Долина лошадей

– То есть как это «звери»? – воскликнула Эйла, рывком поднявшись на ноги, стоя лицом к Джондалару. Ей никогда в жизни не доводилось повышать голос в приступе возмущения, и она удивилась, услышав, как громко и злобно прозвучали ее слова. – По-твоему, Креб и Айза – звери? А мой сын – полузверь? Люди из Клана вовсе не похожи на вонючих гиен!

Разве звери смогли бы подобрать маленькую раненую девочку? Разве они смогли бы принять ее в свой круг? Неужели они стали бы растить ее, заботясь о ней? Как ты думаешь, кто научил меня добывать пищу и готовить еду? Кто помог мне овладеть искусством целительства? Если бы не эти звери, я бы уже давно умерла, и ты тоже, Джондалар!

Ты считаешь, что члены Клана – звери, а Другие – люди? Тогда подумай вот над чем: члены Клана спасли ребенка из племени Других, хотя Другие убили одного из их детей. Если бы мне пришлось выбирать между зверями и людьми, я отдала бы предпочтение тем, кто для тебя сродни вонючим гиенам!

Она выбежала из пещеры, стремительно спустилась по тропинке и свистом подозвала к себе Уинни.

Глава 24

Джондалар был потрясен. Он вышел следом за Эйлой из пещеры и остановился посреди выступа, глядя на нее. Одним ловким прыжком она вскочила на спину лошади, и та галопом помчалась по долине. Эйла всегда была такой спокойной и никогда не сердилась. Именно поэтому Джондалара так поразила ее бурная реакция на его слова.

Ему казалось, что он относится к плоскоголовым с редкостной непредвзятостью. Он полагал, что преследовать их незачем и лучше избегать столкновений с ними. Он не стал бы убивать никого из них, разве что в крайней ситуации. Но мысль о том, что мужчина мог поделиться Даром Радости с самкой плоскоголовых, всегда казалась ему неприемлемой. Слова Эйлы, от которой он узнал, что самец плоскоголовых мог иметь близость с женщиной, ударили по чувствительному месту. Для него это значило, что женщина подверглась осквернению.

А он испытывал такое сильное влечение к ней. Ему припомнились истории, которые, грязно посмеиваясь, рассказывали подростки и молодые мужчины, и ему стало плохо, как будто его коснулась страшная зараза, от которой он начнет чахнуть и уже не сможет быть полноценным мужчиной. Но нет, Великая Мать Земля смилостивилась над ним и не допустила, чтобы такое случилось.

Но то, что Эйла родила чудовище, мерзкую тварь, являющуюся вместилищем злокозненных духов, еще ужаснее. Он не решился бы рассказать об этом ни одному из сородичей. Впрочем, слухи о подобных случаях упорно ходили среди людей, хотя все с жаром уверяли, будто такое невозможно.

Но Эйла не сочла нужным ничего отрицать. Она открыто все признала и взялась защищать своего ребенка… с невероятной горячностью, как и любая мать, ребенка которой кто-то попытался оклеветать. Его презрение к плоскоголовым вызвало у нее возмущение, она страшно рассердилась. Неужели плоскоголовые и вправду вырастили ее?

За время Путешествия ему доводилось встречать на пути плоскоголовых. И у него даже появились сомнения в том, что они звери. Ему припомнился случай, когда он столкнулся с молодым самцом и самкой постарше. И тогда юнец воспользовался ножом, изготовленным из толстой пластины, чтобы разрезать рыбину пополам, – точно таким же, какой он видел у Эйлы. А его мать, как и Эйла, была одета в обернутую вокруг туловища шкуру. Эйла держалась точно так же, как та самка, особенно поначалу, когда вечно ходила с опущенной головой, стараясь не привлекать его внимания. Меховые шкуры на постели отличались такой же мягкостью, как волчья шкура, которую дали ему плоскоголовые. И копье! Ее тяжелое примитивное копье точь-в-точь походило на копья, которые держали в руках плоскоголовые, встреченные им и Тоноланом, когда они спускались с ледника.

Он давно уже мог получить ответ на мучившие его вопросы, если бы хорошенько призадумался. Зачем ему понадобилось выдумывать, будто она – одна из Тех, Кто Служит Матери и живет таким образом потому, что проходит через испытания с целью усовершенствовать свои навыки? Но надо отметить, в искусстве целительства она, пожалуй, не знает себе равных. Неужели Эйла вправду получила такие знания от плоскоголовых?

Он видел, как она скачет на лошади куда-то вдаль. Она величественна даже в гневе, подумал он. Многие из женщин, которых он знал, часто повышали голос из-за любого пустяка. Порой Марона разражалась пронзительными воплями и становилась похожей на сварливую мегеру, вспомнил он, подумав о женщине, с которой когда-то надеялся связать свою жизнь. Но всякое проявление силы и требовательности чем-то нравилось ему. Его тянуло к сильным женщинам. Они могли постоять за себя, им не был чужд дух соперничества, а в тех редких случаях, когда он давал выход обуревавшим его страстям, они проявляли стойкость и упорство. Он с самого начала предположил, что у Эйлы несгибаемый, цельный характер, несмотря на всю ее сдержанность. «Ты только посмотри, как она мчится вперед, восседая на лошади, – подумал он. – Какая восхитительная, красивая женщина!»

Внезапно его словно окатило холодной, как лед, водой: он понял, что наделал. Лицо его резко побледнело. Эйла спасла его от смерти, а он отшатнулся от нее с отвращением, как от грязной твари. Она не щадя сил заботилась о нем, а он в ответ облил ее презрением. Он назвал мерзкой тварью ее ребенка, ее любимого сына. Джондалар ужаснулся собственной неблагодарности.

Бросившись бегом обратно в пещеру, он рухнул на постель. Ее постель. Все это время он спал на ее постели, а потом дал ей понять, что она – низкая гадина.

– О Дони! – закричал Джондалар. – И как ты могла это допустить? Почему ты мне не помогла? Почему не остановила меня?

Он зарылся с головой в шкуры. Впервые с юных лет ему довелось столь остро ощутить собственную вину. А он-то полагал, что такого больше не случится. В те времена он тоже совершал проступки, потому что не давал себе труда сначала хорошенько подумать. Неужели он так ничему и не научился? Ведь можно же было как-то совладать с собой! Нога у него уже зажила, надолго он здесь не задержится. Неужели нельзя было сдержаться хотя бы до тех пор, пока он снова не отправится в путь?

Да и, собственно говоря, почему он до сих пор здесь? Ему давно уже следовало поблагодарить ее и покинуть долину. Его ничто здесь не держит. Почему же он остался тут и принялся донимать ее вопросами о том, что его нисколько не касалось? Уйди он раньше, Эйла сохранилась бы в его памяти как прекрасная загадочная женщина, которая живет в одиночестве в долине, которой повинуются животные, которая спасла ему жизнь.

«Все дело в том, что ты никак не мог расстаться с этой прекрасной, загадочной женщиной, Джондалар, и ты отлично это понимаешь!

И почему все это так сильно тебя волнует? Какая тебе разница, жила она раньше среди плоскоголовых или нет?

Потому что она показалась тебе желанной. А потом ты решил, будто она недостойна тебя, потому что… потому что она позволила…

Ну и дурак же ты! Разве ты не слышал? Она не позволяла ему, он ее заставил! А ведь она даже не знакома с Ритуалом Первой Радости. А ты тут же во всем обвинил ее! Она откровенно рассказала тебе о происшедшем, хотя эти воспоминания причиняют ей боль, а как поступил ты?

Джондалар, ты еще хуже того плоскоголового. Он хотя бы не скрывал своего отношения к ней. Он ее ненавидел, ему хотелось ее помучить! А ты? Она доверилась тебе, призналась в своих чувствах к тебе. Когда ты смотрел на нее, ты изнемогал от желания, Джондалар, и она давно уже стала бы твоей, если бы ты не щадил свое самолюбие из страха получить отказ.

Если бы ты повнимательней к ней присмотрелся, вместо того чтобы постоянно думать о самом себе, ты бы заметил, что она ведет себя не как опытная женщина, а как пугливая юная девушка. И как тебе это только не бросилось в глаза, ведь ты повидал их немало на своем веку.