Дом Аниты

26. Бесполезность

Тана Луиза привязывается к своему творению все больше. Чего только она не придумывает, чтобы развлечь Объект Джуди, особенно теперь, когда в его жизни осталось так мало развлечений.

Джуди уже с трудом шевелит губами. Они увеличены при помощи пластика, чтобы сильнее походить на полные губы негритянки — вплоть до того, что Тана Луиза вынуждена кормить Объект Джуди с ложечки.

Как-то раз Тана Луиза вспомнила, что Джуди Стоун гордилась своими туфлями на платформе, которые Объект Джуди не может носить из-за длинных, искусно украшенных ногтей на ногах. Поэтому Тана Луиза приказала нам, слугам, мастурбировать в эти туфли.

Мы повиновались, зная, что это наш долг. Но были страшно разочарованы, когда по завершении акта Тана Луиза встала и вылила всю нашу сперму в окошко. Даже такая невинная мелочь обострила наше чувство собственной бесполезности.

Бет Симпсон тоже немало его усугубляет. Как-то вечером она привела вульгарного, нелепого бизнесмена, и вдвоем они всячески развлекались за наш счет.

Нам приказали лечь на пол в нашей комнате, обнажив отвердевшие члены, и наблюдать, как бизнесмен ласкает вагину Бет Симпсон. Это была настоящая пытка, так как освободиться от громокипящей спермы нам не разрешили.

Госпожа Анита в последнее время все больше погружается в свои интеллектуальные изыскания, целыми днями сидит у себя в кабинете. Мы ее почти не видим. Занимает ее главным образом социальная психология: она постепенно овладевает темами агрессии, межклассовых отношений и классовой борьбы{60}.

Анита уговаривала меня написать сочинение об отношениях слуг и Господ. Естественно, мне это кажется невозможным: у меня нет подобающей интеллектуальной подготовки, и к тому же я пребываю в глубоком унынии и умственном застое.

Впрочем, судьба моя, вероятно, не так ужасна, как чудится на первый взгляд. За слугами Анита наблюдает, и посему я косвенно служу ее удовлетворению — но абстрактность и отстраненность этой службы приносит мало радости.

Как мне представляется, в простых и чистых отношениях слуги и Хозяйки нет места интеллектуальным свершениям и другим сложным усладам{61}.

Я помню лишь одно приятное переживание этого периода: созерцание Объекта Джуди, прекрасной экзотической полуженщины-полустатуи, что распростерта на шезлонге или ездит в кресле, и лицо ее почти полностью скрыто — лишь глаза и огромные губы торчат из-под волосяной маски.

27. Видение расчлененных женщин

Пришло время, когда ситуация в Доме вроде бы вернулась к нормальному непринужденному блаженству. Слуг вызвали в гостиную на поклон к Госпоже Аните и остальным Хозяйкам.

Сидя в кожаном кресле, Анита приказала нам снять с нее туфельку и шелковый чулок. Ее прекрасная обнаженная ступня легла на ковер. Нам, одному за другим, надлежало целовать, облизывать и сосать ее пальцы, очищая ступню от душистой субстанции, которую умеет выделять только тело Аниты.

Я был последним. И когда я преклонил колена пред Анитой, на меня снизошло престранное видение.

Я увидел небо, расколотое вспышкой молнии. Огромная цепь припадочно сверкала. Закашлял, взревел мотор гоночной машины. Сквозь пролом в потолке упала огромная туфля, а за ней — расчлененное тело Бет Симпсон{62}.

Я вспоминаю сейчас это видение… по прошествии тяжеловесного времени… и возможно, видел я несколько иное — время тяжелое, как камень, хотя оно и летит со скоростью молнии.

Видения являются умалишенным, пророкам и порой детям. (Я никогда не слышал, чтобы этим даром обладали совсем младенцы.) Может ли такое быть, что экстатические пророческие видения дарованы и рабам? Ибо мы страдаем, как умалишенные, дети и святые. Хотя и лжем себе, будто мы счастливейшие из существ на этой планете.

Возможно, взревел не мотор гоночной машины. Возможно, то был дизельный мотор — мощнее, медлительнее, размереннее; не гоночная машина, но танк{63}.

Возможно, потолок проломила бомба. Ракета провалилась сквозь крышу, затем сквозь потолок, почти ничего не порушив, не взорвавшись. И саму ее нигде не было видно — пол остался целехонек.

Возможно, размера дыры в потолке как раз хватило, чтобы туда грациозно опустилась расчлененная женщина. Ее парению не помешали ни разломанные решетчатые планки потолка, ни обвисшие куски раздробленной лепнины.

Возможно, на полу стояла старомодная ванна причудливой формы{64} на чугунных звериных лапах.

Возможно, вторая расчлененная женская фигура с удобством расположилась в этой ванне. Вероятно, она купалась — но ванна была слишком коротка, женщине было негде вытянуться.

Возможно, в правом углу комнаты была и третья фигура — также женская и также расчлененная, прикрепленная к деревянной конструкции, то ли сломанной, то ли сработанной в виде креста или свастики. Непонятно было, что держит женщину на сломанном кресте, — не знаю, приклеена она была, прибита гвоздями или просто парила перед ним, однако расчлененное тело ее прочно держалось на этом крестоподобии.

И, возможно, огромный пустой циферблат без цифр и с двумя закругленными стрелками, торчавшими далеко за пределы окружности и потому напоминавшими длинные усики насекомого, крутится непредсказуемо и произвольно. Скорость, впрочем, такова, что глаза неизменно улавливают движение. Однако наблюдать за ним крайне утомительно. Разум постоянно тщится угадать, предсказать скорость вращения, но всякий раз ошибается.

И, возможно, на плоской крыше нашего огромного нью-йоркского жилого дома к дымовой трубе прикреплена сирена воздушной тревоги, что визгливо выводит свою пронзительную мелодию.

Огромный циферблат висит в воздухе сам по себе. Теперь на нем видны маркировочные полосы там, где должны быть «12», «3», «6» и «9». Стрелки двигаются с одинаковой скоростью, но не обязательно правильно отсчитывают время{65}.

Две расчлененные великанши, сойдясь в смертельной схватке, пинают друг друга гигантскими голыми ногами и используют огромные груди вместо гибельных снарядов. Под конец они превращаются в груду органов, хотя каждый цел — не раздавлен, не окровавлен, не изувечен, просто выброшен на рубероидную крышу.

Третья расчлененная женщина, распятая на изломанном деревянном кресте, полностью ушла в себя, охвачена страданиями{66}.

Все эти видения являлись мне, когда я поклонялся ноге Аниты.

Какова бы ни была подлинная их природа, странное неземное чувство охватило меня. Кажется, Анитиной ноге явились те же зрелища, ибо нога эта затряслась.

Я ухватил один трясущийся палец губами и не отпускал. Попытался взять в рот все пальцы, но чуть не порвал губу. Тогда я решил заняться лишь большим пальцем. Над чувством, охватившим меня, я был не властен. Я не мог отпустить ее палец. Ощутил себя полностью свободным.