Доля казачья

Не хотел Лука Бодров выступать сейчас в роли судьи, но пришлось.

— Не имеем мы права отпускать тебя живым отсюда, это будет не по военному. И не хотим мы уничтожать мирных горожан, хоть и война уже объявлена. Мы русские казаки, и мы гордимся этим! Умеем мы воевать, и не знаем в бою пощады. Но в мирной жизни мы труженики, как и ваш народ, и делить нам с ними нечего. Ради твоих детей мы дарим тебе жизнь, а всей твоей семье кормильца. Иди к своим горожанам и скажи им, что мы их не тронем. Мирный народ нам не враги.

Слабый костерок освещал суровые лица казаков. И даже лёгкий ветерок не посмел тревожить людей, а вдруг они передумают?

Послышался всхлип полковника, он не знал, что ему говорить и как благодарить командиров.

Сейчас он безропотно стоял на своих ослабевших ногах, размазывал слёзы по щекам, а они все катились и катились градом.

Усмехнулся Бодров и легонько подтолкнул полковника в спину и в сторону города — иди! Иди, пока не передумали! Засмеялись и другие командиры.

— Иди, тебя твои любимые дети ждут!

Всем стало так легко на душе, как будто бы им уже открылась дорога в рай. И пусть даже не открылась, в это тяжело было бы поверить. Столько было у всех казаков грехов. Но разве в этом дело, всё равно душе хорошо!

Со стороны маньчжуров никакой опасности не предвиделось. Спокойно поменялись сменные часовые. Всё было тихо. И только листочки на деревьях что-то сонно роптали на казаков. Но те спали, как убитые.

Пришла пора и командирам отдохнуть и они ведь не из железа сделаны. Где стояли они, там и попадали на свои лохматые бурки, и сон их сразу сморил.

На рассвете часовой разбудил Бодрова и Шохирева. Его безусое лицо было очень весело, как у мальчишки. Отдых вернул ему молодые силы, и неугасающий задор.

— Опять этот сумасшедший полковник к нам в гости с белым флагом тащится, наверно по своей пуле скучает. Может шарахнуть в него из винта разок, для острастки?

— Не стрелять! — командует Лука. — Ведите его сюда!

Полковник был одет в свой парадный мундир, но через его руку была повязана траурная лента. Похоже было, что совести своей он всё же не потерял, так как радоваться ему особо было нечему. Остался командир без своего гарнизона! Но, похоже было, что тот больше думал о живых! И не о себе вовсе!

Седеющий полковник был искренним:

— Благодарные жители моего города уже накрыли столы и собрали часть контрибуции или, не знаю, как это у вас называется, за то, что вы не уничтожили их во время военных действий. Они мирно к вам настроены, без всякой вражды. И сейчас мы просим вас всех в гости к нам.

И трудно было ему не верить. Как говорится, всё на лице было написано.

Но знал Бодров не понаслышке, как коварны азиаты. И что отравить противников для них — милое дело. И ножами могли они всех казаков порезать. И многое другое придумать, что могло их всех уничтожить. Но знал ещё Бодров и об их гостеприимстве, где действовали совершенно другие законы. Когда никто не посмеет обидеть гостя, даже взглядом. Когда сам хозяин на верную смерть пойдёт, чтобы спасти честь гостя и свою собственную честь. Бывали и такие случаи.

Уже никто из казаков не спал, и все окружили полковника.

— Кушать, очень хочется! Аж спасу нет! — изрёк один, самый нахрапистый из казаков.

— Может там, у вас, и выпить найдётся, — осторожно переспросил полковника другой молодец.

Маньчжур шире заулыбался, и усиленно закивал головой.

— Есть наша водка, много есть!

Вот тогда и загудели казаки, сразу как улей в солнечный день. Все хором!

— Грех не уважить хороших людей, командир, чем мы хуже маньчжуров.

Мы здесь, за честь России печёмся, и по нас будут о других казаках судить. Не всегда ведь мы варвары. А что убили солдат, так у нас такая необходимость была защищаться, или они нас покрошат, или мы их под корень!

И уважение между народами порой посильнее всякого оружия бывает, и всегда оно побеждает зло. Хлебосольство на Руси всегда в почёте было. И хлебосолы тоже!

— Надо идти командир.

— Надо! — загудели казаки.

Ничего не сказал Бодров казакам.

И то, правда, что людей кормить надо. И что дружба побеждает зло. Ведь и ему очень кушать хочется, не истукан он! Но кто за весь этот маскарад отвечать будет. Да если всё это провокация будет? Тут пулю себе сам в лоб загоняй, иначе никак перед судом товарищей не оправдаться, а перед своей совестью тем более.

В чистое поле перетащили казаки низкие столы, подальше от страшного города, где всё напоминало им о жуткой ночной резне. А затем и вовсе отказались от столов. Непривычно русскому человеку к восточной культуре приобщаться. Но время дорого, кушать очень хочется. Да если всё это дело с хорошей выпивкой оформлено? Грех ведь отказаться!

Аж голова казацкая кругом пошла от таких добрых мыслей. И слюнки изо рта сами невольно побежали, даже у самых крепких казаков. Тут надо попроще быть! И вскоре уже казаки возле еды на шёлковых подушках восседают. А вся снедь на шёлковых полотнах, прямо на земле выставлена.

Чего тут только нет: и гусятина, и курятина, и цыплятина. И жареные поросята над ними, как горы возвышаются. И всё это в изобилии плетёных в шелках бутылок и, невиданных ранее казаками, различных по своей конфигурации и назначению, вместительных сосудов. О назначении которых никто из казаков никогда не сомневался. Питьё там и его отведать надо грешной казацкой душе! Порадовать её. Но все при оружии казаки. Да ещё две заряженные пушки, что уцелели, на город своими голодными жерлами смотрят. Тут же и расчёты при них.

А во главе этого своеобразного стола Бодров с полковником восседают. От улыбчивого солнышка под лёгким навесом из шёлка упрятались. Не удержался первый изголодавшийся казак, который и поддержал всю эту авантюру с угощением, Федоркин его фамилия.

— Извини командир, но тут за столом, каждый казак своему голодному пузу хозяин. И я его никак обидеть не хочу, так как нам обоим всегда уютней помирать будет, если мы оба сытые будем.

А чтобы пища в горле комом не стояла, то смочить это дело горилкой надо. Авось, всё это добро, при путёвой голове там ещё как приживётся.

И не дожидаясь дальнейших указаний командира, прямо из красивой бутылки, Федоркин с великим удовольствием на лице к маньчжурскому напитку приказачился, то есть, хорошо приложился.

И не перекосило его и не покоробило: всё питьё прямо ласточкой в его тощее пузо и пролетело.

Остальные казаки облегчённо вздохнули.

— Если наш Федоркин сразу не умер от отравления, то потом его и захочешь, то никаким ядом не свалишь. Хоть и тощий он, а силён неимоверно.

— Ишь, как в поросёнка с чесноком вцепился зубами, прямо тигра Амурская. Ох, и лютый парень!