Должник

Проблем с адаптацией зрения, как у обычных людей, которые ночью ни черта не разглядели бы за пределами круга света от костра, да еще и после прямого смотрения в огонь, у него не было. Давным-давно. Эпитет «обычный» ни с какого боку к нему уже не пристыковывался…

Так и молчали Орел с Реверсом. Хорошо так молчали, взаимопонимающе. Не может быть контакта у личности с личностью, если они друг с дружкой не могут просто помолчать. О чем-нибудь помолчать.

Зона словно уснула. Ничто не нарушало молчания сталкеров – никто жаждущий их крови не выскочил из темноты, не раздались оттуда выстрелы, не вылезло из-под земли нечто несусветное и голодное, не объявилась какая-нибудь заблудшая абнормаль.

– Ты участвовал в войнах? – вдруг спросил Реверс, приподняв голову и переведя взгляд с неба на сидящего напарника. Говорить двоим, которым суждено идти вместе, тоже необходимо.

– В каких войнах? – резонно уточнил Орел.

– Я имею в виду, там, в большом мире. Локальные конфликты всяческие, «горячие точки». Может, ты принимал участие в качестве наемника. Где боевую подготовку получил?

– Так горячо, как в Зоне, нигде не было, – заверил напарник. – Здесь все пространство из жарких пикселей сложено.

– Но я спрашивал не об этом, – напомнил Реверс. – Ты же был военным спецназовцем? Или в другом ведомстве числился? Как познавал азы искусства ведения войны? С каким начальным багажом знаний пришел в Трот, чтобы потом стать таким крутым… Ты кто вообще?..

– Э нет, ты спрашивал не про это. – Орел покачал головой. – А я ответил про это. Тема закрыта. Знай грань между любопытством и настырностью.

Реверс счел довод собеседника убедительным. А если не счел, то вынужден был принять как есть. Зато решил переключиться на другое – во внезапно вспыхнувшей жажде познания рецепта «как стать круче всех».

– Слушай, а как ты ухитряешься сохранять такую массу? – Реверс поднял верхнюю половину туловища вертикально и снова сел у костра; ноги поджал и скрестил по-турецки. – Вроде в непрерывных странствиях по Ареалам Визита, или где ты там еще ходишь, кроме Трота, времени качать мышцу особо не бывает… Да, мне о тебе рассказывали, в том числе и о том, что был в других Зонах, – признался Реверс.

– Обож-жают человеки сплетничать… – буркнул Орел для порядку. И решил все же ответить на вопрос отнюдь не лишний, о поддержании тела в тонусе. – Ну, я от природы был не тонкий. Крупный, мягко говоря. А тут и без тренировок постоянная физкультура. Чего только стоят ежедневные пробежки со снарягой и оружием… Там побежал, там взобрался, вот масса и подкачалась. Наверное, секрет в том, что я не возвращаюсь из ходок, долгие привалы себе не позволяю. Я давным-давно нахожусь в бессрочной ходке.

– Как-то так я себе и представлял… А у тебя бывает… э-э… меланхолия? Да, именно то слово, которое нужно, чтобы обозначить походную депрессию от усталости.

– Поход – это мой образ жизни, а не периодическое занятие. А чередование настроений присуще каждому человеку. Я – человек. Что бы по этому поводу… даже я сам иногда ни думал. – Орел специально говорил тихо, будто боясь потревожить безмятежно плывущие по воздуху точечки снега.

– А когда ты в последний раз влюблялся? Был с женщиной? – Голос Реверса звучал так же тихо, в тон. Они, словно два заговорщика, перешептывались у укромного костра, затерянного в ночном лесу.

– А ты?..

Судя по тому, что Реверс не ответил и оторопел, Орел поставил его в тупик. Взгляд его застыл, лицо в проеме шлема с поднятым забралом стало каменным. Напарник переваривал встречный вопрос, что-то в его памяти ворочалось, тяжело и неподъемно…

– Ладно, я спать, – совсем другим тоном, отстраненно, бросил он, переместился к своему спальнику, закоконился и отвернулся, оставив Орла прозябать в ночи в одиноком созерцании костра.

* * *

Кошмар, опять кошмар. Вязкий, чернильный, всепоглощающий. Иначе вскрик просыпающегося не был бы настолько отчаянным и не захлебнулся бы, резко оборвавшись на высокой ноте.

Реверс, вновь выброшенный из неспокойного, мягко говоря, сна в явь у костра, на удивление безмятежную, вернулся к Орлу, по-прежнему сидящему рядом с огнем.

– Я даже не запомнил, что мне снилось, – даже как-то извинительно произнес Реверс. – Только ощущение ужаса…

Орел молчал. Сейчас лучше не отвечать, это лишнее, но ни в коем случае не следует казаться равнодушной скалой, которую ничто из сказанного Реверсом не колышет. Перестараться нельзя, пусть у Реверса не проходит желание общаться и делиться чем-то. Хоть собеседник и не отвечает, от него непременно должно исходить внутреннее тепло, вызывающее у Реверса расположение на некоем душевно-химическом уровне.

– Тебя когда-нибудь мучали кошмары? – Реверса волновала в первую очередь, естественно, наиболее актуальная для него тема. – Ты боялся того, что с тобой происходит во сне?

Тема о взаимопроникновении внешнего и внутреннего. Явь и сны, сознательное и подсознательное – что может более полно раскрыть двойственную сущность человека, его взгляды на подноготную бытия и степень его соприкосновения с высшими, невыразимыми материями…

– Я ничего не боюсь. – Орел отвечал веско, уверенно. Между фразами делал большие паузы-пробелы, чтобы дать собеседнику больше времени внять услышанному. – Есть просто сны. Может, кто-то счел бы их неприятными. Даже пугающими. Но, видишь ли, я отношусь ко всему созидательно. Учиться стоит всему, даже тому, что никогда не понадобится. Ты тоже поймешь. Если хватит времени.

Ответы Орла были одновременно четкими и не исчерпывающими. Они содержали самую суть и при этом почти не несли в себе конкретной информации. Пусть Реверс думает, анализирует, любителю задаваться вопросами должно понравиться.

– Тебе доводилось жить в большом городе? Обычном, человеческом… В смысле, вон там. – Реверс неопределенно махнул куда-то в сторону, подразумевая «за Периметром».

– Мне так долго незачем было вспоминать, что было до того, как я совершил первый зонный рейд, что я перестал вспоминать. Давно это было. Я уж и не упомню, в каком городе жил.

И это было почти правдой.

– Как? Ты не помнишь малую родину?! Место, где появился на свет и вырос?

Орел ничего не сказал о месте рождения. Вместо этого сообщил:

– Я не жил, но проездом бывал в мегаполисах. В Нью-Йорке был, в Сеуле, например, в Лос-Анджелесе, Париже, Новосибе…

– А собака-то у тебя была? – задал неожиданный вопрос новый напарник. Парадоксально, но чуть ли не самый человечный из всех возможных.

Орел нахмурился, без дураков напрягая память. Реверс при этом мог решить, что он раздумывает, как бы осадить собеседника, как он уже делал в прошлый раз.

Действительно, а была ли собака? Название мрачно-красивого города, в котором родился, хмурого и вечно сырого, воздвигнутого по прихоти деспота, одержимого собственной вседозволенностью, на болотах и на костях погибших строителей, он-то помнил на самом деле, но вот события, наполнявшие период «выроста», скрывались под толстенными наслоившимися пластами последующих периодов, каждый из которых вполне можно воспринимать как целую отдельную жизнь. И главное, у него не имелось никаких точных фактов, подтверждающих, что этот город – тот самый, в котором он родился. Пусть названия у них и одинаковые.