Дом-фантом в приданое

Но она не может быть открыта, потому что ее заперли и заклеили белой бумажкой с фиолетовой печатью сразу после взрыва!

Времени совсем не оставалось, но Добровольский подошел и посмотрел. Бумажка болталась, приклеенная только одним краем. Дверь была приоткрыта, и за ней начиналась чернота, словно вход в преисподнюю открывался сразу за этой щелью.

Хлопнула подъездная дверь, зазвучали громкие голоса, и нужно было уходить, чтобы не привлечь внимания — вот когда ты вспомнил про то, что тебе никак нельзя привлекать к себе внимание! Добровольский тихонько потянул на себя дверь, и она подалась и стала медленно приоткрываться, и тут он так струсил, что даже самому стало стыдно.

Утешая себя тем, что туда, за дверь, ему все равно никак нельзя, потому что голоса звучали все громче, и какая-то женщина, должно быть, жена Парамонова, громко и с подвываниями рыдала, и мужской голос пытался ее перекричать, а женские голоса — успокоить, Добровольский ринулся по ступенькам вниз, нашарил ключи от своей квартиры и приготовился войти.

У двери сидел Василий и, увидев обретенного хозяина, мяукнул вопросительно. Зеленый хвост метнулся из стороны в сторону — Василий выражал неудовольствие тем, что его бросили в такой сложный момент совершенно одного, даже в дом не пустили.

Добровольский пустил его в прихожую, стремительно вошел следом, зажег свет, выхватил из кармана телефон, нажал кнопку и сунул его обратно в карман. Народ был уже почти на площадке, и его было много, народу.

— Здравия желаю, — сказал, заметив его, старший лейтенант Крюков. — Давно не видались!

— Паспорта будете смотреть? — осведомился Добровольский, но лейтенант не удостоил его ответом.

— Девушка сказала, что вы с ней были, когда этот с крыши е…лся, упал то есть. Так?

— Так, — согласился Добровольский.

— Она сказала, что вы с ней были, а потом звонить пошли.

Вот как! Он пошел звонить! Молодец девушка с удачным именем Олимпиада.

— У меня не было с собой телефона, он остался дома, — любезно объяснил Добровольский. — Я попросил ее позвонить в полицию и в «Скорую». Я сам позвонил на всякий случай еще раз.

— На какой такой случай?

— Чтобы быстрее приехали. — Проверить это невозможно — его телефон в его собственном кармане в данную минуту звонил «куда следует», и звонок его непременно будет зафиксирован, а больше ничего и не нужно.

— Когда это случилось?

Добровольский пожал плечами:

— Минут сорок назад.

Крюков кивнул с сомнением, будто точно знал, что все это случилось как минимум на прошлой неделе, но уличать во лжи подозрительного иностранца пока еще рано.

— А что вы делали на улице, когда… потерпевший упал?

— Я гулял, — признался Павел Петрович.

— С девушкой прогуливались?

— С котом.

Словно в подтверждение сказанного, на пороге показался Василий, пришел неслышно, встал и почесал бок о косяк. Зеленый хвост извивался.

— А девушка откуда взялась?

— Я мусор выносила, — встряла Олимпиада храбро. — Мы уже к подъезду подошли, когда снег стал падать, такие огромные глыбы. Да вы их видели!..

— Мы видели.

— И сверху нам кто-то крикнул «осторожней!» или «отойдите!».

— Поберегись, он крикнул, — уточнил Добровольский. — Мы зашли под козырек, и в этот момент человек… упал.

— Да ты ж мой дарагой! — вдруг закричали с лестницы, и снова раздались рыдания. — Да ты мой бедный! Сколько раз говорила, чтоб не смел на крышу, особенно когда выпимши, а он и в тот раз тоже, и опять!

— Успокойтесь, — заговорило сразу несколько голосов, — тише, тише! Люся, дай ей воды! Щас, тетя Верочка, сию секундочку дам! У меня налейте, ко мне ближе, и валокордин в холодильнике с правой стороны!

— Да не надо мне никакого валокордину, когда так оно все вышло! Да что ж это такое делается, когда жизни никакой нет, когда в самом расцвете…

— Господин полицейский, — вдруг спросил Добровольский, — а вы посмотрели?… На… покойном нет проводов?

Последовала секундная пауза, после чего лейтенант выпучил глаза и гаркнул во все горло:

— …твою мать!

Сильно топая, он ринулся вниз и закричал:

— Осторожно, мужики, он может быть заминированный! Осторожно, кому говорят, отойдите от него все!

Безутешная вдова кинулась следом за ним, так что вертлявая старушонка, поддерживавшая ее за локоть, сделала несколько суетливых шажочков и чуть не упала, и обе они пропали из виду следом за лейтенантом.

Снизу неслись мат, крики, ругань, топанье ног, отдаленный хрип милицейской рации. На площадке и на лестнице остались Олимпиада с Люсиндой, дебелая женщина в немыслимом халате, с тюрбаном на голове, еще одна, в валенках и серой потертой шали, и еще издерганный молодой мужчина с портфелем наперевес. Все они поначалу смотрели вниз, в пролет, а потом, как по команде, уставились на Добровольского.

***

От неожиданной неловкости Добровольский уронил зажигалку, наклонился и стал ее искать. Дружелюбная Люсинда кинулась ему помогать, и они довольно быстро ее нашли, и Добровольский опять уронил — ну, невозможно, когда на тебя смотрят столько женщин сразу!

Зажигалка поскакала по ступеням, дама в шали посторонилась. Добровольский ринулся и нагнал зажигалку, но еще долго ползал по полу, все не мог подобрать.

— Молодой человек! — строго сказала та, что в шали, когда он подполз слишком уж близко. — Что это вы там делаете?!

Зажав дурацкую зажигалку в руке, он выпрямился.

— Прошу прошения, — пробормотал Павел и показал свой трофей. — Зажигалка упала.

— Господи, — громким шепотом спросила Люсинда, — это что ж такое творится? Это как же оно так получается, а?!

— Недаром карты беду предсказывали, — сказала дебелая женщина и поправила свой тюрбан. — И, главное, я смотрю и никак в толк не возьму, кому беду-то? Гадала клиентке одной, и беда выпала, но не ей! А оно вон как вышло!..

— Липа, — сказал издерганный молодой человек и странным, умоляющим жестом прижал к себе портфель поплотнее, как младенца. — Липа, я должен ехать!

— Олежка, ты же видишь, что тут творится!..

— Вижу, — согласился Олежка, и лицо у него сморщилось, стало совсем детским. — Но я-то ничего не видел! Ничего!.. Я должен ехать!

Олимпиада Владимировна пожала плечами:

— Ну, уезжай.

— Так они же меня не отпустят!

— Похоже, нет.

— Ну, скажи им, чтобы они меня отпустили. Липа!

— Я?! — поразилась бедная Олимпиада Владимировна. — Я должна сказать?!

— Ну, хотите, я скажу, — внезапно предложил Добровольский.