Дом горит, часы идут

Прямо-таки совет в Филях. Все переводят взгляды с младшего на старшего и ждут дальнейших распоряжений.

Коля насуплен и сосредоточен. Ведь сегодня он отвечает не только за сына, но за всех, кому плохо.

С мальчиком все ясно, а с остальными не очень. Вряд ли тут будет достаточно его указаний.

Время от времени он поглядывает на дверь. Все ждет: сейчас появится доктор Биншток, и они уйдут.

Действительно, доктор. Говорит, Малеванка двинулась и им надо срочно туда.

Надо так надо. Коля передает маленького с рук на руки и быстро выходит на улицу.

В этом он весь. Выбирая между счастьем близких и далеких, он всегда предпочитает вторых.

Кстати, Биншток занимает место не только среди защитников, но и среди жертв.

Вот ведь как. Доктор дослужился до надворного советника, а тоже стоит в той очереди, в которой ждет своей участи его народ.

14.

Малеванка пошла в сторону площади. Вроде поток неуправляемый, но курс держит верно.

Главные события произойдут здесь. Уж очень много собралось вместе погромщиков и евреев.

Словно две кипящие кастрюли стоят рядом. Бурлят и клокочут, но пока не выплескиваются наружу.

Ясно, что ждать недолго. Одно неосторожное движение, и что-то произойдет.

Полицейские, конечно, тоже тут. Посреди площади образовали живую цепь.

Уже говорилось, что стражи порядка больше всего любят присутствовать. Демонстрировать шашки, ордена и усы.

Так они стоят где-нибудь на бульваре. Наблюдают за идущей вокруг жизнью.

Больше всего им не нравятся резкие выражения. Если услышат что-то такое, сразу попросят сдержать пыл.

Мол, зачем же так? Нельзя ли без высказываний типа: “С вами, студенты, один разговор, – нож”.

Когда не упомянуто холодное оружие, то им не интересно. Пусть хоть жидами называют, даже бровью не поведут.

15.

Погромщик представляет погромщиков, а полицейский полицейских. Тут одного не отделишь от всех.

Коля и Биншток ни к кому не примыкают. Существуют совершенно независимо.

Если власть не способна договариваться, то они это сделают за нее. Сперва поговорят с одними, а затем обратятся к другим.

Евреи, конечно, согласятся. Поймут, что лучше разойтись, нежели поддерживать уровень озлобления.

Дальше придется идти к погромщикам. Уговаривать их опять стать прохожими.

Тогда и к евреям они отнесутся иначе. Будут заходить в их лавки не для разбоя, а по прямой надобности.

Ну там что-то приобрести. Пусть немного поторговаться, но так, чтобы никому не было обидно.

Все это произойдет потом… Сперва следует сделать пять самых опасных шагов.

16.

Надо было выбросить белый флаг, а Коля протягивал вперед руки. Как бы говорил: вот и все, с чем я иду к вам.

С такого движения начинается объятие… Впрочем, на его призыв громилы не обращают внимания.

Правда, силу чувствуют. Понимают, что без этого жеста он будет беззащитен.

Значит, надо сбить его с ног. Надавать таких тумаков, чтобы он забыл о благих помыслах.

Это тебе за то, что такой умный! Что желаешь счастья не только себе, но и другим!

Ну а это, так сказать, на третье. Если то были суп и второе, то это будет компот.

Ах, уже ничего не хочется? Наелся настолько, что не пошевелить ни рукой, ни ногой?

Прежде чем окончательно погрузиться в боль, Коля слышит: “Хоть ты и русский, и социлист, а хуже жидов”.

Тут трудно что-либо возразить. Если бы он мог, то сказал бы, что с этим согласен.

Ну что прибавляют национальность и партийность? Только слабые люди прячутся за эти формулы.

Он, Коля, не хочет так защищаться. Даже для ботинок с железными носами он совершенно открыт.

Что касается того, что хуже, то пусть будет хуже. Главное – не считать себя лучше других.

17.

Биншток тоже не остался без внимания. На него сразу набросились: “Вот жид – доктор, он вооружен!”

У доктора действительно было оружие. Правда, ничуть не более опасное, чем у Коли.

Тот же жест протянутых вперед рук – раз. Затем повязка с красным крестом.

Вкупе с просьбой о перемирии повязка подтверждала, что он представляет те силы, которые не укорачивают, а удлиняют жизнь.

Не имеет значения, под каким знаком экстерриториальность. Тут что красный крест, а что просто крест.

На поле боя независимость исключена. Это еще хуже, чем выступить за какую-то одну сторону.

Доктору сразу об этом напомнили. Причем было ясно, что это не вся сумма, а только аванс.

Даже тут проявилась склонность этих людей все делать неспешно и наверняка.

Это сегодня они погромщики, а вчера, к примеру, кто-то был столяром. С удовольствием выпиливал какую-то загогулину.

Сейчас он бьет, будто выпиливает. Старается не оставить ни одного свободного места.

Удивительно: на доктора сыплются удары, а он хочет разобраться. Спрашивает непонятно кого: почему так?

Вдруг в этом огненном потоке такое соображение: если всем известно, что он врач, то тут должны быть его больные.

Каждый когда-то маялся со своей хворью. Прямо в глаза заглядывал: не может ли доктор ему помочь?

Может, конечно. Уж какие сложные бывали случаи, а выход находился всегда.

Помимо капель и мазей, у него есть еще голос. Достаточно сказать, что все поправимо, и боль сразу отступает.

Теперь он сам пациент. Мысленно обращается к Самому Главному Доктору: “Сделайте что-то, мне плохо”.

18.

Тут какая-то рука изо всех сил толкнула Бинштока. В нескольких метрах от этого места он упал на мостовую.

Непонятно кого благодарить за дарованную ему жизнь. Ведь с одинаковым остервенением били все.

Что это за рука-предательница? Изменившая общей идее и решившая действовать в одиночку?

Наверное, дело в инстинкте самосохранения. Ведь у самых здоровых есть больные родственники.

Вот она и разжалась. Из твердой и острой превратилась в мягкую и податливую.