Должник

Реверс вдруг, хрипло откашлявшись, прочистив горло, произнес:

– Книжку как-то читал, Ричарда Баха… Вспомнилось вот, про скорость движе…

– Ага, – перебил его Орел, – я тоже читал. Давно, но уверен, что не ошибусь, ты именно этот момент вспомнил. – И сам процитировал вывод из книги «Чайка по имени Джонатан Ливингстон». – «Совершенная скорость – это не тысяча миль в час. И не миллион. И даже не скорость света. Ибо любое число суть предел, а предел всегда ограничивает. Совершенство же не может иметь пределов. Так что совершенная скорость – это когда ты просто оказываешься там, куда собираешься направиться».

* * *

Глаза завязаны. Я не могу доверять даже собственным чувствам. Все может оказаться не так, как я думал.

Веки очень восприимчивы, явственно чувствую на них влажную ткань повязки, скрывающей глаза. Кровь. Неуверенность.

Могу оступиться. Я ступаю, все же ступаю. Много звуков повсюду. Я не доверяю ничему.

Я чувствую опасность – реагирую моментально, устраняю врага. Оказывается, в руках есть оружие. Значит, есть руки… Не понимаю, почему не могу поднять их и снять повязку. Я слеп.

Слух воспринимает топот множества ног, другие чувства обострились. Обоняние меня обманывает, сообщает запах женского тела. Все не то, чем кажется. Доверять только чуйке. Хотя и она может подвести. Ничего абсолютного, все относительно…

Руки вроде бы окровавлены. Но я не чувствую и их. Сколько уже иду? Час, два, три? Ниоткуда нет источников света. Если появляется ясный, обозначенный источник света, ты распознаешь его даже через закрытые веки.

Может, и хорошо, что мне что-то закрывает глаза. Там, за повязкой, кромешная тьма. От тьмы тоже можно ослепнуть – или обезуметь от того, что в ней скрывается.

Есть ли смысл двигать ногами? Если дана возможность – есть. Во всем, что возможно, есть смысл… даже если он заключается в том, чтобы понять, что смысла нет. Но сейчас он заключался в движении, и в каждом шаге вперед его реально имелось больше, чем в чем-либо другом.

В непознанных пространствах все более чем примерно и не однозначно.

Появляется дурацкая мысль: закричать. Попробовать, вдруг получится… В этом точно нет смысла. Демаскировать, выдать себя – вот что это означает. Конечно, крик может помочь в понимании, что это сон. Или если нет, то привлечь всяких тварей… лучше лишний раз не выдавать себя.

А мысли звучат в голове сейчас, кажется, громче любого крика. Мысли – отчетливы. Когда слышишь себя, действуешь адекватнее. И это единение с собой успокаивает. Но здесь я уж слишком слышу… едва не оглох с непривычки. А вариантов, как действовать дальше, вроде не так и много.

Снова опасность. Мозг незамедлительно выдает направление – я разворачиваю ствол оружия и сею смерть. Поражая все новые и новые цели. Они не кончаются в отличие от патронов.

Магазин опустошается, и в связи с этим предстоит целая свистопляска. Попробуй-ка найди запасной магазин и перезарядись с закрытыми глазами! Дрожащими, окровавленными, полуоцепеневшими пальцами вытаскивать пустую коробку и заменять новой. В итоге осознаю, что у меня не автомат, а целый пулемет в руках!

С повязкой на это уйдет минута, может, две. Необходимость как-то действовать вызвала легкое замешательство… но главное, не терять равновесия и баланса.

Не успеваю! Меня настигают, и приходится схлестнуться в рукопашной. Я начинаю рубиться тем, из чего стрелял, используя как дубинку. Бьюсь, отбивая удары.

Враги берут числом, я – натиском. Но не пробиться, не продавиться сквозь эту напирающую массу. Я поневоле начинаю беситься, хотя должен сохранять незыблемое спокойствие.

Я устал от этой сцены. Страшной сцены с сомнительным смыслом.

И тут что-то обрушивается сверху… Голову пропарывает когтями, они царапают лицо, изгрызают. Не убежать, не защититься.

Я бросаю бесполезное оружие, оно сразу же тонет в гуще тел. С меня сдергивают повязку. Она срослась с самой кожей, и шматы кожного покрова срываются с лица вместе с частицами ткани.

Последнее, что я улавливаю возвратившимся наконец зрением, – окровавленное, ужасающе искаженное лицо… и когда-то оно принадлежало женщине!

Не называть имени женщины – просто страшный посмертный лик бывшей сталкерши. Вот теперь я действительно закричал – от нестерпимого ужаса!!! Оно искривляется в жуткой гримасе – и это последнее, что я вижу и что отпечатывается в моей памяти. Беспощадный, ломающий череп удар, и…

Я просыпаюсь.

* * *

– Чего орешь? – спросил Орел, сидевший у костра так, чтобы оставаться на виду у напарника, когда тот проснется.

Именно его фигуру, освещенную огнем, Реверс должен был увидеть, вырвавшись из наведенного кошмара.

Лихорадочно выпутавшись из спальника, пробудившийся вскочил на ноги, обалдело потряс головой и наконец сумел ответить:

– Блин, приснится же такое… Страшное что-то было…

– Из прошлого? – для виду высказал догадку Орел и, расценив угрюмое молчание напарника как согласие, покивал головой.

Реверс присел к костру. Молчал, глядя в огонь, словно пытался там разглядеть смысл увиденного в страшном сне. Вокруг со всех сторон подступала беззвездная, холодная ночь, силилась удавить островок тепла и света.

Вдруг пошел снег. Еще слабый. Снежинки падали и сразу таяли.

– О, снежок, – сказал Орел. – Ура, дожили. Еще одну зиму увидим.

– Да, – лаконично отреагировал Реверс.

Каждый думал о своем. Реверс откинулся на спину, лег, подложив руки под голову, и смотрел в черноту неба, на котором не было ни одной звезды. Орел то застывал взглядом на какой-нибудь из горящих в костре веточек, то оглядывался по сторонам на предмет визуального контроля среды обитания. Чуйка у него, ясное дело, КУДА УЖ СИЛЬНЕЙ, но подстраховаться никогда не лишне. Зона не дает расслабляться даже тем, кто НУ ОЧЕНЬ в хороших с ней отношениях. И правильно. А не фиг.