Дом для Гвидона
Шрифт:
Светозар явился в палату вечером, в день Изгнания Снопа, осмотрел Гвидона, гипс, спросил:
– До машины доковыляешь?
Гвидон ответил:
– Да.
Он даже не поинтересовался, куда они поедут. Решил, что Светозар докопался до правды, вывезет его за город и собственноручно утопит. Вместо этого они поехали в кондитерскую, где получили заказанный торт, а потом в магазин за майонезом и зеленью.
Светозар забрал его из госпиталя к себе домой – привез, официально познакомил с детьми и женой, усадил за праздничный стол. Это было так странно, что Гвидон молчал и старался поменьше есть, опасаясь ляпнуть что-нибудь лишнее или разорить командира. Незадолго до полуночи, когда Светозар резал торт, Гвидон признался, что ему больше всего понравились
Думал ли он о том, чтобы рассказать правду? Конечно, думал. Готовил речь, проверял брошюру с письмом, мысленно назначал дату. И каждый раз что-то мешало – то не хотелось портить чужую радость, как в тот день, когда сияющий Светозар объявил, что старший сын поступил в архитектурный институт. То случалась долгожданная возможность расстаться с жизнью, Гвидон попадал в госпиталь, приходил в себя под знакомые гневные вопли и не осмеливался усугубить командирское недовольство. Первый раз помешало разжалование Светозара, а потом, в Усть-Белянске, долго было не до разговоров – им выпал тяжелый год, полный проблем.
Время сыграло коварную шутку. За ворохом ежедневных забот Гвидон начал забывать, что совершил преступление. Ушла острота, воспоминания всплывали только после ночных кошмаров и вызывали глухую боль – как при зажившей ране. Теперь он уже не знал, как заговорить со Светозаром.
«Понимаешь, восемь лет назад…»
«Я хочу тебе рассказать о том, что случилось десять лет назад».
Годы пролетели как-то незаметно. Вроде бы и отмечались вехами: кто-то уволился, кого-то наградили, старший сын Светозара закончил институт, средний поступил в университет. Пару лет назад Гвидон твердо решил покаяться, но сначала взорвался вместе с террористом и грузовиком, потом мешали чужие свадьбы и постройка забора, а на Изгнание Снопа в госпиталь загремел Светозар, отхвативший обойму пуль в живот, и сразу стало не до давних грехов – пришлось принять командование отрядом на месяц.
Сентябрьский сон взбаламутил давний осадок. На этот раз Гвидон почувствовал неизбежность разоблачения – и кожей, и каждой шерстинкой. Кусочек теплой осени, солнечный октябрь, разлинованный золотым листопадом, он потратил на приведение дел в порядок. И на обдумывание планов, претерпевших некоторые изменения за годы. Письмо по-прежнему лежало в брошюре – переезжало из Лисогорска в Усть-Белянск, снова в Лисогорск и в Ключевые Воды. Гвидон его перечитал, и не стал ни переписывать, ни исправлять. В конце строк стояла дата. Этих показаний, зафиксированных по относительно свежим следам, должно было хватить за глаза.
Он порадовался тому, что не завел долгосрочных отношений. Сколько раз Светозар пытался его пристроить в хорошие руки – не перечесть. Гвидон наловчился сбегать со второго свидания: на первое его конвоировали, а на втором-третьем оставляли без присмотра – можно было прыгнуть в машину и смыться на рыбалку на три дня. А потом месяц прятаться по гаражам, коротая выходные, чтобы не попасться на глаза Светозару. Наверное, если бы промелькнула искра, он бы поддался искушению, подбросил дров в любовный пожар. Но ни Камул, ни Хлебодарная не дозволили ему встретиться со своей половинкой – уберегли волчицу от связи с преступником и позора.
Имуществом Гвидон так и не обзавелся. Светозар ему регулярно пенял «живешь, как в тюремной камере», и не подозревал, что стрела попадает в цель. Когда-то решил не привыкать к хорошему, чтобы потом в тюрьме не сложно было, и так и покатилось по колее – покупка посуды или мелкой мебели была событием. Привык обходиться минимумом, вещами, перепадавшими со склада.
В ящике шкафа лежала пачка купюр. Гвидон тратился на моющие средства,
запчасти для машины, бензин. Кормил волков из своего отделения, оплачивая счета в блинной. Иногда покупал рыболовные снасти. Деньги почему-то никогда не заканчивались. Три года назад у него появилась дополнительная статья расходов: он начал помогать вдове, жене сослуживца, погибшего при исполнении обязанностей. Поначалу в Лисогорске на помощь сбрасывались все, а потом, когда Владе и сыну оформили пенсии, отвозили только подарки на праздники. Гвидон своего отношения к делу не изменил, регулярно ездил в Лисогорск и вручал конверт с частью своей зарплаты, не слушая возражений.Скопившуюся сумму он решил отнести Владе. Это укладывалось в новый план. Он уже не думал ни о смерти во благо, ни о восстановлении справедливости – за пятнадцать лет все следы выветрились, свидетели позабыли показания, а земля изменила рельеф. У него появилась идея, попахивающая безумием. Вручить свою судьбу в руки Камула. Без страховки в виде достижений цивилизации, отправившись в изгнание. Ненадолго заглянуть в дом Влады в Лисогорске, оттуда двинуться в заповедник в Закатных горах, уйти туристическими тропами в сторону Антанамо и Гнилой Балки. Посмотреть на свою могилу. На памятник. Извиниться перед Яблоновским, поблагодарить его за подаренные годы спокойной жизни. На этом планы заканчивались.
Ключевые Воды и Гнилую Балку разделяло семьсот километров. Шоссе, железная дорога, три перевала, несколько туристических маршрутов через заповедники. Ехать на машине не имело смысла – тормознут не на первом посту, так на третьем. Зачем подставляться, если собираешься урвать еще немного вольной жизни? Он снял второй гараж и изучил расписание местных автобусов и электричек, чтобы добраться до дома Влады, отдать деньги и затеряться в горах, которые никто не будет прочесывать из-за одного беглеца – слишком много нужно потратить сил и средств на такие поиски.
Конкретной даты побега Гвидон не назначал. Чувствовал, что Камул подскажет, подтолкнет на дорогу высшего суда. Так оно и вышло – в конце ноября, в три часа ночи, волка накрыл знакомый кошмар. Обычно плохие сны приходили двуногому, а в этот раз случился какой-то сбой программы, и перепуганный зверь завыл, пугая соседей. Гвидон с трудом превратился и заметался по квартире, не понимая, где оказался, не зная, как унять дрожь. Он вышел на балкон, схватил лежавшее на табуретке яблоко, начал жевать и прикусил язык. От боли на глазах выступили слезы, зато в голове, наконец-то, чуточку просветлело: пока доедал, все вспомнил.
На ледяном ветру, без одежды, он моментально замерз – хуже, чем на палубе «Грозы». Яблочный огрызок выскользнул из негнущихся пальцев. Гвидон шевельнулся, чтобы наклониться, поднять, а потом вспомнил, как молодой психолог поставил ему диагноз «невроз чистоты» и заявил, что это стремление избавиться от неприятных мыслей и воспоминаний.
«Пусть валяется, – подумал он. – Хватит. Наубирался».
Утром Гвидон отнес брошюру с письмом и конверт с деньгами в бардачок машины, забросил в багажник рюкзак с запасной формой и продуктами, после чего отправился на службу, готовясь к неприятностям.
Слова Светозара послужили сигналом. Гвидон сдал личное оружие – до этого обдумывал идею унести его с собой, чтобы в крайнем случае застрелиться, но не осмелился доставлять командиру дополнительные проблемы. Купленная вода отправилась в багажник. Он перегнал машину во второй гараж, вытащил рюкзак, тщательно упаковал груз, не забыв содержимое бардачка, и ровным шагом пошел к кассе самообслуживания в торговом центре, чтобы купить железнодорожный билет. Дознавателей этим не обманешь, но он проложил ложный след, чтобы получить отсрочку – успеть отдать деньги Владе. Теплилась надежда, что машину будут искать долго. Гараж был оплачен на два месяца, хозяин не отличался любопытством. Никто из сослуживцев о запасной нычке не знал. Дознаватели быстро отметут версию побега на поезде в столицу, но на какое-то время сосредоточатся на докладах от транспортной полиции. Этого Гвидону должно было хватить.