Долой стыд

Какие у нас навыки конспирации? Граф был один – и мы тут же пошли хлопнуть по пиву. Блондинка был в компании – и это ему не помешало подмигнуть и ухмыльнуться в мою сторону. Довольно подозрительная была компания, «объединённые юристы», коллекторы или люди из строительного бизнеса, что-то такое, на грани. Когда я увидел, что Блондинка среди них свой, что он расслабленный и спокойный, то очень неожиданно и очень отчётливо понял, что у него есть другая, чем наша крысиная, жизнь, очень много другой жизни – эти парни, мама, девушка, – и ни ему, ни нам не известно, что перевесит, если придётся выбирать. В дальнейшем он и я сделали вид, что ничего не было. Опасно вспоминать о таких перемигиваниях, когда Штык стоит над душой с его собранием инструкций, в том числе на случай непредвиденной встречи.

Иногда, когда злюсь и психую, я представляю, как Штык втайне от нас заводит ещё одну пятёрку исключительно для того, чтобы за нами следить, вынюхивать. Ходят по пятам, роются в мусоре, втираются в доверие к нашим родным. Худой меня выслушал и дал какие-то таблетки. Велел никому не говорить – ни про колёса, ни про фантазии. Поменьше думать и побольше двигаться на свежем воздухе: пробежки, ролики, велик – что угодно. Я увидел, что он встревожен, и не придал этому значения. Худой всегда либо встревожен, либо на взводе. Его работа его доконает.

Недавно Штык сказал, что пора выходить на настоящие, крупные цели. Что ему надоело убивать шелупонь – мелких демагогов и взяточников. Определение крупных целей на какое-то время завело нас в тупик.

– Это Распутина легко убить, если ты Пуришкевич или князь Юсупов, – сухо сказал Худой. – Позвонил, назначил встречу. Как мы будем убивать людей, к которым нас на пушечный выстрел не подпустят?

– Начнём с тех, к кому подпускают.

– Тогда почему было не начать с прохожих на улице?

Штык отмахнулся. Штык сказал что-то вроде того, что штатный клоун (это обо мне) в ячейке уже есть. И повторил: крупные цели плюс информационная поддержка. Обществу пора о нас узнать. Что мы делаем, для чего мы это делаем, почему нам всё сходит с рук.

Нам всё сходит с рук.

Нет, не так. Нам всё сходило с рук, пока мы верили друг в друга и в свою звезду.

Тему с письмами предложил Штык, а поддержал Блондинка, который вообще любит разводки, но Штыку в голову её поместил Худой, и очень аккуратно поместил, потому что любое прямое предложение Худого Штык отвергает с порога, у них взаимные трудности в общении. Для усиления эффекта Худой на обсуждении Штыку противоречил, говорил о границах допустимого, и только я знал, каким радостным хохотом – прямо сатанинским хохотом – заливается он внутри себя, в то время как делает постное встревоженное лицо. Штык, разумеется, взбеленился, и мы поняли, что ради этого замысла он теперь на стену полезет.

Сам замысел был очень простой: в Демократический Контроль мы отправим письмо с угрозами от лица Имперского разъезда, а в Имперский разъезд – наоборот. «Ждите взрыва! Боевики организации (нужное вписать)». И рисунок виселицы. И, возможно, нецензурные слова.

– Но у ДК нет боевиков, – сказал Граф.

– Теперь будут. Главное, чтобы написано было без ошибок. Чтобы поверили.

– А патриоты, значит, пишут с ошибками?

Граф – очень странный человек, но и мы все, каждый по-своему, кажемся ему странными. То есть я так думаю, что кажемся. Вслух он не говорит, а что там у него на лице написано – читать замучишься. Топорная такая морда с невинными глазищами, потомственный работяга. Но руки, конечно, выдают – не может он быть работягой с такими руками.

Там мой не мой, грязь всё равно въедается.

И вот он спрашивает, почему мы так уверены, что грамотность между ДК и Импром распределена непропорционально, и поди разбери, что при этом думает, наверняка ведь просто смеётся. Но ничего не скажешь наверняка о человеке, которого знаешь только с одной стороны. (Ставлю восклицательный знак.) – Они не патриоты, они – позор родины.

Поговорили о патриотизме – так, без разглагольствований. Нам нельзя разглагольствовать. Можно подумать, мы не хотели бы называться Имперским разъездом сами! Мы и есть настоящий Имперский разъезд! Или даже Священная дружина. (Витте говорил святая дружина, поправляет всегда Худой. У него слабость к истории. Рассказывает нам кошмарные вещи про декабристов и Уинстона Черчилля. Нет такого исторического события или персонажа, о котором Худой не рассказал бы какие-то ужасы.) Конечно, если ты назвался «Чёрные братья», или «Союз спасения», или «Тайное рыцарство», или «Общество мстителей», то жди вопросов от структур и пристального внимания публики; а вот «Кружок друзей природы» и «Зелёная лампа» никого не заинтересуют. Та же Священная дружина: прорва потраченных впустую денег и всеобщие насмешки. Назвались бы филателистами – и работали спокойно.

Подумав-порассуждав, мы решили не называться никак. Где союзы да братья, там списки и клятвы, где списки – там и протоколы собраний, а где протоколы – доносы и следователи. Дурацкая конспирация приводит к проблемам и сочинениям в тетрадку «как я попал в декабристы и что за этим последовало». Без помпы, говорит всегда Максим. (Тьфу, Худой.) Что бы это ни было, это будет сделано без помпы.

Вернулись к письмам.

– А как они поверят, что это не розыгрыш?

– Очень просто, – сказал Граф. – Это можно сделать. Они получат письма с адресов друг друга. Но я предлагаю послать на бумаге.

На бумаге! Мы даже притихли. В бумажных письмах было что-то величественное и трагичное.

– Можно ещё сибирскую язву положить в конверт.

– Отличная мысль. У тебя есть?

– Положим зубной порошок.

– А когда они сделают анализ и поймут, что это зубной порошок?

– Ну когда ещё это будет. Помните, какой в Штатах поднялся переполох? Из-за зубного порошка. Или стирального.

– Верно. Вся цивилизация стоит сейчас в позе лотоса.

– Сидит.

– …Почему сидит?

– В позе лотоса сидят.

– Ну, значит, в какой-нибудь другой позе.

– Ах да, кстати, – сказал Штык тем простеньким, скучным голосом – как бы невзначай, – от которого у нас включается боевая тревога, – на меня тут вышли. С предложением. Вот послушайте.

Его выслушали в гробовой тишине.

– Мы так не договаривались, – говорит Блондинка от лица всех. – Группа автономна.

– Это совершенно другой уровень возможностей.

– А взамен мы будем убивать тех, на кого нам укажут?

– Иногда. И мы всегда сможем проверить, на кого и почему нам указали.

– Мы видим, что нас хотят использовать, – сказал Худой, – и для вида соглашаемся, и думаем, что окажемся хитрее и будем использовать сами. Эти игры плохо заканчиваются.

И потом Граф:

– А как это они на тебя «вышли»? Ты хочешь сказать, что кто-то знает?

– И кто такие «они»?

Штык был готов к противодействию. Он всегда к нему готов – поэтому Худому и удаётся им манипулировать. Он дал очень ловкие, грамотные объяснения, заверил, что был осторожен. Вот уж не сомневаюсь: он был осторожен. Худой говорит, что вывалить в случайной болтовне со случайным человеком все свои чёрные замыслы – тоже вид конспирации, не такой уж неудачный, потому что кто примет всерьёз клоуна, – но Штык новаторства не любит и по старинке держит язык за зубами. У него при этом такой напряжённый и непроницаемый вид… ну как это объяснить? Вид человека, который отлично умеет скрывать, потому что ему есть что скрывать… такой у него вид, что лучше бы не было такого вида.

Его контакт оказался грязно известным специалистом из Москвы: политолог, мастер технологий, существо, слепленное из трухи и неврозов. Настряпать денег, попасть на обложку – всё это он делал и всё портил, в когтях странного недуга.

– И чего московскому у себя не сидится?

– У него проблемы. Приехал на передовую медаль зарабатывать.

– И с каких пор мы передовая?

– А выбора?

– Им нужен акт под выбора?

Мы презираем демократические выборы в лучших традициях правового нигилизма. И все другие презираем тоже. Бессмысленная трата казённых денег, говорит Граф. Расклады-пилёжки, говорит Блондинка. Торжество парламентаризма над идеей народоправства, говорит Худой. Чем сильнее партии, тем ничтожнее власть электората. Это звучит чересчур мудрёно для остальных.