Дом, где весело и страшно

Ясно! Стало быть, «врач» от слова «врать».

Я всё равно надеялся, что месяц пройдёт, и поеду домой.

Уже на следующий день я принимал лекарства и ходил в процедурный кабинет, где мне делали уколы Амикацина в ягодицу. А потом ещё Изониазид – в вену. Иногда иголка попадалась тупая и не могла проткнуть жилу, тогда медсестра надавливала на шприц, и тупой конец с хрустом проламывал сосуд. Изониазид в таблетках принимали все, чей организм его мог принять. Эти «барбитураты» производят уже лет 20 и за это время появились гораздо более действенные препараты, которые имеют менее обширный список побочных действий. Препараты, которых у нас, на территории России, нет и, наверно, не будет никогда.

Кроме этого я принимал Пиразинамид (по три таблетки после обеда) и кое-какие витамины для смягчения побочных действий.

Возвращаясь в палату, я читал. Иногда от книжки меня отрывали те, кем я жил до больницы – друзья. Было ощущение, что я их не видел уже полжизни, хотя прошло три дня… потом неделя. Так тянулось время. И не было ощущения, что всё осталось в прошлом, а всё, что есть сейчас – начинает меняться. Я держался за них, искал в них связь с внешним миром. Но когда лечащий врач сказала, что придётся лежать два месяца – я продолжал искать. И с ними было хорошо… быть не забытым. Как будто живым и полноценным. Но за неделю трудно кого-либо забыть. Друзья ехали домой, а я продолжал читать. Но однообразие наскучивает, и я привёз гитару.

И вот, на девятый день 04. 03. 2010 года ровно в 12:00 в палату вошёл он – Серёга Карташов из 201-й. Он удивился:

– Ты чего? Спишь уже?

– Да… вообще-то уже отбой. Медсестра зашла и погасила свет.

– Забей! Она уже спит. Пошли к нам!

Я надел мешковатые штаны и белую футболку, и мы двинулись. В 201-й тогда ещё были Малой и Пионер. Мы с Серёгой пришли, и он начал рассказывать, что у них здесь происходит: «Один раз мы с Модником остались на выходных вдвоём в палате. Оба не спали… в кладовке горел свет. Около двух часов ночи. Открывается дверь и в палату входит тощий длинный силуэт. Он был не просто длинный – ростом под потолок – метра три! Мы в ступоре. Тень тихонько подошла, наклонилась над Модным и стала смотреть ему в глаза… а потом ушла».

Мне это напомнило пионерский лагерь с традиционными историями про чёрную-чёрную комнату… или о чём там рассказывают. Но всё-таки история пробирала.

Серёга говорил дальше: « Ещё, я помню, мы скатали шарик из фольги и швыряли его по палате, а потом он исчез. Через какое-то время каждую ночь мы просыпались, оттого что у нас над ушами что-то шелестит… как будто фольгой».

Стало совсем тревожно. Малой просит Серого заткнуть хлебальник, ибо слышал эти истории несколько раз и всегда после них не может спокойно спать. А Серёга говорит:

«А ещё у нас три дня подряд бились зеркала».

Малой засёк странное движение между кроватями и кричит: «Ну что, бля, допиздился?! Под вашей кроватью что-то пробежало! Я сейчас обоссусь!»

Я всё ещё думал, что это развод, но на всякий случай поставил ноги на койку. Серёга забился в угол. А когда он оклемался, он сел, ровно выпрямив спину, и зловеще произнёс: «Если ты здесь, сделай так, чтобы Пионер проснулся». В этот момент за окном должна была ударить молния. Пионер спал пьяным сном на животе, положа руку на телефон, который в своё время лежал на тумбочке. К телефону был приделан брелок-пружинка. И что происходит?!

Через 20 секунд после слов Серого эта пружинка поднимается, и телефон начинает шевелиться, медленно подбираясь к краю тумбочки. Рука Пионера – на телефоне. Звуков – нет… даже лампочки в коридоре не гудят. Тишина звенит в ушах, и слышен только звук удара об пол рухнувшего с тумбочки телефона. Рука Пионера тоже теряет опору и падает вслед за мобильником… и наш герой просыпается! Причём, он не просто просыпается, а резко подскакивает, упираясь руками в койку и смотрит на нас… и глаза… белки в глазах у него – алые! Он смотрит безразличным гипнотизирующим взглядом, и нам страшно. Мы думаем: «Сейчас бросится. Вот сейчас».

Но ничего такого не произошло. Пионер просто уснул.

Немного отойдя от шока, Серёга положил телефон обратно на тумбочку, опять зловеще сел на койку и сказал: «Если ты здесь, пошевели пружину». И пружина начала раскачиваться, как маятник.

Малой кричит: «Серий! Сцука! Я типерь всю оставщуюся жизнь спать не смогу!» Малому тринадцать лет тогда было. Это был на вид чистейший южанин, проживший всю жизнь в Москве – Чёрный Русский, если можно так сказать. С сильно выраженным южным акцентом он объяснял: «Я раньще быль белий, потом однажьды загорель, и загарр с тех порр не смываетца».

Серый говорит: « Если ты здесь есть, пусть Малой обосрётся»

В свою защиту Малой возмущённо закричал: «Нет! Пидр! Сделяй так, щтобы он сам обосралься! Я и так уже в щтаны навалиль!»

И понеслась душа в дурдом! Моё представление о реальности начало рассыпаться.

Наутро заведующая отделением мне сказала, что придётся потусоваться здесь где-то полгода.

Будет весело и страшно!

4

ЗАВТРАК

Медсестра взяла мокроту на анализ. Это было непросто, но разодрав всё горло, мне всё же удалось выхаркать комок с кровью. С помощью этого анализа врачи определяют заразная или нет у тебя форма болезни. Мне как всегда не повезло – у меня БК+. Это значит, что я опасен для людей, и пока моя палочка Коха способна заразить окружающих, мне придётся пожить здесь. Потом смогу уезжать домой на выходные.

А тем временем за забором больницы летел четвертый день марта. В столовой за завтраком мы с Серёгой рассказывали туберкулёзникам о том, что произошло этой ночью. Слушатели в ответ только крутили пальцем у виска, мол, таблеток обожрались, вот вам и мерещится. Да, они не верили, но на заметку взяли. Сам Пионер не очень удивился нашему рассказу. Лагерный человек… что с него взять? Пионер – сирота, от детского дома он почти каждое лето ездил в пионерлагеря. « Ты знаешь, что байки про пиковую даму – это отнюдь не байки?» У него на телефоне было только одно видео об этом, и меня оно вполне убедило. «У нас в одном лагере была такая история, – говорил Пионер, – Один парень захотел убедиться, что всей этой нечисти нет и предложил вызвать Пиковую Даму. Мы ему: «Неа! Мы молодые, пожить хотим!» А он: «Вы ебанутые? Если бы она убивала, об этом бы уже писали СМИ, это показывали бы по новостям, и вызывать её было бы запрещено законом!» Ну, короче, пошёл он один… дурак. Я на следующее утро просыпаюсь – менты по комнате ходят. Я почти сразу смекнул, в чём дело, взял телефон и пошёл в соседнюю комнату. А там лежит этот парень в одном углу, а голова его – в другом!»

Пионер снял на камеру. Самая страшная смерть – смерть перед камерой. Страшная и унизительная. С появлением этой функции на портативных устройствах людское безразличие выросло в разы. Люди уже не помогают друг другу, они снимают смерть друг друга на видео, а потом смотрят и говорят: «Охренеть! И ему никто не помог!» Они снимают драки, чтоб потом, как настоящие критики, давать рецензии: «Тут нужно было увернуться! А тут поставить блок!» Люди смотрят в глазок камеры и подсознательно думают, что это очередное кино, что всё это находится не здесь – на расстоянии вытянутой руки, не сейчас – в момент, когда ты рядом.

Пионер не волновался, когда увидел оторванную голову в соседней палате. Тому парню было уже не помочь, и Пионер просто отстранился. Начал смотреть через камеру.

Здесь люди начинают черстветь. Когда я только поступил в больницу, соседи рассказывали, что пару недель назад медсестра попросила сходить их в Морг. И они пошли, думая о каких-нибудь документах, которые им передадут. Но им дали не документы, а лёгкие. Два лёгких в целлофановых пакетах – дырявые органы бывших больных и ныне покойных. Все мы больны тем же туберкулёзом, кто-то в большей, а кто-то в меньшей степени. И когда-то кто-то, может быть, понесёт и наши лёгкие так же из Морга в Терапию.