Дом аптекаря

— Черт!

Отец Маартена, Лукас Аалдерс, читал в университете лекции по химии. Жил он с женой неподалеку от старого дока Кромхаут, на последнем этаже дома, построенного в девятнадцатом веке и до недавнего времени служившего складом. Открыв дверь на звонок, он пригласил гостей пройти. Большой, лысый, бесформенный, с похожим на женскую грудь без соска двойным подбородком, колыхавшимся каждый раз, когда Лукас говорил или прокашливался.

В комнате их приветствовал веселый электронный голос, бодро выпаливший: «Хо-хо-хо! Веселого Рождества!» Елку еще не убрали, и на ветках покачивались конфетки — золотые и серебряные самородки в ярких, блестящих обертках, — мигали разноцветные огоньки, слали праздничные благословения искрящиеся феи.

Из кухни, вытирая туалетным полотенцем покрасневшие руки, вышла Клара, жена Лукаса. При виде гостей в глазах у нее блеснули слезы. Обняв каждую по очереди, она попросила разуться и подала по паре плоских одноразмерных тапочек вроде тех, которые носят уборщики в офисах. Квартира была просторная, открытой планировки — salle de dame [3] с лакированным паркетом. Мебель в стиле хай-тек — черная кожа и блестящие хромированные трубы — составляла три стороны прямоугольника. Родители расположились на диване, гости — в креслах, друг против друга. Кофейный столик из дымчатого стекла был отполирован до такого состояния, что даже оставленный ненароком отпечаток пальца принимал совершенно нелепые пропорции, превращаясь в предъявленное человечеству обвинение в несовершенстве.

3

Танцевальный зал (фр.).

Рут скрестила ноги.

Села она немного боком, чтобы смотреть в окно, наблюдать за бранящимися в пустом зимнем небе серебристыми чайками, предоставив Жожо, избраннице Маартена, отвечать на вопросы его родителей, так и не ставших ее свекром и свекровью. Жожо была для них обещанием неосуществленного будущего Маартена. Рут — верной хранительницей и слугой его прошлого. И обе — скобками, заключавшими в себе пустое пространство, отсутствующую сторону прямоугольника.

Своего рода подтверждением этого впечатления служили стоящие на буфете фотографии обеих, Рут и Жожо, расположенные таким образом, что женщины как бы смотрели одна на другую, застигнутые в момент случайной встречи, что совершенно не соответствовало действительности, поскольку снимки были сделаны в разное время.

Рут ела канапе и франкфуртеры [4] , пряча деревянные палочки в рукав, потому что не знала, куда еще их можно положить. Дверь в комнату Маартена была слегка приоткрыта. Там они впервые занимались любовью через несколько дней после того, как познакомились в университете. Она до сих пор помнила купленные в магазине игрушек светящиеся звезды, которые Маартен приклеил к потолку, тщательно воспроизведя созвездия северного неба. Интересно было бы посмотреть, на месте ли еще они.

4

Колбаски из смеси свиного и говяжьего фарша.

Сейчас все казалось нереальным, ненастоящим.

За спиной Клары на белой ламинированной полке стоял старенький стереопроигрыватель. Они слушали «Дорз» и что-то классическое, что-то, безумно нравившееся Маартену, — кажется, «Павану» Равеля? Когда пластинка кончилась, Лукас поставил другую, последнюю запись «Бэнг и Олафсен». У противоположной стены стоял громадный телевизор с плоским экраном.

Рут шмыгнула носом.

Голые кирпичные стены квартиры отдавали отчетливым запахом чего-то кисловатого и вовсе не неприятного. Этот же запах жил когда-то в пиджаках и рубашках Маартена. Она снова принюхалась, сосредоточилась, как будто уловила его впервые, — и вдруг поняла. Пахло пистонами к детскому ружью. Наверное, селитра, подумала Рут. Теперь запах напоминал не только о Маартене, но и о ее собственном детстве.

Жожо рассказывала одну из своих историй. Когда она закончила, Клара повернулась к Рут:

— Вы не заболели?

— Что… я?

— Мне показалось…

— Нет, дело в квартире.

— Вам холодно?

— Да… то есть нет. Просто… она напоминает о Маартене.

За все время разговора это имя прозвучало впервые. Немного озадаченная неожиданной репликой Рут, Клара неуверенно посмотрела на черно-белую фотографию своего единственного сына. Ее примеру последовали остальные. Он был там, на стене, — в очках под Бадди Холли, в гамлетовской позе с напоминающим человеческий мозг кочаном капусты в руке.

Ларки Маартен, факультетский остряк.

Лукас прокашлялся и сурово, словно собираясь с мыслями перед чтением проповеди, взглянул на сияющий столик. Закончилось это тем, что он так ничего и не сказал. Может быть, передумал. Лицо его покрылось красными пятнами. Над пухлым мешком подбородка отчетливо проступили напрягшиеся скулы. Рут смотрела на него, неожиданно для себя узнавая в отце умершего сына.

Они потягивали подогретое, с пряностями вино, каждый сам по себе, каждый со своим отдельным одиночеством в холодном свете ушедшего праздника.

Затянувшееся неловкое молчание нарушили одновременно.

— Мы все знаем, для чего собрались… — начал Лукас.

— Как хорошо, что вы обе пришли! — сказала Клара.

И оба замолчали, смущенные двойным фальстартом. Потом принужденно легко рассмеялись, но атмосфера не стала легче. Скорее даже сгустилась.

— Мы здесь из-за Маартена, — решительно подхватила Клара. — Мы здесь потому, что прошло два года. Ровно два года, день в день. — Вопреки всем ее усилиям слезы все же подступили к глазам.

— За Маартена, — с мрачной церемонностью сказал отец, поднимая бокал.

Все сделали то же самое.

— Мы подумали, — продолжила Клара, успевшая взять себя в руки, — что, может быть, каждый поделился бы своими воспоминаниями о нем. Они ведь у каждого разные. Человек привыкает к своим воспоминаниям и впечатлениям и забывает, что существует иной взгляд на вещи… на людей… подчас совершенно неожиданный. И когда люди рассказывают что-то, чего вы не знаете, вы словно открываете для себя новое в уже знакомом. Жожо, может быть, вы?..

Жожо улыбнулась, словно Клара предложила сыграть в некую застольную игру, и затянула длинный и скучный рассказ о том, как Маартен вышел однажды из магазина, по рассеянности не заплатив за замок для велосипеда. К счастью, в зале не было камер наблюдения и переодетых детективов, так что на выходе его никто не остановил. «Украсть, чтобы предотвратить кражу», — закончила она, повторив слова Маартена, которые и стали кульминацией истории.

Взгляды всех обратились к Рут.

Она вздохнула и прикусила уголок ногтя на большом пальце.

— Помню, что Маартен всегда поднимал воротник пиджака.

Она отпила вина, от которого на зубах остался привкус корицы.

Остальные терпеливо ждали.

— И? — спросила наконец Клара.

— И все. Для него не имело значения — зима или лето, пиджак или пальто. Льет ли дождь или светит солнце. Он всегда поднимал воротник. Я так и не узнала почему.

Родители переглянулись.

— Как Элвис, — хихикнула Жожо.

Рут кивнула:

— Да, в нем было что-то от пятидесятых. Думаю, он рассчитывал на определенный эффект.