Долгое дело
Шрифт:
– Ваша, - сказала женщина, таким же броском руки повесила ее на вешалку, схватила свою, искусственную, и ловко завязала в узел.
– Я сейчас вызову милицию, - опомнилась Козлова.
Женщина оставила узел и сложила руки на груди, как для молитвы:
– Милочка, вы тоже женщина! Вы мать, и я мать! Ну ошиблась, оступилась, леший попутал... Но ведь опомнилась, сама пришла и шубу вернула. Повинную голову меч не сечет. Милочка, простите меня!
Козлова смотрела на молитвенно сложенные руки, на грязно-зеленый шарф, перекрученный на шее, как белье на ветру; смотрела на пальто,
– Да-да, - вздохнула женщина, - я уже дико поплатилась.
– Лично я прощаю, - вяло ответила Козлова.
– Милочка, скажите в прокуратуре, что с шубой вам почудилось...
– Нет, - твердо перебила хозяйка, - врать не стану.
– Да вам за это ничего не будет. Мол, ошиблась.
– Не могу.
– Милочка, хотите я встану да колени?
Она сделала движение вперед, словно споткнулась и сейчас упадет. Козлова непроизвольно схватила ее за локоть, подумав, что в тот раз тоже поддерживала под руку.
– Вставайте, не вставайте, а врать в следственных органах не собираюсь, - почти зло отрезала Козлова.
Гостья отпрянула. Она вдруг сильно - опять, как в тот раз, - побледнела и опустила руку в карман своего потрепанного пальто. Козлова попятилась в сторону кухни, ожидая увидеть нож или пистолет. Но женщина вытащила маленькую бутылку. Значит, плеснет кислотой - Козлова читала про такую месть. И услышала тихий, какой-то чревовещательный голос, который мурашками прокатился по ее спине.
– Тогда я сейчас отравлюсь.
Козлова закрыла глаза. Заметив испуг хозяйки, женщина положила бутылочку обратно и уже другим голосом, который задрожал от подбежавших слез, спросила:
– Разве я переживу позор? Сидеть в тюрьме! Неужели ты хочешь, чтобы меня посадили? Неужели ты такая бессердечная?
– Нет, - искренне сказала Козлова.
– Тогда пожалей! Откажись от показаний, и я тебя век буду помнить. Молиться за тебя буду. Копейки ни у кого не возьму...
– Хорошо, - устало согласилась хозяйка.
– Но знай: если не откажешься, я отравлюсь у тебя на глазах.
И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я. Часто слышу, что жил человек, жил, да и совершил преступление. Вдруг. Как несчастье, как болезнь. А уж если несчастье, то оно, считай, от судьбы, от бога - его не предусмотришь, с ним не поборешься. И несчастных жалеют, больным сочувствуют, но только не наказывают.
Я не сомневаюсь, что любое преступление зреет долго и нелегко, даже самое маленькое. Постепенно накапливаются в человеке прегрешения, поступочки, проступочки... С каждым таким поступком все грубее топчется мораль. И вот наступает грань, когда отвергается та моральная норма, которая возведена уже в закон, - совершается преступление.
За дверью легонько стукнуло и зашуршало, словно там мели пол. Или кто-то остановился у кабинета, рассматривая табличку "Следователь С.Г.Рябинин" и собираясь постучать. Но дверь приоткрылась без стука. Он увидел-таки кусок серой швабры, который мелькнул в проеме слишком высоко от пола. Рябинин ждал, к чему-то приготовившись...
Дверь медленно, почти вежливо открылась. Первым вошел худой
высокий мужчина с выгоревшей тонкой бородкой, которая, видимо, и мелькнула в дверном проеме. За ним неуклюже шагал приземистый загорелый человек, умудряясь втискиваться в пустое пространство. Они подошли к столу и молча расстегнули плащи. Высокий протянул руку:– Прокурор Гостинщиков из Прокуратуры РСФСР.
Приземистый поставил на пол громадный портфель, сел на стул и буркнул:
– Следователь по особо важным делам Семенов.
Прокурор снял мягкую кремовую шляпу и тоже опустился на стул. Следователь остался в берете.
– Сергей Георгиевич, - начал прокурор, - нами получен сигнал, что вы совершили преступление...
– Какое? - удивился Рябинин.
– А мы сейчас это выясним. Приступайте к допросу, - приказал Гостинщиков следователю.
Тот откашлялся и все-таки хрипло спросил:
– Фамилия, имя, отчество?
– Рябинин Сергей Георгиевич.
– Место рождения?
– Новгород.
– Семейное положение?
– Женат.
– Место работы?
– Вы же знаете...
– Отвечать! - тонким голосом крикнул Гостинщиков, задрожав палевой бородкой.
– Следователь прокуратуры Зареченского района.
– Национальность?
– Русский.
– Образование?
– Высшее, юридическое.
– Судимы?
– Нет.
Семенов лег грудью на стол, припечатав все бумаги, и, стараясь придать своему простодушному лицу особую хитрость, спросил:
– Чем вы занимались одиннадцать лет назад?
– Как чем?.. Работал техником в геологической экспедиции.
– Ага, работал, - вроде бы обрадовался прокурор.
– И с кем вы работали? - поинтересовался Семенов с каким-то тайным намеком.
– Ну, с геологами, техниками...
– Давно вы их видели? - теперь он спросил с деланным безразличием.
– Это мое личное дело.
– Молчать! То есть отвечать! - вновь крикнул Гостинщиков, придерживая скачущую бородку.
– Ну, видел кое-кого из них месяц назад...
– Говорить правду! - теперь крикнул следователь, заморгав от собственного крика белесыми ресницами.
– Ну, месяца два назад...
– Четыре! - рявкнул Гостинщиков.
– Неправда, - возмутился Рябинин.
– Товарищ Семенов, дай ему в ухо, - приказал работник Прокуратуры РСФСР.
Следователь мгновенно скинул плащ, бросил его на спинку стула и поплевал на руки.
– Физические воздействия запрещены, - слабо возразил Рябинин.
Но Семенов уже схватил его ладонь и сжал своими каменными пальцами. Не вытерпевший Гостинщиков забежал сбоку и клешней вцепился в затылок.
– Больно, черти...
Это были они - его геологи.
С этими людьми начиналась его молодость, с этими людьми он хотел бы жить в одной коммунальной квартире, и случись что, этих людей хотел бы видеть рядом.
Рэм Федорович Гостинщиков, научный сотрудник, кандидат геолого-минералогических наук. Старше Рябинина на десять лет. Они переговорили обо всем на свете: вечерами, ночами, за ужином, в поездах, а однажды пошли в маршрут и проспорили весь день, не увидев ни одной породы.