Дом горит, часы идут

Когда усы торчат, как пики, лицо становится грозным. Если они стремятся к округлости, губы растягиваются в улыбке.

Раз существует амплуа “герой-любовник” или “комический старик”, то почему не быть амплуа “полицейский”?

Ведь бульвар – тоже подмостки. Займешь место на углу улицы и чувствуешь, что все взгляды обращены на тебя.

Сперва Иван продемонстрирует голос. Так раскатает свое “р”, что прохожие сразу подтянутся.

От такого уважения полицейский расцветет. Вообразит себя солистом, а остальных вроде как массовкой.

Каждое утро начинается спектаклем. Поначалу это выглядело странно, а потом вошло в привычку.

Город на это уже не реагирует. Протрет глаза – привет, Иваныч! – и повернется на другой бок.

Да и полицейский совершенно спокоен. Что с того, что одна сторона улицы поменялась с другой.

Затем Житомир опять закемарит. В новом его сне Иван Блинов будет почти лететь по бульвару.

2.

Стоять у всех на виду – это половина дела. Куда больше полицейский виден в действиях и свершениях.

Для того, чтобы понять замысел преступника, надо сперва им себя вообразить.

Да и жертвой, конечно, тоже. То есть одновременно тем, кто занес нож, и тем, в кого он вошел.

Словом, точь-в-точь по совету актера Щепкина, “влезаешь в шкуру воображаемого лица”.

Иван не забывает, что он полицейский. Актер лезет практически голым, а на нем все же мундир.

Так вот мундир не дает раствориться в образе. Вовремя подскажет, что он при исполнении.

Мол, изволь быть настороже. Не забывай, что любые фантазии завершатся донесением начальству.

Так что без дистанции не обойтись. Необходимо помнить, кто ты сам, а кто все остальные.

Когда же заходит речь о евреях, то здесь не дистанция, а настоящая стена.

Ну нет у него с ними ничего общего. Если, к примеру, Иван сидит за столом, то еврей стоит навытяжку.

Слушает Блинов как бы вполуха. Радуется тому, что одну фразу подозреваемый повторяет несколько раз.

Кто-то стал бы топать ногами, а он смотрит мимо. Уж очень мелким, практически неразличимым видится ему собеседник.

Кстати, случалось Ивану посещать евреев на дому. Это значило, что аргументы исчерпаны и остается внушение по месту жительства.

Самого еврейского Бога он удостаивал визитом. В полном обмундировании наведывался в синагогу.

Фуражку снимешь, но шашку забудешь придержать. Чтобы время от времени она касалась пола.

Эффектней всего явиться во время молитвы. Дать понять, что дела складываются таким образом, что высшей силе придется обождать.

Сперва прислушаешься. Евреи набросили на плечи полосатые покрывала и что-то шепчут на ухо своему Богу.

Бур-бур… бур-бур… Возможно, в перерывах между их обращениями Бог что-то отвечает.

Как не напрячься штаб-ротмистру. Ему надлежит знать обо всех разговорах в округе, а тут разве разберешь?

Пытаешься что-то понять по выражению лиц. Ясно, что говорят о чем-то важном, но о смысле только догадываешься.

Злишься на этих евреев, но не до такой степени, чтобы сочувствовать погромам.

Кстати, и по служебной инструкции ему такие симпатии категорически возбраняются.

Тут не в евреях дело, а в порядке. Ведь он поставлен для того, чтобы ничего такого не допустить.

И вообще, каждый сверчок должен знать свой шесток. Полицейскому надо быть на виду, а обычным людям находиться в стороне.

Так что – никаких погромов! И вообще ничего, что нарушает тоскливую жизнь горожан.

3.

Впрочем, не всегда так бывает. В каких-то ситуациях Иван предпочитает находиться в тени.

Стоит навытяжку и ест глазами начальство. Ждет, когда оно соизволит к нему снизойти.

Иногда держит оборону где-то на дальних подступах. Кто-то захочет приблизиться, а он сразу: ни-ни.

Ну что за спешка такая? Словно первые лица только и ждут, чтобы с вами поговорить.

Не ждут, знаете ли. Вообще люди интересуют их, постольку они составляют население.

Если начальники не смыкают глаз, то из-за всех сразу. Какой-нибудь Петров или Сидоров им не интересны….

Такое важное дело у Блинова. Правда, те, ради кого он старается, не особенно его замечают.

Нет чтобы в газете упомянуть о том, что полицейский предпочел замерзнуть, но не оставил свой пост.

И вообще, обратили бы внимание на то, что рядом с важной особой некто перетаптывается, потирает руки, выглядывает во все глаза.

Конечно, это любовь. Тут требуется чувство значительно большее, чем верность присяге.

Из-за такого чувства можно погибнуть. Тем более что теперь полиция борется не с мздоимцами, а с террористами.

До чего дошло: сам Александр Третий подвергся нападению. Карета – в щепки, государь выброшен взрывом, двое прохожих убито наповал.

Никому не пришло в голову подумать об охране, а ведь ей первой пришлось пережить смятение.

Когда взвился столб из огня и дыма, все рванули туда. Сами были готовы изойти пламенем, лишь бы государь остался жив.

Окажись Иван рядом, он повел бы себя так же. Не думая ни секунды, принял бы смерть.

Теперь понимаете, что такое полицейская служба? Не от сих до сих, а до самого конца.

4.

И все же повода для поступка нет. Пусть хоть сто раз отогнал особенно активных граждан, но это не то.

Хотел бы спасти губернатора от террористов, но он не попадает в поле их зрения. Совсем иные фигуры они берут на прицел.

Как оказалось, Ивану нужно немного подождать. Через какое-то время настал его час.

Его поступок сразу заметили. Не обошлось без реакции печатных изданий.

Место для сообщения выбрали особое. Совсем недалеко от информации о развлечениях принца и дне рождения короля.

Причем если царствующие особы ничем не отличились, то Блинов совершил нечто экстраординарное.

Прямо сюжет для небольшого фантастического романа. Никакого сравнения с полетами на Луну.

К девятисотым годам прошлого века космические путешествия стали привычными. По крайней мере, в бумажном своем варианте.