Долгое завтра, потерянное вчера...

– Я соскучился, - шептал он. – Я ненадолго, всего на миг, я потом тебе все объясню…

Этот миг слишком быстро закончился. Вадим уехал, а она, ошалевшая и счастливая, словно остолбенела возле подъезда. Тут появился Олег, удивляясь и не понимая, что произошло. Он попытался расспросить Катю, в чем же, все-таки, дело, но, так и не добившись вразумительного ответа, увел ее домой.

Олег усадил почти невменяемую Катю за стол, и громко спросил:

– Так, может, ты все же расскажешь нам, что случилось? У тебя такой вид, будто ты с Каменным Гостем пообщалась.

– С Вадимом, - тихо произнесла она.

– Что-о?! – заорали все недружным хором.

– Опять этот… чулачакви? – опешила Валя. – Он звал тебя с собой?

Этой ночью она не могла заснуть. Олег тоже. Они молча пили чай на кухне. Олега настораживало ее тревожное состояние, ее внутреннее напряжение, он боялся нового нервного срыва, и пытался развлечь ее. Но на все его шутки она никак не реагировала, и тогда он попросил:

– Расскажи мне о своем детстве, ну, пожалуйста.

– О детстве? – И тут она встрепенулась. – Ну, слушай. Помню лето. Ночью прошел дождь, и день обещает быть жарким. Я вдыхаю полной грудью пряный аромат цветов неведомого мне кустарника, одним движением руки срываю складывающиеся веером маленькие листья с черенка, подбрасываю их, ловлю. Я уже взрослая, и поэтому в детский сад иду одна – так же, как и некоторые мои друзья, у которых ворота детсада в двадцати метрах от подъезда дома. Мама, собираясь на работу, поглядывает на меня из окна второго этажа. Вопрос воспитательницы «Где справка?» меня обескураживает. Я не знаю, что ответить, а она немедленно отправляет меня домой и наказывает без справки не возвращаться. Ведь я недавно болела, просто покашливала, и мама оставила меня дома на пару дней, врача не вызывали. «Без справки не пущу, иди за родителями» - прозвучал приговор. Послушная, я топаю назад, но понимаю, что мама и папа уже наверняка ушли на работу. Навстречу задорно шагает Нинка, она тоже самостоятельно ходит в детский сад. У меня моментально зреет хитроумный план. Задаю ей вопрос в лоб – «справка есть?» - конечно, нет. Тогда я заявляю, что в группу ее все равно без справки не примут, что можно туда даже и не ходить… И мы совершаем побег. Ощущение АБСОЛЮТНОЙ свободы, которое я испытала тогда, больше никогда не повторялось. На далекой запретной улице (но мы это знаем) растет черемуха, – ее черные ягоды с терпким вяжущим вкусом манят нас, и мы смело пересекаем дорогу в две полосы... Сидя высоко на дереве, с удивлением обозреваем окрестности. Пальцы рук и язык уже давно черные от ягод… Месить босыми ногами грязь в глубокой луже - удовольствие необыкновенное, особенно, когда остальным детям из группы это делать категорически запрещается. …Прогулка через железнодорожный переезд, подкладывание камешков на рельсы и наблюдение с близкого расстояния за несущимися составами нас окончательно утомляет… Голод , оказывается, не тетка… И Нинка вспоминает, что ключ от ее квартиры обычно лежит под ковриком у двери. Там мы его и находим. В отличие от меня, Нинка умеет зажигать газ. Полпачки масла и одно яйцо – на сковороду… Разносится волшебный запах, все скворчит… Мы макаем хлеб в уже теплое масло, доедая яичницу, пьем квас и идем прыгать на большой кровати в спальню ее родителей… Когда становится непонятно, чем себя еще занять, Нинка предлагает покурить (курит ее отец, и она тайком от родителей из простого любопытства уже научилась это делать). Я слегка сомневаюсь, стоит ли... Но Нинка закуривает, демонстрируя мне, что это легче легкого. Я беру сигарету в рот и глубоко вдыхаю. Дым проникает во всю меня, в глазах темнеет, я кашляю, воздуха не хватает, комната плывет, моя единственная мысль – это всё… Стакан воды возвращает меня к жизни. Но горечь сигареты остается во рту еще какое-то время, меня подташнивает. Мы вновь идем на улицу есть терпкую черемуху, но уже ту, что растет совсем рядом… Мне повезло, что приехал дедушка и спас меня от маминого и папиного гнева, а воспитательнице не повезло – больше в детском саду я ее не видела…

– Как красиво ты рассказываешь, я будто тоже там был, с тобой, - произнес Олег, не сводя с нее блестящих глаз.

– Это меня после встречи с Вадимом прорвало, - отозвалась Катя. – А теперь меня дремота одолевает, пока.

Она встала и скрылась в спальне. За окном зашумело – на город обрушился ливень. Под шум воды она уснула, ей снилась черемуха, и разговор птиц (они, почему-то, изъяснялись по-человечьи):

– Вот была жизнь раньше, сплошной рай: РАЙком, РАЙисполком, а сейчас сплошной ад, куда ни плюнь – всюду АДминистрация.

– А давай слетаем в Испанию, - сказала вторая птица.

– «Испания» в переводе означает «Земля Кроликов».

– А у белых медведей черная кожа, - пропищала подлетевшая пичужка. Она села на ветку и принялась склевывать маленькие черные ягодки.

Тут Катя проснулась, и долго лежала с открытыми глазами. Сон пропал. Она встала, накинула на плечи халатик, и прошлепала на кухню. За столом сидел Олег и мрачно дымил. В пепельнице высилась горка окурков.

– Привет, - сказала Катя. – Не спится?

– М-м, - промычал Олег. – Присаживайся, поболтаем. Хочешь, теперь я расскажу тебе о своем детстве? Ты ведь обо мне ничего почти не знаешь.

– А где ты жил, когда был маленький?

– Во Львове. Когда я был в первом классе, я как-то отважился пойти со старшими ребятами на серьезное «дело». Рядом с нами была тюрьма «тридцатка», и «дело» заключалось в том, чтобы перекидывать зэкам через семь заборов чай или сигареты. В ответ они бросали разные мальчишеские сокровища: пластиковый браслет для часов с розочками внутри, ручку с тетенькой, кольцо из оргстекла с черепом, и другие шикарности такого рода. Иногда ребята нарывались на милицейские засады, их ловили, сообщали родителям на работу, ставили на учет, и все в том же духе. Мне было страшно, но я решился. Технология переброски чая на сто метров, она не сложная: берешь мамин старый чулок, вкладываешь в нее пачку чая, увесистый камушек, завязываешь узел, ну, значит, раскручиваешь как пращу, и пуляешь. А по крыше зоны ходят зэки и поджидают. Через минуту летит обратная «бандероль». Мне сказали ребята бросать первым. Вот, я закинул свой чаек на зону, сердечко бьется, скорей бы получить обратно и бежать. Летит моя ракета назад. Я хватаю ее, чувствую что-то приятно-тяжеленькое и... тут как тут менты! Мы бросились врассыпную. Когда я вбежал в свой двор и понял, что мне не уйти от погони, я изо всех сил, не глядя, запульнул свою посылку в чулке, куда глаза глядят.

Досталось мне не сильно, все же первоклассник.

Утром вышел во двор и направился в то место, куда вчера забросил свое сокровище. Стою возле могучего каштана и вижу, висит мой чулок, намотанный на ветку. Высота метров пять всего, но не залезть. Поднялся ветер, чулочек затрепыхался, как будто вот-вот размотается и упадет. Я прождал часа полтора. Не падает. Повыходили во двор ребята, я не хотел выдавать свой секрет на дереве. Ушел с тяжелым сердцем. На следующий день полдня стрелял по чулку из рогатки, даже пару раз попал, но висит, сволочь. Целыми днями я фантазировал, что там может быть? Близко локоть, да не укусишь. Со временем, я стал ходить к каштану не каждый день... В пятом классе мы переехали на новую квартиру. Прошло много лет. Я уже давно жил в Москве. В прошлом году я приехал в город детства по делам, ну, понимаешь, ностальгия, воспоминания накатили, и пошел я в свой старый львовский двор. Каштан на месте. Я стоял и смотрел на свое неведомое сокровище и понимал, что чувствует Кощей Бессмертный, глядя на ларец, в котором утка, яйцо, и так далее. Чулок висел уже тридцать пять лет... Поднялся ветер, чулочек затрепыхался, как будто вот-вот размотается и упадет, но я меньше всего на свете хотел, чтобы он упал.

– Ты шутишь? Это что за чулок такой, который не истлел за столько времени? Хотя, в СССР делали качественную синтетику. Это был… э-э-э… семьдесят шестой год, ведь? Я тогда тоже была первоклашкой. Моя мама носила капроновые чулки. Но самая лучшая синтетика была в Америке.

– Не факт. А ты знаешь, что в Америке не принято заботиться о своей внешности? Если вдруг заметят, что ты, скажем, выглядишь слишком ухоженным, то подумают про твою сексуальную озабоченность. Женщинам приходить на работу с косметикой на лице не рекомендуется. Хотя, это допускается на праздничных мероприятиях.

– Да ты что? В самом деле? Вот странно! А что еще у них не принято?

– А еще… Н-ну… На обычных американских пляжах мужчинам не следует носить плавки. Это должны быть специальные купальные шорты по колено длиной. А для женщин абсолютно не допускается топлес. Сразу будет привод в полицию в наручниках. Даже девочкам, маленьким, двухлетним, нужно быть с закрытой грудью. Кстати, так же и в Европе.

– А я слышала, что там не везде можно носить джинсы.

Олег глядел на нее сквозь сигаретный дым круглыми зеленовато-синими глазами, которые меняли цвет и становились прозрачно-золотистыми, словно майский мед, и в них таяла оглушающая нежность. Он произнес низким глуховатым голосом, но казалось, что говорил он о другом, о чем-то особенном, сокровенном… И сказанная фраза не имела ровно никакого отношения к тому, о чем он думал:

– На Западе во многих местах запрещают носить джинсы.

– Смотри, уже рассвет! Как красиво за окном… Пошли на лоджию?

Они вышли, и облокотились на перила. Высотки были окутаны прозрачной розоватой дымкой, над ними медленно плыли золотистые облака, нежно подсвеченные первыми лучами восходящего солнца. В самом низу изумрудно искрились верхушки деревьев. Гомон птиц и звуки оживающего города наполняли воздух.

– Ты когда-нибудь путешествовал? – спросила Катя. – Небось, в Америке бывал, раз знаешь некоторые нюансы той жизни.

– И в Штатах, и в Японии, - отозвался Олег. – Я же одно время был менеджером по торговым связям, а потом – мелким предпринимателем.

– Расскажи про Японию, - попросила Катя.

– Да, там со мной произошел курьезный случай. Я ведь отправился туда не один, а с дамой. И вот решил блеснуть перед ней, и пригласил в довольно дорогой ресторан. Взяли меню, сидим, рассматриваем незнакомые буковки, иероглифики. Ну, и как обычно - ориентируемся в основном на цены. Вдруг, хоп... блюдо, а напротив цена - пятьсот баксов! ОГО! Ну, мы и подумали, что за такие деньги это будет нечто супер крутое и потрясно вкусное! Подзываем официанта, тычем пальцем в строчку. Официант спешно убегает в сторону кухни, и через тридцать секунд выбегает из дверей уже с поваром. Тот начинает вокруг нас прыгать и суетиться. Через пять минут приносят большое накрытое блюдо. Мы в предвкушении переглянулись. Шеф-повар с загадочным лицом потянулся к крышке блюда... мы затаили дыхание... смотрим на тарелку, а там - в залежах овощей, травок и пряностей ползает здоровая, сантиметров в пятнадцать, жирная гусеница. Ой! Мы, конечно, знали, где мы находимся, и что ожидать от этих товарищей можно чего угодно. Но чтобы вот так откровенно!.. Пока мы недоуменно переглядывались, и каждый в голове обдумывал увиденное - гусеница нагло стала пожирать овощи, разложенные по тарелке. Такого хамства мы не ожидали! Я, чтобы мне досталось хоть что-то, неуклюже стащил с пока нетронутого угла какую-то травину. Мы смотрели на гусеницу, повар смотрел на гусеницу, стоящий сзади официант тоже смотрел на гусеницу. Все молчали. А жирная тварь в это время слопала уже почти половину овощей. От таких раскладов в голове у меня помутилось - есть хотелось, было жалко денег... и в момент, когда гусеница принялась за очередной кусок помидорины, я резко взял вилку и - хыч! Я решился! Ну, правильно, - не пропадать же такой куче долларов! Вилка вонзилась в голову гусеницы. Вслед за «хыч» послышался грохот падающего в обморок шеф-повара и изумленный писк официанта. Оказывается... эта гусеница - очень редкое существо, которое выращивают до такого состояния лет семь. Стоит это насекомое очень дорого, а едят вовсе не его. Деликатесом считается то, что, слопав овощи, гусеница тут же начинает выделять. Вот именно её испражнения и стоят пятьсот баксов и считаются жутким деликатесом! А я её вилкой в башню - хыч… Повара откачивали и приводили в чувства очень долго. Нашему русскому человеку в голову не пришло бы лопать экскременты гусеницы, еще и платить за это пятьсот баксов.