– Сделать сообщение...
– Чтобы сделать научное сообщение, уважаемая незнакомка... - опять перебил он, но и его тут же перебили: